Заклинатели войны (СИ) - Голотвина Ольга

Поглядишь направо и вверх – увидишь, как отчаянная девчонка в кофточке и шароварах пляшет на узких досках. Такие шаровары поневоле надевают женщины, когда приходится заниматься мужской работой, при которой юбки мешают. Но у Айри шаровары яркие, красные, нарядные, издали бросаются в глаза.

Поглядишь налево – увидишь собравшихся зрителей... а что, неплохая толпа набежала. Правда, Айри предупредила: многие будут глазеть на дармовщину, не бросят ни монетки. А жаль...

Эшшу видно не было: он сидел по другую сторону повозки, на второй приступочке, и держал на коленях горшок со змеёй. Горшок они заняли у Гекты, а змею Эшшу поймал у реки. Он положил в горшок сырой мох, чтобы у драгоценной пленницы чешуя не пересохла, и завязал горлышко горшка куском ткани.

Рубаха и штаны Эшшу были (как и у Стайни) расшиты разноцветными лентами, которые замечательная Гекта принесла от знакомой портнихи. А лицо шаути было раскрашено красной и чёрной глиной. Причём раскраску он не доверил Айри: трудился сам, поглядывая на своё отражение в тазу с водой. Получилось отлично. Эшшу выглядел... не страшно, нет, но грозно. С таким лицом можно идти в бой.

Сам Стайни не знал, как он выглядит. (Может, это и к лучшему!) Его раскрашивала Айри перед самым отъездом из гостеприимного домика. Стайни не решился налить в таз воды и поглядеться. Айри, довольная своей работой, воскликнула: «Прелесть что за дурак получился!» А Гекта одобрительно кивнула: «Хорошая пара! Один суровый, другой смешной...»

Стайни, продолжая стучать в барабан, покосился на толпу.

Крепкие грузчики в холщовых рубахах и деревянных башмаках. Румяные торговки с закатанными до локтей рукавами. Рыбаки в высоких сапогах и широкополых шляпах, завязанных под подбородком бечёвками, чтоб ветром не унесло. Детишки с восторженными мордашками – все босиком, даже те, кто не бедно одет. Стайни невольно улыбнулся: он тоже, удрав гулять подальше от строгих очей мачехи, первым делом сбрасывал башмаки...

Тут парня обожгла внезапная мысль: а ведь он – на родине матери! Кто-то из слуг в замке сказал (не зная, что мальчик подслушивает), что мамаша Стайни родом с Фетти и была у себя в Энире трактирной певичкой.

Насколько Стайни было известно, отец никогда не бывал на Фетти. Почему же трактирная певица покинула родной остров и перебралась на Тайрен? И... с кем? Как получилось, что она стала служанкой в замке Вэлиар?

Этого уже не узнаешь. Но так странно думать, что любой из зрителей в этой толпе может быть твоим родственником! То есть, конечно, любой вайти.

А здесь почти все зрители – вайтис. Стайни увидел только одного шаути – пожилого рыбака, с любопытством наблюдавшего за циркачкой.

А та подхватила лежащую на досках палочку с привязанной к ней широкой золотой лентой. Взмахнула палочкой – и лента зажила собственной жизнью. Она свивалась в кольца у ног девочки, парила над её головой, вычерчивала яркие зигзаги в такт мелодии, которую вела лютня (барабан помалкивал, притих, ждал своего часа).

Стайни помнил слова девочки: «Я работаю, чтобы разогреть публику. После меня выступит Эшшу – вот тогда и будем собирать денежки!»

Этот номер оба парня разучивали почти весь день. А надо бы дольше, он сложный...

Айри хотела, чтобы Эшшу показал зрителям танец, увиденный ею в тростниках, – текучий, плавный, изящный. Но шаути отказался наотрез. Отстучал ладонями на досках крыльца странный ритм, рваный, неровный. И потребовал, чтобы Стайни это сыграл. Получилось не сразу, а потом парни почти до самого отъезда срабатывались, пытались слаженно вести странную пляску с прыжками, кувырканием и дёрганой мелодией. Причём без змеи. Эшшу не пожелал зря мучить бедное существо. Он пообещал, что позже поймает речную гадюку – и с нею будет лучше.

Эшшу действительно сбегал к реке с глиняным горшком, а когда вернулся – сказал: «Мне повезло...»

Стайни закончил «мелодию ленты». Айри грациозно раскланялась перед публикой и под одобрительные крики легко соскочила с повозки.

