Возвращение - Гончарова Галина Дмитриевна

О поленьях, которые так хорошо кидать, ухвате, скалке и прочих приятных приспособлениях, которые используются в семьях. И на Фёдора даже и не посмотрела.

А царевич смотрел.

И думал, что, может, и права была маменька, когда о женитьбе говорила.

Или нет. Не права.

Вот оженили б его, а он бы Устинью увидел. И что потом?

И ничего. То есть ничего хорошего. Что ему делать с любой другой женой? Ненужной, нелюбимой, постылой? То-то и оно.

А сможет он на Устинье жениться? А почему бы и нет. Не холопка, не крестьянка – боярышня из старого рода. Заболоцкая, а это о чем-то да говорит.

Когда государь Сокол пришел на Ладогу, его ближники с ним пришли. И родовые имена себе по увиденному нарекли.

Ижорский – стало быть, поместье его вблизи Ижоры. Заболоцкий – за болотом. Так что род у Устиньи старинный. Может, матушка против и не будет.

Попросит-ка он дядюшку с ней поговорить. А сам и послушает.

Михайла тоже стоял в храме, в свите царевича.

Да, пока ему денег не перепало, ну так что же? Еще все впереди.

Вот она стоит, его красавица, глаза опустила. Молится. И не играет, Михайла видит, вся она там, в молитве. Сосредоточена, глазами по сторонам не стреляет, как иные вертихвостки, о чем-то возвышенном думает. И лицо у нее такое… В свете свечей она кажется неземной красавицей. Толстая коса чуть не до колен падает, лента в ней блеклая. Золотом вышита, а волосы все одно роскошнее. Рыжие? Каштановые? Такой оттенок богатый, густой…

Вот младшая ее сестра, та просто рыжая. Некрасивая.

А стоит рядом, глазами так по сторонам и шарит. Боярыня ее раз одернула, два, да и отвлеклась.

Тут-то Михайла шаг вперед и сделал.

Не знал он, какой из боярышень удастся записку подкинуть, но Устинье не стоит, наверное. Она одну записку сожгла – и вторую сожжет. А вот Аксинья…

Михайла вроде бы и ничего не делал, просто мимо прошел, кажется, даже и не коснулся – и улыбнулся. Руки-то память не потеряли, руки помнят.

Руки делают.

Это с мошной он не рассчитал, не подумал, что та тяжелая, вот Фёдор сразу и спохватился. А с записочкой – чего там! Легко!

Аксинья вся побелела от переживаний, веснушки некрасиво выделились, но записку не отбросила. В руке сжала.

Прочитает. Вот и ладненько, мошну вернуть надобно. А там и поближе к своей красавице подобраться. Пусть через сестру ее, пока и так ладно будет.

Михайла еще раз огляделся по сторонам.

Нет. Никто не заметил.

На хорах было тихо и чинно. Никто не болтал, не перешептывался, людей вообще было всего несколько. Зато какие!

Давненько маленький храм таких не видывал… да просто никогда! Царица Любава пожаловала! Сама, как есть. И боярышни при ней, и лекарь, вдруг ей дурно станет.

Устроилась, молится.

Наверное.

На самом деле государыня Любава Никодимовна разглядывала людей внизу. Подозвала к себе Адама Козельского:

– Которая?

Адам разглядывал женщин внизу.

Платки, платки… Да что там поймешь, под теми платками? Вот в Лемберге или Франконии – дело другое! Женщины там более раскованные, более дерзкие, а как приятно на них сверху посмотреть! Когда они в декольтированных платьях! Это ж пиршество для взгляда!

А тут?

Впрочем, вот, кажется… точно! Коса, простой сарафан, рядом с ней мать и сестра…

– Вот эта, государыня.

Любава с интересом разглядывала неподвижную девушку. Сверху мало было видно, но кое-что она оценила. Спокойно стоит, руками не дергает, по сторонам не оглядывается, молится. Это хорошо. Платье скромное, коса длинная.

Движения… движения тоже хорошие.

Федя тут…

Пришел повидаться с зазнобушкой? Ан нет, сыночек на нее смотрит, а та – нет. Той ни до чего дела нету. Значит, не свидание у них, просто Феденька сам пришел.

Интересно…

– Адам, ты говорил, она видела моего сына?

