Возвращение - Гончарова Галина Дмитриевна

Но как объяснить это девке?

Сейчас Руди ей почти ничего не предложил. Угрожать? Так угрозы ничего не стоят, когда ты их в исполнение не приведешь.

Деньги? Власть?

В людях Руди хорошо разбирался, потому понимал: боярышне это не надобно. Ни огонька у нее в глазах не шелохнулось, когда он заговорил. Ни искорки не зажглось.

Тогда… пусть испугается?

Или и того лучше… Руди развернулся и, помахивая тростью, отправился восвояси.

Появилась у него идея. Хорошая, но ее обдумать надобно.

Раньше он боярышню так близко не видел, не разговаривал. Сейчас побеседовал – и задумался. А что можно предложить вот такой? Или, может, проще поступить? Обмануть, закружить? Где ее опыт – и его? Не сравнить даже.

Но ведь узнает. И не простит. И все рассыплется…

Надобно все серьезно обдумать.

Вдовая царица Любава точно знала: во дворце никогда нельзя просить напрямую.

Никогда!

Или не дадут, что тебе нужно, или из вредности напакостят… всякое может быть. Потому к своей цели – женить сына – она подошла окольными путями. И пришла к пасынку.

Да, вот так вот.

Борис Иоаннович – сын от первого брака ее супруга. Потом муж еще раз женился, но во втором браке у него только две девки, они нонеча замужем уже, Любава о них и не думала. А ее брак с царем был третий по счету [30].

Детей у них долго не получалось. Государь не огорчался, у него Борис есть – и первенец, и любимец, и наследник. А Любава злилась. Только через десять лет брака у нее сыночек родился. Поздний, балованный, а уж на что ей пойти пришлось для его рождения… о том и вовсе лучше промолчать. И не вспоминать никогда.

Дочек у нее и вовсе не было. Да и к чему они? Девки царствовать не могут, вот и не надобны!

Пасынка Любава не слишком любила. Но коли уж он царь, будет она с ним и доброй, и хорошей. Да и делает он много полезного. Страну крепит, реформы проводит, флот строит, земли приумножает, с соседями отношения налаживает. Единственное, что не в лад – его свадьба с рунайской княжной Мариной. Но сама себе Любава сознавалась – хороша, гадина! Так хороша, что у Любавы и в молодости рядом с ней шансов не было. Рядом с такой всякая девка уродиной покажется.

И есть у княжны еще одно достоинство.

Кажись, бесплодна она.

Борис аккуратен, но в молодости пару детей от одной из девок прижил. Жениться на ней не мог, отец не дал позволения, а потом и затухло там все. Девка замуж вышла, муж ее детей как своих принял. И от первой жены он ребеночка ждал. Так что Борька-то может.

А жена его?

Но Любаве то на пользу было.

Детей законных у Бориса нет. А наследник его кто?

Правильно, ее Феденька.

Случись что с Борисом, кто на трон сядет?

То-то же…

А если Феденька женат будет, да с детьми, оно еще и лучше получится. Так что вдовая царица отправилась к пасынку.

Тот как раз послов франконских проводил и отдыхал от дел государственных. Вот и вошла Любава, брата с собой взяла для убедительности.

– Боря, дня доброго…

– И тебе, Любава Никодимовна. Поздорову ли?

Обижало Любаву и то, что Боря ее никогда матушкой не звал.

Отец на него ругался, требовал, да Боря уперся. Мол, ты, батюшка, хоть шесть раз женись, коли захочешь, а только мать у меня одна. И родина тоже одна.

Иоанн махнул рукой да и отступился. Любаве обидно было, но не намного она была старше пасынка, так что смириться пришлось.

Сейчас уж Боре к сорока годкам, а деток-то и нет. Может, и не будет…

– Поздорову, – принужденно улыбнулась Любава. – Что послы?

– Послы… да всегда у них одно и то же на уме. Как бы им чего получить, а платить не хотят. И все норовят нашими руками жар загрести. Просят вот полк к границе выдвинуть. Они, вишь ты, с Джерманом сцепиться хотят, вот кабы мы полки к границе двинули, так джерманцы на нас бы отвлеклись, а франконцы бы им в тыл и ударили.

– А ты что же?