Эшшу замешкался – вероятно, развязывал ткань на горшке.

А когда вспрыгнул на доски – зрители разом замолчали. А Стайни пропустил барабанный удар.

Не только потому, что над толпой встал необычный, по-своему красивый и ничуть не нелепый человек в яркой одежде и впечатляющей чёрно-красной маске. Но и потому, что над головой на вытянутых руках он держал не какую-нибудь речную гадюку, а огромного синего смертозуба!

«Да как эта тварь в горшке поместилась... да что же теперь... от её укуса бык сдохнет...» – метались в голове Стайни панические мысли.

И тут он поймал взгляд Эшшу – холодный, строгий. Взгляд-приказ.

Пальцы сами коснулись струн.

Музыка привела в чувство всех вокруг (и самого музыканта).

Ну змея и змея... от циркачей всего можно ожидать!

А на досках, словно костёр, словно пожар, заполыхал танец!

Это было не изящное, услаждающее взор зрелище. Это было похоже на рассказ воина о сражении. Но воин не был человеком. В этом опасном, завораживающе странном существе слились воедино человек и змея.

Гибкое, сильное тело металось по доскам, выгибалось дугой, падало то на колени, то на спину, и вновь взлетало, выпрямлялось. Воин становился то копьём, то луком, то мечом. А змея то обвивала его шею, то превращалась в пояс, то скользила по рукам. Это зрелище притягивало, не давало отвести взгляд, а ритм мелодии всё ломался и менялся, не позволяя зрителям привыкнуть и расслабиться. Это было захватывающе и немного жутко.

Наконец шаути замер, вновь вскинув руки ввысь и растянув над собой послушную змею.

Музыка оборвалась.

Толпа молчала. Люди приходили в себя.

Стайни потрясённо думал:

«Получилось! Но как же... Мы всего один день... да какой там день, всего полдня... и такое чудо... а из меня музыкант, как из собаки – зодчий...»

И вдруг понял: он в этом чуде почти ни при чём. Это Эшшу подстраивался под его неумелую игру, на ходу менял рисунок танца, изобретал новые движения...

Только сейчас Стайни обернулся, чтобы посмотреть на зрителей.

Все были бледны. Никто не сводил глаз с повозки, на которой возвышался Эшшу. Пожилой шаути в рыбачьей одежде молитвенным жестом поднял ладони к вискам. По его тёмному лицу текли слёзы.

Айри очнулась первой. Прыгнула к Стайни, сорвала с его головы широкополую шляпу (то самое фетровое страшилище, в котором Эшшу прибыл в Энир), перевернула её тульёй вниз и побежала с нею по кругу, весело покрикивая:

– А ну, мужики, развяжи кошельки! А ну, рыбаки, не жалей медяки! Красавица, не откладывай монетку на румяна, у тебя и так щёчки – наливные яблочки, лучше подари этот медяк циркачам, тебе за это боги пошлют жениха хорошего, сильного да ласкового! Эй, дядя, расщедрись на «окунька»... Ой, рябой, а ты-то чего шарахнулся? Я не тебя прошу, откуда у тебя «окунёк», ты их сроду в руках не держал. Ты, наверное, трактирщику за пиво больше задолжал! И не криви такую рожу, словно я тебе на ногу наступила... Почтенный жрец, сто лет жизни тебе, сделай доброе дело во имя своего бога, поддержи монеткой бедных артистов... Что у тебя, тётушка, пирог? Ай, спасибо! У меня руки заняты, передай нашему музыканту, будь добра... Люди, не расходитесь, представление не окончено, мы вам ещё кое-что покажем!

– Да у вашей змеи, небось, зубы выдраны, заклюй вас Чёрный Страус! – зло крикнул рябой грузчик, который только что поскупился на монетку и был осмеян девочкой.

Эшшу к этому моменту уже спрыгнул со сцены. Услышав вопль недовольного зрителя, он спокойно вышел из-за повозки. В руках у него был горшок, снова завязанный тряпкой.

– Кто-то считает, что я посмел изувечить благородную змею? – В вежливом голосе шаути сквозила насмешка. – Это легко проверить. Я немного сдвину ткань. Тот, кто сомневается, запустит руку в горшок.

– Но чур, похороны не за наш счёт, – твёрдо закончил за него Стайни.

– Ни один шаути не станет калечить змею, – подтвердил темнокожий курчавый рыбак.

Толпа поверила. В шляпу хлынула медь.