* * *
Полночь давно миновала, когда мы собрались в моей квартире на Арбате. Старинная люстра с хрустальными подвесками отбрасывала мягкий желтоватый свет на лица соратников, расположившихся в гостиной. Тяжелые портьеры надежно скрывали нас от посторонних глаз, а включенный патефон с негромкой музыкой Чайковского маскировал разговор от возможной прослушки.
— Итак, товарищи, подведем итоги первого этапа контрнаступления, — произнес я, обводя взглядом присутствующих.
Мышкин, как всегда сдержанный и внимательный, сидел в кресле у окна, готовый в любой момент отреагировать на подозрительные звуки с улицы. Глушков расположился напротив, его коренастая фигура и простое крестьянское лицо скрывали острый ум и железную волю. Профессор Величковский, с аккуратной седой бородкой и проницательным взглядом, устроился на диване, положив рядом старомодный портфель из потертой кожи. Вознесенский, самый молодой из нас, нервно постукивал карандашом по блокноту, готовый фиксировать важные моменты обсуждения.
— Операция на Путиловском заводе прошла успешно, — начал Мышкин. — Диверсанты захвачены с поличным, все дали признательные показания. Особенно ценны показания Бахрушина, который напрямую связывает диверсию с Валенцевым, а через него с Кагановичем.
Вознесенский поднял голову от блокнота:
— «Экономическая газета» сделала свое дело. Статья о результатах эксперимента на Путиловском заводе вызвала настоящий фурор. Звонили из пяти наркоматов, просили дополнительные экземпляры для распространения среди руководящего состава. Даже из ЦК проявили интерес.
— Что с Лопухиным? — спросил я, переводя взгляд на Глушкова.
— Полностью дискредитирован, — удовлетворенно сообщил тот. — После публикации в «Литературной газете» его срочно отправили в командировку в Ташкент, подальше от скандала. Но это не поможет. В институте марксизма-ленинизма создана специальная комиссия для проверки всех его научных работ на предмет плагиата. Предварительные результаты неутешительные для товарища Лопухина, заимствования обнаружены как минимум в трех крупных публикациях.
— А Шкуратов? — я посмотрел на Мышкина.
— Наш человек в ЦКК сообщает, что Шкуратов заметно изменил позицию, — ответил тот. — На сегодняшнем заседании комиссии Кагановича он неожиданно призвал к объективности в оценке экономических результатов эксперимента. Каганович был в ярости.
Я удовлетворенно кивнул. План работал даже лучше, чем предполагалось.
Два ключевых члена комиссии Кагановича нейтрализованы: Лопухин дискредитирован научным скандалом, Шкуратов шантажирован компроматом. Валенцев в панике из-за показаний Бахрушина. Комиссия, еще недавно представлявшая смертельную угрозу для нашего эксперимента, теперь фактически парализована.
— Каганович наверняка попытается контратаковать, — задумчиво произнес профессор Величковский. — Он слишком опытный аппаратчик, чтобы сдаться без борьбы.
— Согласен, Николай Александрович, — кивнул я. — Но теперь он лишен своего главного оружия, единой комиссии, выступающей с общей позицией. К тому же, показания диверсантов ставят его в крайне уязвимое положение. Если Сталин узнает, что член Политбюро причастен к организации диверсий на советских заводах…
Я не закончил фразу. Всем присутствующим прекрасно известен стиль работы вождя.
Сталин мог долго закрывать глаза на интриги своих соратников, но организация диверсий на оборонных предприятиях — совсем другое дело. Особенно на фоне международной напряженности и угрозы войны.
— Итак, товарищи, — продолжил я, — первый этап контрнаступления завершен успешно. Комиссия Кагановича дезорганизована. Экономические результаты эксперимента получили широкую огласку. У нас имеются доказательства организации диверсий противниками эксперимента. Теперь необходимо готовиться к решающему удару.
— Встреча со Сталиным? — уточнил Вознесенский.