– Перебьются. Пусть сами грызутся. Кто на Россу пойдет, того мы всем миром встретим. А в их дрязги лезть, что кошек по весне растаскивать. Кроме царапин и визга – никакой прибыли.

Любава только хмыкнула.

Так-то она и сама была схожего мнения. Сами пусть разбираются. Или платят вперед.

– Может, и верно, Боря.

Царь только рукой махнул:

– Ты, царица Любава, ко мне о Франконии поговорить пришла?

– Нет, Боря. То есть и о Франконии тоже. Фёдор хотел бы в Лемберг поехать, поучиться, а потом, может, и во Франконию съездит?

– Чему он там учиться собрался? – поднял брови Борис.

Любава только вздохнула.

Нет, не в отца пошел пасынок. Не в отца.

В первую его супругу, Настасью…

Та, говорят, была статной, с волосами цвета каштана и голубыми глазами. И сына родила – как в зеркале отразилась. Высокого, широкоплечего, глаза голубые так и сияют, волосы волной каштановой на плечи падают. Он и сейчас-то собой хорош, а в юности и вовсе был погибель девичья.

Окажись он чуть постарше…

Ах, где там Любавины шестнадцать лет!

Ей шестнадцать тогда и было, Борису десять всего, мальчишка. А упрямый, решительный, характерный. Отец, и тот с ним сладить не пытался. Но тогда Любава на него не смотрела. А вот через десять лет… ну что там? Ему двадцать, ей двадцать шесть… и ведь все могло бы иначе быть. Только Борис в ней женщину никогда не видел.

Вторую жену отца, говорят, любил, дочек ее как сестер принял, а к Любаве изначально относился с опаской и презрением. Этого женщина ему и по сей день не простила.

Если б не он…

Да что уж теперь вспоминать, дело делать надобно.

– Естественным наукам хочет поучиться Феденька. Может, год или два пожить в другой стране.

– Нет, – жестко приговорил Борис.

И так это сказано было… нет – решительное и окончательное. Но Любава все же поспорила:

– Боря, так что плохого-то? Пусть съездит, ума наберется. Опыт получит…

– Нет, Любава Никодимовна, и не проси. Не пущу я его. Федя – мой наследник, а чему там хорошему ребенка научат? В той Франконии да Джермане?

– Так ведь и полезного у них там много, разве нет?

Борис только головой покачал:

– Любава Никодимовна, ты вроде как баба умная, что ж ты такое говоришь? Всяк кулик свое болото хвали́т, всяк иноземец свою страну выхваляет. Да так, что кажется, молочные реки там, кисельные берега. А на деле – врут они. Бессовестно и не краснеючи.

– Боря, так-то оно так, но ведь и университеты там, и профессора…

– Того добра и у нас хватает. Еще государь Сокол завещал – никогда детям иноземных наставников не нанимать. Никогда детей на чужой земле не учить. Потому как это уже чужие дети будут. Чему из наук их обучат, еще неясно, а вот презирать все росское да хвалить иноземное – легко.

Любава хмыкнула:

– Федя уж не мальчик.

– А что ж он сам ко мне не пришел? Маменьку послал?

– Федя и не знает, что я пришла, – не стерпела Любава.

– Тем более. Вы так Федю без него и жените, и с его женой в постель ляжете.

И посмотрел так, с намеком, на царицыного брата. Данила застеснялся, покраснел и за сестру спрятался.

Вот ведь…

Не любил он Бориса и побаивался. Еще с того времени, как пришел во дворец, к любимой сестричке, а Борис, тогда еще царевич, его поколотил крепко и в лохани для лошадей искупал.

За дело. За хвастовство и глупые речи. Но все равно вспоминать неприятно.

– Да что ты говоришь, бесстыдник! – вспыхнула Любава.

Борис неприятно хмыкнул:

– Ты, Любава Никодимовна, не отвлекайся. Фёдора я никуда не отпущу. Ты женить его еще не надумала?

– Надумала бы, да он против, – махнула рукой царица. – Прямо хоть ты сама приглядывай.

– Ну и приглядывай. Я прикажу – женится. Пора ему остепениться, а не по иноземцам бегать.

Любава только поклонилась;

– Хорошо. Пригляжу я для него боярышень да и на смотрины приглашу. Если ты не против, государь.