– Да, государыня.

– И узнала? Когда он пришел с тобой?

Адам задумался:

– Мне кажется, узнала, государыня. Она так говорила иногда… осторожно.

– А записку все равно не взяла.

– Не взяла, государыня.

Это Фёдору казалось, что он так незаметно действует. Может, Устинье. А хороший лекарь – он все видит, что рядом с больным происходит. Даже и то, что ему бы видеть не надобно.

– Цену себе набиваешь? – словно бы под нос, пробормотала государыня.

Но Адам понял правильно. И ответил:

– Если ты, царица, моему опыту доверяешь…

– Когда б не доверяла, тебя б здесь не было. И брат мой тебе себя доверил.

– Оправдаю, государыня. Отслужу.

Любава медленно кивнула. Мол, попробуй только не отслужи. Голову оторвут. Последней. После пыток. И вернулась к тому, что ее интересовало.

– Ты что-то подметил?

– Мне показалось, не в радость ей внимание царевича.

– Вот как? Какая-то девка… не много ли она о себе понимает?

Адам понял, что сильно подставил девушку. И быстренько качнул головой:

– Нет, государыня. Все она правильно о себе понимает.

– Да-а?

Прозвучало это угрожающе. Медведица поняла, что кто-то не оценил ее медвежонка, и теперь осматривала когти, вострила клыки…

– Она из бедной семьи. Так что все понимает правильно. Жениться на ней царевич Фёдор никогда не сможет, горлица орлу не пара. А поиграть и бросить – у нее тоже честь девичья есть. Вот она и не оказывает ему внимания, чтобы не играть да напрасных надежд не давать.

– Думаешь, место свое знает?

– Кажется мне, так, государыня. А уж дальше тебе решать.

– Хм-м-м… Посмотрим.

Но голос уже был спокойным. Адам понял – угроза миновала. И почему-то порадовался.

Ему спокойная и рассудительная боярышня просто понравилась. Нет-нет, не в том смысле, что Фёдору или Михайле. А просто как хороший и добрый человек.

Как человек, который понимает в медицине, который выполняет все назначения, ухаживает за своей нянюшкой самостоятельно… таких мало.

Другая бы свалила все на холопок, а сама не то что не приглядела бы – стакан воды не подала. Хорошо, что государыня больше не гневается, а смотрит с любопытством. Может, и обойдется все?

Кто знает…

Помолиться, что ли, раз уж в храм пришел? Хоть и не левославная это церковь, а все одно – христиане [23].

И Адам перекрестился на распятие.

Если бы кто-нибудь увидел боярина Данилу, сильно задумался бы.

Завидовать или посочувствовать?

Приятного мало, когда тебя прижимают к стене. Но если это делает самая красивая женщина из всех увиденных?

Но ведь не с любовными намерениями. Или?..

– Царица, увидят же, – слабо отбивался Данила.

– И то верно.

Марина огляделась по сторонам – и через минуту Данилу втолкнули в небольшую кладовку. Еще и засов изнутри задвинули.

– Рассказывай, свет мой Данечка. Рассказывай.

– О чем, государыня?

– Данечка, неуж тебе рассказать не о чем? К примеру, кем там наш племянничек увлекся? Что за девушка?

– Тебе Фёдор не племянник, – огрызнулся Данила.

За что и поплатился.

Маленькая ручка уверенно нырнула к нему в штаны, нащупала самое ценное…

– Данечка, ты рассказывай. Не спорь со мной.

А какое тут рассказывать, когда от похоти уже из штанов выскакиваешь? И кладовка эта такая… удобная. Со всякой рухлядью. И с хорошим, удобным засовом!

Прелесть, что за засов!

А потом и отнекиваться как-то было неохота. Данила и рассказал, что знал.

Да, боярышня Заболоцкая. На ярмарке ее Фёдор увидел, да и увлекся. Игрушки нужны племянничку. Небось другую девку подсунуть, он и охолонет…

– Боярышня Заболоцкая… а из себя она какая?

– Невзрачная такая. Рядом с тобой поставь, так и не приметишь.

Марина довольно улыбнулась. Приятно лишний раз послушать. Хоть и знает она о красоте своей, а все одно приятно.

– Волосы какого цвета? Глаза?