Заклинатели войны (СИ) - Голотвина Ольга

(Правда, королевскому вельможе Гаррашу Дайвенкару, властителю замка Дайвенкар, ни разу в жизни не пришло в голову посчитать: сколько десятков семей могли бы скромно, но безбедно прожить на это его «самое необходимое»?)

– Мне непонятно только одно, – продолжил хозяин. – Как твоя милость собирается добраться до жертвенника? Эта их защитная огненная сеть – опасная штука. В войну многие из наших сложили головы, пытаясь преодолеть такие заграждения.

Гарраш промолчал, глядя в пол. В этой комнате не было ковров – только красивый паркетный узор из редких сортов дерева.

– Ах, вот что... – протянул Крайт, откидываясь в кресле. – Значит, в деле кто-то из жрецов? Это уже серьёзно, очень серьёзно... Не могу даже предположить, что твоя милость пообещала жрецу за то, чтобы он убрал защиту с жертвенника! На это у меня просто не хватает воображения!

И вновь Гарраш Дайвенкар промолчал.

«А вот это тебе, гнусная тварь, знать незачем, – жёстко и горько подумал он. – Представляю, какая бы у тебя была рожа, если бы я признался, что за Гранитный жертвенник я пообещал врагам равноценную замену – твой город Энир!»

Глава 7

Вот ведь как оно бывает...

От постоялого двора, где на кровати осталось тело отца, и до самого Энира, до вот этого Довеска, Айри держалась молодцом. Стиснула зубы, не скулила, хоть ей и казалось, что внутри у неё всё завязалось в тугой узел.

А здесь, во дворе, Гекта сказала мужчинам:

– В дом ступайте.

А сама принялась помогать Айри распрягать Плясунью. Завела усталую страусиху в крошечный загон под навесом. А потом протянула к Айри обе руки и сказала негромко, ласково:

– Бедная ты моя...

Кем была для девочки эта старуха? Да почти никем! Айри виделась с нею несколько раз, ночевали с отцом в этом самом домике.

Но в тот миг Гекта вдруг показалась самым родным человеком. Айри, всхлипнув, кинулась к ней в объятья, разрыдалась на плече. А старуха ничего не говорила, только гладила Айри по волосам – и таял в душе лёд, ослабевал проклятый узел в груди.

Когда Айри, продолжая всхлипывать, отстранилась от Гекты, она уже не чувствовала ледяной тоски – лишь досаду на свою слабость.

– Не три глаза руками, – посоветовала старуха. – Видно будет, что плакала. Вот бочка с дождевой водой, умойся.

Айри молча кивнула, склонилась над бочкой, принялась плескать водой в лицо.

А Гекта вздохнула:

– Не кори себя за то, что поплакала. Нам, женщинам, без слёз жить – с ума сойдёшь. Завтра начнёшь работать – горе и уймётся.

– Работать надо, как сказал безногий безрукому, – согласилась Айри, подставив мокрое лицо вечернему ветерку. – Есть в городе бродячие циркачи?

– Никого нет.

– Плохо. Не одной же мне вокруг повозки выплясывать!

Айри взяла из повозки те пожитки, которым могла повредить вечерняя роса, и обе они прошли в дом.

Хозяйка захлопотала. Споро развела огонь в очаге, повесила над огнём котелок с водой. Выложила на широкое блюдо обе рыбины. Принесла из погреба полдюжины мочёных яблок. Сняла полотенце с глубокой миски – там обнаружились две лепёшки, почти не зачерствевшие.

И хозяйка, и гости, усевшись за стол, набросились на лепёшки, которые Гекта наломала крупными кусками, на мочёные яблоки и на жирную, нежную, сочную рыбу, отдающую дымком и травами.

– Можешь пока пожить у меня, – сказала хозяйка девочке. – Денег не возьму. Твой отец мне был как сын родной, я его гаданью учила. Мы с тобой в доме будем спать, а мужчин выставим на чердак. Ночи сейчас тёплые.

Мужчины дружно закивали: мол, спасибо, и на чердаке прекрасно выспимся. Никому не хотелось беседовать на улице с ночной стражей.

– Отец тебя перед смертью вспоминал, бабушка, – легко, без боли вздохнула Айри. – Сказал: я помню всё, что Гекта сделала для меня... За приют – спасибо. Начну работать – расплачусь едой. Бродячим актёрам еду чаще дают, чем деньги... Майс, пойдёшь со мной выступать?

Циркачка бросила этот вопрос без особой надежды. Просто вспомнила восхитительную рожу, которую её найдёныш скорчил стражникам.

