Пепел на губах (СИ) - Вязовский Алексей

Я моргнул, пытаясь прояснить зрение, и увидел неясные фигуры, движущиеся вокруг меня. Один из них, ближе, наклонился надо мной. Это был эльф, его черты были тонкими и изящными, обрамленные длинными, серебристо-белыми волосами, которые ниспадали на его плечи, как пряденая лунная нить. Его глаза были поразительно глубокого изумрудного цвета, наполненные древней мудростью и спокойным, обнадеживающим присутствием. На нем была простая туника лесного зеленого цвета, без украшений доспехов или знаков отличия.

— Князь Тиссен, — его голос был мягким, мелодичным, как журчание лесного ручья, но при этом чистым и ровным. — Вы очнулись. Это хорошо. Я целитель Арвен, из Долины Сребролиста. Меня послал Элдорн, как только услышал о вашем ранении.

Он поднес к моим губам небольшую, искусно вырезанную деревянную флягу. Само дерево, казалось, гудело тонкой магией.

— Выпейте это, князь. Оно укрепит ваши силы. Яд был силен, но Марта спасла вашу жизнь. Вам потребуется время, чтобы восстановиться, но вы будете жить.

Я сделал глоток. Жидкость была густой, теплой, со вкусом богатой земли, сладких ягод и чего-то еще, чего-то древнего и дикого. Мягкое тепло распространилось по моей груди, бодря, рассеивая туман в голове. Мое зрение прояснилось, и я наконец смог рассмотреть детали шатра, встревоженные лица Харта, Велеса и Первеса, все они смотрели на меня с глубоким облегчением.

Затем мои глаза окинули шатер, ища, отчаянная мысль формировалась в моем сознании. Она должна быть здесь.

— Марта? — Мой голос был хриплым шепотом, тонким и дребезжащим. — Где Марта?

Лицо эльфийского целителя дрогнуло, лишь на мгновение. Его изумрудные глаза, затуманились глубокой скорбью. Он отвернулся, его взгляд упал на место в углу шатра, где под тяжелым шерстяным одеялом лежало тело. Холодный ужас, гораздо худший любого яда, сжал мое сердце.

— Князь, — Арвена тяжело вздохнул. — Марта… она спасла вас. Ценой своей жизни. Яд… он был слишком силен. Попав в ее кровь через рот… мы не успели.

Мир накренился. Слабое тепло от зелья исчезло, сменившись мучительным холодом, который пронзил меня до самого ядра. Марта. Моя Марта. Мертва. Из-за меня.

Сдавленный крик вырвался из моей груди, первобытный вой агонии и отчаяния. Я попытался сесть, чтобы броситься к ней, чтобы отрицать ужасную правду, но мое слабое тело отказалось повиноваться.

— Нет… Пожалуйста, нет!

Эльфийский целитель положил руку мне на плечо.

Наступившая тишина была удушающей, плотной от невысказанного горя и сокрушительного бремени жертвы, слишком великой, чтобы ее вынести. Победа, за которую я только что сражался, жизнь, за которую я цеплялся, теперь казалась пустой, бессмысленной. Холодное, пустое пространство в моем сердце было зияющей раной, гораздо глубже той, что была на моем боку.

Глава 15

Мир вокруг меня умер вместе с Мартой. Все краски поблекли, звуки притупились, а воздух стал настолько тяжелым, что каждый вдох был подобен глотку расплавленного свинца. Я стоял на небольшом, занесенном снегом холме, где пронизывающий ветер выл, обдирая последние надежды, а ледяные кристаллы впивались в лицо, словно тысячи маленьких ножей. Под ногами хрустел плотный, как стекло, снег, и каждый шаг давался с невероятным трудом, как будто я волочил за собой невидимые, но неимоверно тяжелые цепи.

Рана заживала на удивление быстро, словно Марта с того света продолжала меня лечить. Но вот рана в душе…

Она лежала передо мной, завернутая в свой единственный, расшитый рунами плащ, что когда-то она сшила себе, еще будучи совсем юной девчонкой. Ее лицо было безмятежным, почти спокойным, но бледность кожи, тонкие, посиневшие губы говорили о страшной, безжалостной хватке смерти. Я не мог оторвать от нее глаз. Марта. Моя Марта, что была моим светом, моим голосом разума, моей единственной опорой в этом наступающем хаосе. Теперь она была мертва, и ее смерть была не просто потерей, а вырванным из груди сердцем.

