— И третий этап? — поинтересовался Мышкин, делая пометки в неизменном блокноте.
— Самый рискованный, но и самый эффективный, — я понизил голос, несмотря на громкую музыку из радиоприемника. — У нас есть информация о готовящейся крупной диверсии на Путиловском заводе. Люди Кагановича планируют вывести из строя литейный цех. Мы не будем предотвращать диверсию, мы поймаем исполнителей с поличным и получим прямые доказательства связи саботажников с комиссией.
В комнате повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь бодрыми звуками марша из радиоприемника.
— Рискованно, — первым нарушил молчание Величковский. — Если диверсия удастся, ущерб может быть огромным. Человеческие жертвы…
— Не беспокойтесь, — я поспешил успокоить старого профессора. — Конечнотже, мы примем все меры, чтобы минимизировать возможный ущерб. Установим тайное наблюдение, подготовим систему экстренного реагирования. Но нам нужны диверсанты с поличным, иначе не докажем причастность комиссии.
Мышкин кивнул:
— Риск оправдан. Если операция удастся, мы получим железные доказательства того, что именно противники эксперимента организуют диверсии, а не наоборот.
— Теперь о распределении задач, — я обвел взглядом соратников. — Алексей Григорьевич, — обратился я к Мышкину, — вам поручается операция с Лопухиным. Подготовьте материалы о плагиате и встретьтесь с редактором «Литературной газеты» Подольским. Он человек осторожный, но честолюбивый, такой материал его заинтересует.
— Будет исполнено, — коротко ответил Мышкин.
— Товарищ Глушков, — продолжил я, — вы организуете работу наших людей в Институте марксизма-ленинизма. Нужно подстроить «случайное» обнаружение западных источников плагиата Лопухина прямо на научном совете. Создать публичный эффект.
Глушков усмехнулся:
— У меня как раз есть подходящий кандидат, молодой аспирант Бродский, племянник нашего инженера с Коломенского завода. Прекрасно подготовленный юноша, уже освоился в библиотеке института.
— Отлично. А вы, Николай Александрович, — я повернулся к Величковскому, — подготовите экономические материалы для публикаций. Нужны точные, выверенные цифры, сравнительные таблицы, диаграммы, словом, все, что наглядно покажет эффективность эксперимента.
— Думаю, правильнее будет привлечь молодого Вознесенского, — предложил профессор. — У него великолепное чутье на экономическую статистику, а я обеспечу научный авторитет публикациям.
— Согласен. Что касается операции на Путиловском заводе, этим займусь лично я, вместе с Мышкиным, как только завершим первые два этапа.
Мы еще около часа обсуждали детали предстоящих операций. Слаженность работы команды внушала оптимизм, каждый точно знал свою роль и понимал общую стратегию.
Когда совещание закончилось, я задержал Мышкина:
— Алексей Григорьевич, есть новости от Рожкова?
— Да, Леонид Иванович. Вчера поздно вечером получил шифровку, — Мышкин извлек из внутреннего кармана пиджака сложенный втрое лист бумаги. — Он сообщает, что операция по перемещению Шаляпина прошла успешно, но вызвала сильнейшее раздражение Кагановича. Лазарь Моисеевич якобы устроил разнос подчиненным за то, что они допустили передачу ценного арестованного наркомату.
— Предсказуемо, — кивнул я. — Что еще?
— Каганович активизировал подготовку к крупной провокации на Путиловском заводе. По данным Рожкова, диверсанты должны вывести из строя литейный цех через пять дней, в ночь на среду. Руководит операцией некий Крюков, доверенное лицо Кагановича.
— Пять дней… Мало времени, но должны успеть, — задумчиво произнес я. — Действуем по плану. К моменту диверсии Лопухин должен быть уже дискредитирован, а в «Экономической газете» должны появиться первые материалы о достижениях эксперимента.
Мышкин кивнул и направился к двери.
— И будьте предельно осторожны, Алексей Григорьевич, — добавил я. — В вашей встрече с редактором критически важна конфиденциальность. Если Каганович узнает заранее, он может нейтрализовать удар.
