И зовите меня Гудвин (СИ) - Корнев Павел Николаевич

Солнечные лучи отражались от белого песка и слепили глаза, но само озеро с тёплой солёной водой глянулось мне безостановочным плеском волны и веявшей с той стороны свежестью, а ещё невозможностью различить в туманной дымке дальний берег.

Будто на море выбрался, право слово!

— Там уже Гниль начинается, — подсказал Жора, когда вернулись к машине.

Но озеро оказалось единственным светлым пятном, в остальном же нескончаемая круговерть порядком меня утомила. Я вымотался, хотел есть, пить и Дашку. И я даже затруднялся сказать, невыполнимость какого именно из этих желаний выводила из себя больше всего. Хотя, сказать по правде, сейчас бы предпочёл вернуться на пляж, лечь в тени навеса и немного вздремнуть. От осознания предельной очевидности такого решения и вовсе накатила смертная тоска.

А ещё масла в огонь дурного орочьего настроения подлила встретившая нас в дверях коммунальной квартиры старушка с замашками вахтёра.

— Разувайтесь! — потребовала она. — Не к кому-нибудь, к инженеру идёте!

Произнесена должность приболевшего соседа оказалась ей едва ли не с придыханием, как в моём родном мире не о всяком банкире говорили, но дядя Вова и не подумал смутиться.

— Сухо на улице, мать! — улыбнулся он, протискиваясь мимо старушки и тем самым отвлекая её внимание на себя.

— Пыль натащите! — возмутилась та, поспешив за фельдшером.

— А кому чистый пол нужен будет, если инженер, пока мы разуваемся, окочурится? — не полез упырь за словом в карман и тут же перешёл в наступление: — И чего вообще инженер в коммуналке живёт? Он где служит?

Я пропустил вперёд Дарью и потащил за ней по длинному тёмному коридору носилки. Где-то играла музыка, но тихо-тихо, ответ старушки она расслышать не помешала.

— Служит на тяжмете, а сюда после развода переехал. Кооперативную квартиру жена себе захапала!

— Развелся? — заинтересовался дядя Вова. — И почему же?

— Да кто ж мне скажет — почему? — удивилась соседка инженера. — Но с его работой точно не до молодой вертихвостки. Вечно же на заводе днюет и ночует. Такому серьёзному человеку и жена под стать нужна! — И она указала: — Вот его дверь!

— Лежит второй день бледный и потный, жалуется на слабость? — уточнил упырь, и что-то в его голосе заставило меня прислонить носилки к стене.

— Лежит! — подтвердила старушка. — Не ест ничего и не пьёт! Я и бульон куриный приносила, и аспирин предлагала, а он ни в какую! Думала, хандрит после развода, но так над собой измываться — это уже перебор! Вот я вас и вызвала.

— Поглядим, что там за хандра, — хмыкнул упырь и постучал, помедлил малость в ожидании ответа, затем повернул ручку и потянул её на себя. Чуток приоткрыв дверь, принюхался и позвал: — Гудвин!

Я оттёр плечом Дарью и шагнул за напарником в сплошь заставленную мебелью комнату инженера. Окно оказалось зашторено, но через ткань просвечивали солнечные лучи, и темно внутри не было. Не для меня так уж точно: разглядел и застеклённые серванты с миниатюрными фарфоровыми статуэтками, и вроде бы цветной телевизор, и магнитолу, и катушечный магнитофон с огроменными напольными колонками. И самого инженера, распластавшегося в полосатой пижаме на диване, тоже не пропустил.

Бледный и потный — всё так. И определённо живой: присвист надсадного дыхания удалось расслышать прямо от двери. Ещё витал в воздухе какой-то едкий запах, но я не смог его разобрать и вновь отвлёкся на обстановку, поскольку раньше бывать в человеческих жилищах этого мира мне ещё не доводилось.

«Похоже, при разводе этот куркуль сюда всё барахло из квартиры уволок», — подумал я, и тут дядя Вова скомандовал:

— Гудвин, окно!

Я спешно протиснулся между сервантом и столом, отдёрнул штору, и — сверкнуло! Сунувшегося к дивану упыря словно высоковольтным разрядом шибануло, его подбросило в воздух и вышвырнуло в оставленную открытой дверь, едва любопытную соседку не зашиб!

