4. Переворот с минимальным кровопролитием.
5. Установление переходного правительства и начало переговоров с великими державами.
Риски были огромными. В случае провала заговорщиков ждала неминуемая смерть. Но потенциальные выгоды перевешивали опасности, мы могли предотвратить мировую войну и изменить ход истории.
Но я знал, что назад пути нет. Операция «Нибелунги» запущена, и теперь оставалось только ждать и готовиться к решающим событиям.
Германия 1935 года балансировала на краю пропасти. И от наших действий зависело, упадет ли она в эту пропасть или найдет путь к мирному будущему.
* * *
Кабинет Сталина в Кремле встретил меня привычной строгостью и полумраком. Тяжелые бархатные шторы не пропускали белый послеполуденный свет, заставляя электрические лампы под зелеными абажурами гореть даже в дневное время. Красное дерево письменного стола блестело натертым воском, отражая золотистые блики от настольной лампы.
Сталин не поднял головы, когда я вошел. Он склонился над географической картой Европы, расправленной поверх обычных документов. В левой руке держал красный карандаш, которым время от времени делал пометки. Трубка с потухшим табаком покоилась в пепельнице из уральского малахита.
— Проходите, товарищ Краснов, — произнес он, не отрывая взгляда от карты. — Садитесь.
Я занял место в кожаном кресле напротив стола. В воздухе висел запах табака, кожи и воска для полировки мебели.
Настенные часы размеренно отбивали секунды. За высокими окнами угадывались очертания кремлевских стен и башен.
Наконец Сталин поднял голову. Его желтоватые глаза внимательно изучали мое лицо, словно пытаясь прочесть мысли. Усы едва заметно дрогнули, верный признак внутреннего напряжения.
— Итак, — сказал он, откладывая карандаш, — расскажите о поездке. И не только об экономических соглашениях.
В его голосе звучала настороженность. Я понял, что придется говорить всю правду.
— Товарищ Сталин, помимо торговых переговоров, я встречался с людьми, которые могут изменить политическую ситуацию в Германии.
Сталин откинулся на спинку стула. Пальцы его левой руки начали барабанить по подлокотнику, еще один признак плохого настроения.
— Продолжайте, — коротко кивнул он.
— В рейхе существуют влиятельные силы, недовольные радикальной политикой Гитлера. Часть генералитета, консервативные политики, даже некоторые представители дипломатического корпуса. Они готовы действовать, но нуждаются во внешней поддержке.
— И вы взяли на себя смелость вести переговоры без санкции Политбюро? — Голос Сталина потеплел, но это тепло было обманчивым.
— Товарищ Сталин, ситуация требовала быстрых действий. Упущенный момент мог не вернуться.
Сталин поднялся с места. Кресло откатилось назад, едва не опрокинувшись.
Он прошелся к окну, заложив руки за спину. Сквозь щель между шторами на его лицо упал узкий луч солнца, высветив глубокие морщины у глаз.
— Быстрых действий! — сказал он, оборачиваясь ко мне. — Вы ведете переговоры с иностранными заговорщиками! Даете им обещания от имени Советского государства! И называете это «быстротой действий»!
Его лицо правая рука непроизвольно сжалась в кулак. Я видел, что он с трудом сдерживается.
— Рассказывайте подробности, — приказал он, вернувшись к столу. — Все до мелочей.
Следующие полчаса я излагал детали встреч с немецкими оппозиционерами. Упоминал имена, характеризовал каждого собеседника, пересказывал их предложения.
Сталин слушал молча, изредка делая пометки в блокноте. Его лицо постепенно приобрело привычное непроницаемое выражение.
— Генерал Бек предлагает объявить Гитлера недееспособным, — заключил я. — Фон Нойрат готов возглавить переходное правительство. Гордлер обещает поддержку со стороны баварских консерваторов.
Сталин отложил ручку и внимательно посмотрел на меня:
— И что вы им пообещали взамен?
— Признание нового правительства. Пакт о ненападении. Продолжение экономического сотрудничества.