— Не беспокойтесь, Леонид Иванович, — ответил Мышкин с легкой улыбкой. — Я разработал сложный маршрут и несколько ложных встреч. Даже если за мной будет слежка, они потеряют след задолго до редакции.
После его ухода я подошел к окну. Москва уже полностью проснулась, улицы заполнились пешеходами, редкими автомобилями и ломовыми извозчиками. Обычная городская жизнь, люди спешили на службу, в магазины, по своим ежедневным делам.
Я чувствовал особую ответственность этого момента. Впервые мы переходили от обороны к наступлению. Рискованный шаг, но необходимый. Контрудар стартовал.
* * *
Редакция «Литературной газеты» располагалась в старинном особняке на Кузнецком мосту. Некогда роскошный дом купеческой семьи теперь служил пристанищем советского литературного издания, сочетающего идеологическую правильность с относительной интеллектуальной свободой.
Мышкин поднялся по широким мраморным ступеням парадной лестницы, мысленно отмечая отсутствие хвоста. Три пересадки в разных районах Москвы, короткая остановка в подворотне на Маросейке, затем петля через Китай-город, его маршрут продуман до мелочей. Даже опытный следопыт из ОГПУ потерял бы его след.
Вестибюль редакции встретил его приглушенным гулом голосов, стуком пишущих машинок и характерным запахом типографской краски, смешанным с ароматом дешевого табака «Казбек». Молодые люди и девушки в строгих костюмах сновали между кабинетами с папками рукописей и гранками статей.
— К товарищу Подольскому, — сказал Мышкин секретарше, невзрачной девушке с напряженным взглядом. На столе рядом с ней высилась стопка бумаг. — У меня назначено.
— Ваша фамилия? — девушка подняла глаза от своих записей.
— Самарин, — ответил Мышкин, используя одну из своих оперативных фамилий. — Из Наркомпроса.
Секретарша мельком взглянула на список встреч, кивнула:
— Подождите, пожалуйста, товарищ Подольский освободится через пятнадцать минут.
Мышкин опустился на потертый кожаный диван в приемной, разворачивая свежий номер «Литературной газеты» и делая вид, что погружен в чтение. На самом деле он внимательно изучал посетителей и сотрудников, мелькающих в коридорах редакции.
Спустя полчаса, больше обещанных пятнадцати минут, секретарша наконец кивнула в сторону дубовой двери с табличкой «Главный редактор»:
— Товарищ Подольский ждет вас.
Кабинет главного редактора оказался просторным помещением с высоким лепным потолком и двумя большими окнами, выходящими на Кузнецкий мост.
Старинный письменный стол красного дерева завален рукописями, гранками и книгами. Вдоль стен тянулись книжные шкафы с подшивками газет и журналов. На стене висел портрет Ленина и карта Советского Союза с отмеченными культурными центрами.
Сам Подольский, сухощавый мужчина лет пятидесяти, поднялся навстречу гостю. Его проницательные глаза изучали посетителя с профессиональным любопытством.
— Товарищ Самарин? — произнес он, протягивая руку. — Чем обязан визиту представителя Наркомпроса?
Мышкин пожал сухую, но крепкую руку редактора.
— Вынужден сразу внести ясность, товарищ Подольский, — негромко произнес он, усаживаясь в кресло для посетителей. — Я не из Наркомпроса. Это было необходимо для конспирации.
Брови Подольского слегка приподнялись, но лицо осталось бесстрастным.
— Весьма интригующе, товарищ… как вас на самом деле?
— Фамилия не имеет значения, — Мышкин открыл свой потертый кожаный портфель. — Важна информация, которую я принес. Информация, имеющая прямое отношение к научной честности и партийной принципиальности.
Редактор заметно напрягся, его взгляд стал более настороженным:
— Прошу вас выражаться яснее.
Мышкин извлек из портфеля несколько папок и аккуратно разложил их на столе.
— Товарищ Подольский, что вы знаете о работах товарища Лопухина из Института марксизма-ленинизма?
При упоминании фамилии Лопухина Подольский заметно вздрогнул. Теоретик из Института марксизма-ленинизма был известной фигурой в научных кругах, а главное, близким соратником Кагановича.