В коридоре что-то с грохотом обрушилось, Дарья взвизгнула, инженер сел. Глаза его распахнулись и вспыхнули белым, бескровные губы растянула улыбка. Больной каким-то неуловимым движением подтянул под себя ноги и подобрался, весь так и сжался, будто хищник перед броском. Взгляд — на эльфийку!

Прикрыть девчонку я никак не успевал, поэтому ухватил за ручку транзисторный радиоприёмник и со всего маху швырнул его в сорвавшегося с места инженера. Дистанция была аховая, но Гу отличался изрядной криворукостью, и метательный снаряд не попал в голову, а всего лишь шибанул в плечо. Толку с того — чуть. Толку с того — никакого!

Тут бы Дарье и пришёл конец, если б она, отшатываясь, не запнулась и с визгом не уселась на задницу из-за отломившегося каблука. Сжатой пружиной распрямившийся инженер разминулся с ней и впечатался в стену, тут же крутанулся на месте и зашипел, то ли от раздражения, то ли от боли. Неприятный звук разошёлся по комнатушке тягучей волной, кожу лизнула электрическая щекотка, по внутренней поверхности черепа забегали мурашки, нестерпимо захотелось прикрыть ладонями уши и заорать во всю глотку, лишь бы только заглушить этот мерзкий присвист, но вместо этого я упрямо шагнул вперёд. Превозмог чужую волю, разметал незримую стену, оказался сильней. Ну или хотя бы просто упрямей!

Повторного рывка инженера я даже не заметил — тот просто исчез, чтобы краткий миг спустя сбить меня с ног, впечатать спиной в шкаф и бросить на пол. Из-под верхней губы навалившегося сверху человека проглянули длинные узкие клыки, и я инстинктивно вскинул левую руку, а только прикрыл ею шею, и запястье тотчас пронзила острая боль. Кисть разом потеряла всякую чувствительность, следом онемение поползло вверх по предплечью, словно вместе с кровью из меня начали высасывать саму жизнь.

Впал бы в ярость — да только все эмоции канули в заполонившем голову ватном безволии, а на раскачку уже не оставалось времени. Не сумел ни высвободить руку, ни отпихнуть от себя инженера.

Замер на полу в полуобморочном оцепенении — так и умер бы, но тут сзади на прокусившего моё запястье инженера накинулась Дарья, с размаху всадила ему в шею шприц-тюбик и стиснула пальцы, впрыскивая раствор. Одутловатый мужчина отмахнулся, заставив эльфийку кубарем покатиться по полу, и в этот краткий миг я вновь обрёл контроль над парализованным телом. Сунул правую руку в карман халата, рванул её обратно и что было мочи ткнул вентилем-кастетом в челюсть оседлавшего меня упыря!

Раз! Другой! И ещё! И снова!

Толком размахиваться не получалось, и даже так каждый удар сопровождался мерзким хрустом. Из разбитого рта обильно потекла кровь, но зубов упырь не разжал, и я собрался садануть его точнёхонько в висок, но именно в этот момент в дверях возник дядя Вова. В один миг он оказался рядом, сдёрнул с меня инженера и опрокинул его навзничь — тот захрипел и забился в судорогах, на губах запузырилась кровавая пена. Фельдшер прижал агонизирующее тело к полу, заметил всаженный в шею шприц-тюбик и крикнул:

— Что вколола⁈

Отброшенная к серванту со статуэтками Дарья с трудом сфокусировала взгляд и еле слышно выдохнула:

— Нейтрализатор…

Она зашлась в приступе кашля, а дядя Вова разом стал белее молока.

— Дура! — рявкнул он. — Антидот, живо!

Инженер перестал биться в падучей и затих, фельдшер рывком разорвал пижаму и принялся ритмичными толчками наложенных друг на друга ладоней запускать его сердце, а после зло выругался и отставил руки друг от друга. Сверкнул электрический разряд, инженер содрогнулся всем телом, шибанулся локтями, босыми пятками и затылком об пол, но вроде бы на какое-то время вновь вернулся к жизни.

Из коридора послышалось оханье старушки-соседки, дядя Вова махнул рукой, и дверь с грохотом захлопнулась.

— Пять кубиков антидота внутривенно! — потребовал он. — Живо!

Дарья толчком переправила к нему металлический кейс и сама, прижимая руку к отбитому боку, перебралась следом, выудила бутылёк, вогнала в его резиновую крышку иглу, трясущимися руками наполнила шприц.