Майс поперхнулся лепёшкой, замотал головой, но тут же сообразил, что может обидеть свою спасительницу, и сказал виновато:

– Прости, но какой из меня актёр? К тому же мне надо поискать в городе знакомых. Они тут раньше жили. Может, и сейчас живут.

– Ясно, – вздохнула девочка. – Ладно, придётся одной... хотя что это за представление – одна акробатка, да ещё без музыки...

– Музыка – ладно, а вот в одиночку, без мужчины, тебе в город лучше не соваться, – вздохнула Гекта.

Она встала из-за стола, шагнула к очагу. Сняв с полки холщовый мешочек, щедро сыпанула в кипящую воду смесь сухих трав, продолжая при этом говорить:

– Энир сейчас не тот, каким был раньше. Ты ведь только сегодня подъехала, верно? В сам город ещё не заезжала – сразу ко мне, в Довесок? Не слыхала про «вольных птичек»?

– В город не заезжала. А про «вольных птичек» слышала. Нам встретился фургон «Несравненных сестёр-близнецов» – ну, которые певицы и танцовщицы. Они как раз уезжали. Очень бранили этих пташек. Не советовали мне ехать в Энир.

– Может, и правильно не советовали, – мрачно отозвалась Гекта, вновь усевшись за стол.

– Скажи, добрая женщина, – робко подал голос Эшшу, – о каких птичках речь? И почему они всех так огорчают?

– У нас есть обычай, – обернулась к нему старуха. – Когда человек празднует день своего рождения, он покупает у птицелова птичку и выпускает её из клетки на волю. А когда день рождения празднует король, на волю в разных городах выпускают несколько заключённых. Выбирают кого побезобиднее. Скажем, ревнивый муж побил соперника. А в этот раз градоначальник учудил – отпустил разбойников, которым на каторге самое место.

– Мы с Майсом как раз об этом спорили, когда подъезжали к Довеску, – рассмеялась Айри. – Майс в этом усмотрел тонкий расчёт.

– Расчёт? – заинтересовался Стайни. – Какой?

Майс отложил недоеденное яблоко:

– Как бы объяснить... Кто-нибудь из вас варил соль?

Стайни кашлянул и склонился над жареной рыбой.

А Майс продолжил увлечённо:

– Этот раствор, для выпаривания... в нём специально ещё растворяют каменную соль, для полного насыщения. Казалось бы, глупость такая: растворять, чтобы потом вновь выпаривать... а вот нет! К этим кристалликам другие потянутся, вместе на дно осядут... Думаю, не зря выпустили из тюрем разбойников! К ним другие разбойники потянутся, прилипнут, в шайки собьются... Тут их стража и возьмёт. Разом.

– Очень уж хитро́, как сказала улитка лисе, – фыркнула Айри. – Думаю, разбойники просто дали кому надо на лапу.

– Может, и так, – кивнула Гекта. – А только жизнь в Энире пошла другая. Прежде у нас хватало и ворья, и жуликов... ну, следи за кошельком и не давай свиристеть себе в уши – и будет у тебя всё в порядке. Драки бывали частенько – но это уж как везде, у пьяных кулаки чешутся. Убийства – редко, из ревности или по нечаянности. Вот одного торговца родня отравила ради наследства... оно, конечно, злодейство, а всё-таки дело домашнее. Грабежи... это не у нас, это в лесу на дорогах. В самом Энире разве что пьяного к стене прижмут да карманы обчистят, если никто не видит. А если творились дела похуже, то незаметно, скромно так. Как подо льдом ходит рыба – сверху не углядишь. Словом, тишина и спокойствие... до тех пор, пока не убили старого лекаря. Но тут нагрянула комиссия из столицы, поменяла градоначальника – и снова тишина, снова спокойствие... Подождите, у меня нааш готов.

От котла над очагом и впрямь расходился пряный запах, который не спутаешь ни с чем.

Гекта поднялась из-за стола. Прихватив котелок тряпкой за край, сняла его с огня. Взглядом пошарила по полкам:

– Вот незадача, у меня чашек всего четыре. Что ж, дело хозяйки – уважить гостей, а самой и потом можно...

– А давай, бабушка, мы вдвоём из одной чашки, – быстро сказала Айри.

– Давай, – легко согласилась старуха. Видно, ей не хотелось ждать своей очереди. А глиняные неуклюжие чашки с выдавленными на боках рисунками были большими, обычно из таких нааш не пьют.