Лемминг Белого Склона (СИ) - Альварсон Хаген

С первых же слов матери Хёгни понял, что напрасно искал этой встречи. Но не убегать же теперь! Стоял, скрестив руки на груди, склонив голову - гневно, не покорно, глядя в пол невидящим взором. Улыбался. Едва заметно.

- Зачем ты вообще приехал? - Хельга дочь Арнкеля смотрела свысока, расхаживая между рядами скамей. - Я думала, что ты умер. Я повелела скормить тебя псам, когда перерезали пуповину. Зачем ты выжил? Зачем ты вообще... Да и как? У кого ты рос?

- Ты даже не спросила, как меня зовут, - заметил Хёгни.

- Потому что какое мне дело, - презрительно фыркнула Хельга. - Ты... ты мне отвратителен. Был отвратителен с самого начала. Как только моё нутро вытолкнуло тебя наружу. Полагаешь, коли я тебя родила, то должна любить? Нечистоты тоже лезут из нутра. Что же, любить их? Качать в колыбели каждую кучу дерьма? Прижимать смрад ко груди?

- Моего отца, думается, прижимала, - бросил Хёгни.

- И замаралась, - горько усмехнулась мать. Юноша посмотрел на неё исподлобья. Вздрогнул. Взор матери был подобен ледяной бездне. Колодцу в Хель, усеянному острыми льдинами. На которых сочились кровью лохмотья исстрадавшегося сердца. Хёгни стало стыдно.

- Твоего отца я любила, - продолжала дочь короля, - потом ненавидела. Ненавижу до сих пор. Он пришёл со своими подарками, улыбками и песнями, с пышной свитой, в своей треклятой маске, он пришёл и похитил меня, и разрушил весь мир. Мой конунг-отец погиб из-за него, я погибла из-за него, похоронила себя здесь...

Сорвала головной убор, как тогда, на свадьбе, мотнула обстриженной головой:

- Смотри! Смотри, презренный! Не смей опускать взор. У меня были прекрасные золотые локоны. О моих волосах складывали висы по всему Северу! Кто я теперь? "Сестра Хельга"!?

Она едва не плакала. Но лицо по-прежнему было сухой навощенной личиной. Кости черепа выпирали из-под кожи. Труп невесты со взором горящим, замотанный в чёрный саван. Женщина-призрак, что не ведает покоя.

- Отец говорил, у меня - твои глаза, - прошептал Хёгни.

- Твой отец! - взорвалась Хельга. - Носатый выродок из Хель, и ты - его отродье! Родич тролля, мерзавец, вероломное ничтожество! Так это он тебя забрал и выкормил? Жаль, его не разорвали на куски. Сигвальд годи помешал! Жалостливый лживый ублюдок. Моего отца в битве он не уберёг! Остался в живых... Меня утешает лишь то, что люди, которые поручились за твоего подонка-отца, приняли страшную и скверную смерть. Говорили мне, что тебя якобы унесли в горы. Как жаль, что ты выжил. Умри, мой сын, мой умскиптинг, и всем станет лучше!

"Что за мать может говорить такие слова", - подумал Хёгни, а вслух сказал:

- Умру обязательно, и ты меня переживёшь, хотя, сдаётся, лишь себе на беду. Но ещё мне кажется, что не было большой любви между моими предками. Мой подонок-отец соблазнил мою невинную мать под личиной иного, желая добра себе, но вряд ли ей, однако... Коли моя мать любила бы его, то, верно, простила бы. Простила бы всё. И жили бы себе, как живут все. Но сильное чувство... сильная страсть, так это, кажется, зовётся, - уничтожило вас обоих. Поглотило, как море - корабль. Как огонь, губитель леса. Только прошу тебя, не делай меня заложником вашей больной страсти, милая матушка.

- Не смей! - зарычала Хельга. - Не смей назвать меня матушкой. Я тебе не мать! Я не кормила тебя грудью, мне нет до тебя дела, я тебя презираю. Ты мой позор! Пошёл прочь! Уходи, и будь ты трижды проклят, и не найти тебе покоя ни живому, ни мёртвому. Плати! Плати за скверну твоего батюшки, плати - и не расплатиться тебе, пока не рухнет мир!

- Не надобно ненавидеть меня, милая матушка, - сквозь горький ком в горле попросил Хёгни.

- Убирайся! Ненавижу твоего отца, а ты... ты достоин отвращения. Жаль на тебя зла.

- И мне тебя жаль, - юноша выбежал из часовни, мимо той, что была его матерью, его единственной, милой матерью, которую он всё равно любил, но не мог почитать.

Отныне - не мог.