— А проконсультировались ли вы с товарищем Молотовым по дипломатическим вопросам? С товарищем Ворошиловым по военным? С членами Политбюро?
Каждый вопрос звучал как удар хлыста. Я понимал, что моя самодеятельность серьезно разгневала вождя.
— Нет, товарищ Сталин. Я действовал на собственный страх и риск.
— На собственный страх и риск! — повторил он. — В советской системе такие вещи не практикуются, товарищ Краснов. У нас действуют только по решению партии и правительства.
Он встал и снова подошел к окну.
— С другой стороны, — медленно произнес он, не поворачиваясь, — в случае успеха результат может быть интересным.
Я почувствовал, как напряжение в воздухе слегка ослабло.
— Гитлер действительно опасен, — продолжил Сталин. — Его амбиции безграничны. Рано или поздно он пойдет на нас войной. И если есть возможность предотвратить это…
Он вернулся к столу и зажег трубку. Первые клубы дыма поднялись к потолку.
— Расскажите подробнее о плане операции.
Я объяснил схему, разработанную с Мышкиным. Постепенная изоляция Гитлера, создание коалиции недовольных, провокация кризиса и переворот в ключевой момент.
— Рискованно, — оценил Сталин. — Очень рискованно. Если провалится, нас обвинят во вмешательстве во внутренние дела Германии. Это может привести к войне еще быстрее.
— Но если удастся…
— Если удастся, мы получим другую Германию, — закончил он. — Возможно, более разумную.
Сталин молча курил трубку, размышляя. Я ждал, не решаясь прервать паузу. Тиканье часов казалось оглушительным.
— Хорошо, — наконец произнес он. — Я даю согласие на операцию. Но с условиями.
Он придвинул к себе чистый лист бумаги и начал записывать:
— Первое. Вся операция проводится силами НКВД под личным контролем товарища Ягоды. Второе. Я должен быть информирован о каждом шаге. Третье. В случае опасности провала операция немедленно сворачивается. Четвертое. Никто в правительстве, кроме Ягоды, не должен знать подробностей.
Он помедлил, потом взял карандаш и продолжил писать:
— Пятое. Новое германское правительство должно согласиться на размещение советских торговых представительств во всех крупных промышленных центрах рейха с правом экстерриториальности.
Сталин поднял глаза, убеждаясь, что я внимательно слушаю:
— Шестое. Германия обязуется передать советской стороне все техническую документацию по новейшим образцам вооружения, включая авиационные двигатели и танковую броню.
Карандаш скрипнул по бумаге:
— Седьмое. В состав нового правительства должны войти лица, согласованные с нами. Не менее трех министерских постов, включая либо экономику, либо иностранные дела.
Он перевернул лист:
— Восьмое. Все политические партии в Германии, кроме одобренных советской стороной, подлежат роспуску. Коммунистическая партия получает легальный статус и представительство в рейхстаге.
Последнее условие он записал особенно вдумчиво:
— И девятое. Созданные в рамках экономического сотрудничества совместные предприятия переходят под контроль Советского Союза при первых признаках отхода Германии от достигнутых договоренностей.
Сталин сложил лист и медленно протянул мне:
— Эти условия не подлежат обсуждению, товарищ Краснов. Либо новое германское руководство их принимает полностью, либо мы умываем руки и ждем естественного развития событий.
Он снова начал раскуривать трубку, пристально наблюдая за моей реакцией:
— Вы удивлены жесткостью требований? Не стоит. Мы получили уникальную возможность кардинально изменить расстановку сил в Европе. И мы должны этой возможностью воспользоваться максимально.
Я внимательно изучил список условий, понимая, что некоторые из них могут навсегда похоронить операцию.
— Товарищ Сталин, — осторожно начал я, — боюсь, что столь жесткие требования могут отпугнуть наших партнеров. Генерал Бек и фон Нойрат — германские патриоты. Они идут на переворот не для того, чтобы заменить одну зависимость на другую.