— Именно. Орджоникидзе сообщил, что Поскребышев назначил ее на послезавтра. Возможно, в форме заседания Политбюро. У нас только одна попытка, и мы должны использовать ее максимально эффективно.
Мышкин задумчиво потер подбородок:
— Леонид Иванович, есть еще одна тревожная новость. По данным Рожкова, Каганович приказал своим людям в ОГПУ изъять все материалы по делу диверсантов на Путиловском заводе.
— Поздно, — усмехнулся я. — Все оригиналы и копии уже у Орджоникидзе. К тому же, мы предусмотрительно отправили несколько копий в разные места.
Величковский покачал головой:
— Но сам факт такого приказа показывает, что Каганович готов на крайние меры. Он понимает серьезность своего положения.
— Именно поэтому нам нужно действовать быстро, — согласился я. — Вознесенский, подготовьте итоговую экономическую справку с самыми впечатляющими цифрами. Особый акцент на оборонных предприятиях и производстве военной техники. Сталина это заинтересует в первую очередь.
— Цифры действительно впечатляющие, Леонид Иванович, — кивнул молодой экономист. — Рост производительности в среднем на сорок два процента, снижение себестоимости на двадцать шесть процентов, повышение качества продукции, снижение брака…
— Отлично. Мышкин, подготовьте наиболее убедительные материалы по диверсиям. Особенно выделите связь с комиссией Кагановича.
— Будет исполнено, — кивнул Мышкин. — Показания Бахрушина, подкрепленные вещественными доказательствами и фотоматериалами, не оставляют сомнений в организованном характере диверсий.
— Николай Александрович, — обратился я к Величковскому, — вам предстоит подготовить теоретическое обоснование совместимости промышленного НЭПа с марксистско-ленинской теорией. Сталин наверняка поднимет вопрос об идеологической чистоте эксперимента.
Профессор задумчиво погладил бородку:
— Ключевой момент — принцип «от каждого по способностям, каждому по труду», сформулированный еще Марксом. Мы лишь создаем экономические механизмы для его практической реализации. К тому же, Ленин всегда подчеркивал важность материальной заинтересованности трудящихся.
— Превосходно, — я удовлетворенно кивнул. — Глушков, вам поручается организация бесперебойной связи между всеми участниками. И особое внимание к защите от возможных провокаций со стороны людей Кагановича.
— Не беспокойтесь, Леонид Иванович, — уверенно ответил Глушков. — Я организую круглосуточное наблюдение за всеми ключевыми точками. Никто не застанет нас врасплох.
Я взглянул на настенные часы.
— Товарищи, время позднее. Предлагаю на этом закончить и разойтись по домам. Завтра с утра продолжим подготовку к решающей встрече. Глушков организует безопасную транспортировку каждого из вас.
Когда соратники покинули квартиру, я подошел к окну. Ночная Москва раскинулась передо мной, темная и таинственная, с редкими огнями в окнах и пустынными улицами.
Время работало на нас. С каждым днем экономические результаты эксперимента становились все более впечатляющими, а позиции противников — все слабее.
Я отошел от окна и присел в кресло. Предстояло еще многое обдумать перед решающей схваткой.
В моем рабочем кабинете горела только настольная лампа, отбрасывая желтоватый круг света на разложенные бумаги. За окном изредка слышались шаги редких прохожих и гудки автомобилей, даже в три часа ночи столица не засыпала полностью.
Я откинулся в кресле, массируя переносицу. Глаза устали от бесконечных цифр и докладов.
Мысли невольно вернулись к методам, которыми мы пользовались в последние недели. Шантаж Шкуратова компроматом на его личную жизнь. Дискредитация Лопухина через публикацию материалов о плагиате. Манипуляции с директивами ОГПУ для освобождения Шаляпина. Информационная война в газетах.
Методы, ничем не отличающиеся от тех, которыми пользовались наши противники. Методы, которых я старался избегать, когда только начинал эксперимент. Тогда я верил, что достаточно показать реальные экономические результаты, и рациональность возьмет верх над догматизмом.