В спину ему доносились крики, проклятия и плач.

- Ты уверена, Аннэ-Марика? - спросил преподобный. - Не хотелось бы поймать в сети не ту рыбу! Потом не отмоемся.

- Он назвал меня Тордис, - шепнула мать-настоятельница. - Кто-то весьма неплохо осведомил его в наших делах.

- Лучше, чем хотелось бы, - поморщился проповедник. - Зови стражу. Задержать его здесь!

- Хэй, бродяга! - окликнул юношу привратник, когда Хёгни уже спускался по тропе. - Э! Стой! Стоять, кому сказано! Слышишь?

Хёгни не слышал. Не понимал. Бежал вниз по склону. Не разбирая пути. Не глядя под ноги. В глазах отчаянно щипало. Жгло огнём. Прочь. Прочь отсюда. На берег. В море.

В Море.

А там - куда угодно.

- Э! Полудурок! Если я спущусь, ноги тебе сломаю! Агни, давай за ним.

Бравые стражи нагнали Хёгни внизу. Повалили, начали пинать. Сапоги у них были хорошие, подкованные. Хёгни вскочил, вырвался, сделал пару шагов и получил тупым концом копья по пояснице. Потом - под колени. Рухнул в грязь, скорчился, понимая, что от ножа толку мало.

- Я тебе говорил, что ноги поломаю, выблядок овечий?! - охранник вытянул парня по плечу.

- Остынь, Трюггви! - осадил его напарник. - Он нужен престуру живьём.

- Так я ж его не убивать буду, - осклабился Трюггви. - Так просто, поучу вежливости...

- Поднимите его, - раздался хриплый голос, от которого веяло хладом и властью.

Человек слез с коня, сделал пару шагов, опираясь на роскошный посох. Рядом стояла матушка-настоятельница монастыря Девы Марики. На её лице лежал лёгкий отблеск радости, как в далёкий злосчастный день свадьбы.

- Ну, чего стоите? - бросила она стражам. - Ведите его сюда!

Хёгни подтащили под локти, но он сам стал на ноги, выдернул руки и отряхнулся. Он знал, кто перед ним. Надменный взор из-под капюшона. Гладко выбритое лицо, размеченное рунами шрамов. Хёгни помнил, какая история выбита на этом камне. Помнил и камень.

- Как твоё имя и какого ты роду?

- Меня зовут Хаген, и говорят, будто я сын Альвара, - не стал отпираться юноша.

- Альвара из двергов? - прищурился проповедник.

- Именно так, - кивнул бродяга. - А ты, видимо, Карл Финнгуссон? Иль звать тебя преподобным отцом Кристофером?

- Да как ни зови, умскиптинг, - отвернулся преподобный, - тебе недолго вести речи. Убейте его. Тело потом выбросите вон туда в ущелье. Приду, проверю!

- Но, преподобный... - возразил Трюггви.

- Вам за что платят, братья мои? - ласково спросил Кристофер, кладя руку на плечо Трюггви.

- Не за убийства, - твёрдо сказал Агни.

- Ну, коли так... - Кристофер перекрестился, достал у того из ножен лангасакс...

Хёгни не испугался - просто удивился. Надо же, какие обличья подчас принимают норны. Впрочем, одежда священника весьма походила на женское платье.

- Хэй, Карл Финнгуссон! - громыхнуло эхо. - Чем провинился этот юнец?

Мимо монастыря шли люди, по виду - местные селяне. Над ними на пару голов возвышался статный муж средних лет. Рядом держалась невысокая русая госпожа, тревожно вглядывавшаяся в лицо Хёгни.

- Иди себе с богом, Стигвард сын Сигвальда! - посоветовал Карл.

Названный Стигвардом свернул в гору, положив руку на изголовье секиры на поясе. Русая женщина следовала за ним. Крестьяне начали останавливаться.

- Ступай, говорю тебе, и дай свершить правосудие! - раздражённо бросил священник.

- Удовлетвори моё любопытство, - Стигвард стал между Хёгни и Карлом, с вызовом глядя в глаза проповеднику. Стражи растерянно переводили взгляды с одного на другого.

- Будь проклят и ты, и весь твой род, - процедил Карл, не отводя тяжёлого взора, - вечно вы влезаете, куда не просят. Знаешь, кто это? Это - умскиптинг, ублюдок, за отца которого, ничтожного дверга, заступился твой отец. А потом ты, Катла Добрая, - последнее слово священник выплюнул в лицо русой женщине, - спасла его. Хотя должна была умертвить. Избавить мир от скверны. Теперь ты, Стигвард, хочешь сохранить ему жизнь?!