За моей спиной, чуть поодаль, стояли немногие, кто смог разделить со мной эту последнюю горечь. Я знал, что хоть Харт не показывал страданий, но в глазах читалась та же боль, что и в моем сердце. У Фридриха руки были сжаты в кулаки, а его обычно спокойное лицо искажено гримасой скорби. В глазах эльфийского генерала Элдорна Светозарного в глазах я видел сострадание, не свойственное его расе. Все они были здесь, чтобы проводить Марту в последний путь.

Место для захоронения я выбрал сам. Это был холм, чуть возвышающийся над остальной равниной, откуда открывался вид на заснеженные просторы, которые когда-то были зелеными полями, а теперь превратились в безмолвную, белую пустыню. Здесь не было ни древних камней, ни священных рощ. Только ветер, снег и бесконечное, давящее одиночество. Это место было таким же, как и она — стойким, безмолвным, готовым принять на себя все удары судьбы. Я хотел, чтобы она покоилась там, откуда могла бы видеть этот мир, за который отдала свою жизнь, и который, казалось, ее совершенно не ценил.

— Клянусь, мы отомстим! — прохрипел я, мой голос был чужим, — Спи спокойно, любовь моя! Никто не потревожит твой сон.

В глазах соратников, я видел немой вопрос:

— Как ты? Выдержишь ли? — Я лишь отвернулся, не желая показывать свою слабость. Быть князем — это держать лицо.

После того, как могилу засыпали, а Харт прочитал молитву, ко мне подошел Фридрих.

— Мы должны двигаться, Йен, — голос дядюшки был мягким, но твердым. — Аш не будет ждать, пока мы оплачем потери.

Я повернулся к соратникам — они ждали от меня указаний.

— Двигаемся дальше, — прохрипел я, и эти слова, казалось, стоили мне последних сил. — На восток. К Озеру Скорби.

Войско, изможденное холодом, голодом и потерями, тронулось в путь. Это был не марш победы, не триумфальное шествие — мы пробивались сквозь глубокий снег, который местами доходил до пояса, превращая каждый шаг в мучительное испытание, мерзли под ледяным ветром, что швырял в лицо острые кристаллы льда, проникая под одежду, высасывая последние остатки тепла.

Пейзаж вокруг был поистине ужасающим. Равнина, усеянная останками того, что когда-то было костяными крепостями Аша. Теперь были лишь черными, покосившимися остовами, торчащими из снежных заносов, словно гигантские, обугленные зубы мертвой земли. Все покрылось инеем, внутри было пусто. Обломки доспехов и оружия валялись повсюду, занесенные снегом, превратившись в памятники проигранной битве. Некоторые из этих крепостей, казалось, просто рухнули от холода. Их массивные конструкции не выдержали натиска зимы, превратившись в хаотичные груды обломков.

Иногда мы натыкались на замерзшие тела существ Аша. Темные твари, что были порождены огнем и пеплом, не выдержали наступления настоящей зимы. Их тела, сложенные из лавы и костей, теперь были хрупкими, ломкими, покрытыми толстой коркой льда, словно жуткие статуи, застывшие в предсмертной агонии. Серокрылы, чьи костяные крылья когда-то несли смерть с небес, теперь валялись на земле. Даже могучие Чревоглотцы были найдены замерзшими. Пасти, когда-то извергавшие яд, теперь были широко распахнуты — почти в крике ужаса. Хотя я не был уверен в том, что они полностью разумны. Зима оказалась куда более эффективным врагом Аша, чем мы сами, медленно, но, верно, высасывая жизнь из его порождений.

Это было зрелище, которое Кутузов вполне мог бы лицезреть, идя в погоню за Наполеоном, отступающим из Москвы. Тысячи замерзших трупов, сломанные повозки обоза…

Впрочем, и у нас дела обстояли не сильно лучше. Лошади, с ввалившимися от голода боками, с трудом тащили сани с ранеными и немногими оставшимися припасами. Многие падали, их тела заносило снегом, и некому было их поднять. Каждый шаг был борьбой. Каждое мгновение — испытанием на прочность. Я сам чувствовал, как силы покидают меня, как холод проникает в самые кости, высасывая жизнь. Но я не мог остановиться. Я не имел права на слабость, не имел права на смерть — я обещал отомстить Марте.