Возвращение - Гончарова Галина Дмитриевна

Минут десять.

Потом побледнел, позеленел… и как принялся блевать прямо под стол.

– Ты с ума сошел, что ли?! – рыкнул на Михайлу Фёдор.

Руди, будучи поумнее друга, сообразил быстрее:

– Михайла, ты…

– Не ешьте, – умирающим лебедем проклекотал Михайла, едва не сползая под стол. – Кажись, отравлено…

Онемели все.

Руди опомнился первым:

– А ну-ка…

Миска со свиными ножками была подхвачена как есть и вынесена во двор. Где и поставлена перед здоровущим псом. Тот было забрехал на людей, но, оценив предложенное блюдо, решил, что надо угоститься. Мало ли кто тут ходит, а вот такой вкуснотищи может и не перепасть больше.

И не перепало.

Яд Михайла от души высыпал в общее блюдо. Сам-то съел немного, а собака угостилась оставшимся.

Только лапы и дернулись.

– Покушение на царевича! – раненым зверем взвыл Руди, понимая, что чудом избежал смерти. А когда б Фёдор кушать начал, а не этот парень?

Что тогда?!

Михайла довольно блевал под столом. Умирать он не собирался, он точно знал, сколько нужно съесть для нужного эффекта. Вот и скушал.

Ну, потошнит его дня три.

Пошатает чуток.

Ничего, потерпит ради такого случая.

– Хозяина сюда! – продолжал неистовствовать Руди. – Слово и дело государево!!!

Клич сработал. Еще бы…

Тут и народ понабежал, и стража…

Джерманцы и опомниться не успели, как хозяина таверны схватили – и потащили в пыточный приказ. А куда его еще?

Там пусть и отвечает, какие-растакие капусты царевичу предлагал. Что сыпал, кто подучил…

Не знает ничего?

Да кто ж тебе, дурашка, поверит? На дыбе повисишь – признаешься и в том, чего не было…

Михайлу, кстати, судьба трактирщика и его подавальщиц вообще не волновала. По склону карабкаться – камни сыплются. Вот он и лезет вверх. А что камни – это чужие жизни… ну так что же? Не его ведь! Остальное не важно!

– Что?! – Борис ушам своим не поверил.

– Джерманцы царевича отравить хотели.

– И как – успешно?

Царица Марина сейчас как раз находилась рядом с мужем. И интересовалась совершенно искренне. Боярин, который влетел в тронный зал, растерялся, а потом потряс головой да и начал отвечать спокойнее.

– Нет, государыня. Не успел царевич яда отведать, один из его спутников раньше него угостился. Ему и поплохело.

– Понятно. Но хоть спутник умер?

– Нет, государыня. Но очень плох, боятся, не выживет.

Марина пожала плечами с самым философским видом. Борис тряхнул головой и кивнул супруге.

– Оставь нас, радость моя.

Марина молча поднялась, поклонилась и вышла. Поняла, что перегнула палку. Не любишь ты царевича? Да и не люби, но так-то уж показывать зачем?

Опять же, ежели она поторопится, то все прекрасно услышит из другой комнаты. И мужу о том известно.

Борис поглядел на боярина:

– Ты, Иванко Коротич, мне подробно рассказывай, не торопись. Где покушались-то?

– Так царевич на Джерманскую улицу пошел. В кабак, угоститься.

Борис кивнул:

– Бывает.

– Там ему джерманское блюдо и подали. А мясо в нем жирное, царевич решил попозже скушать, хоть и намекали ему, что оно вкусное, пока горячее. Но подождать решил царевич. А вот один из его спутников, напротив, разрешения спросил да и угостился. Десяти минут не прошло, как ему поплохело.

– Так…

– Собаку накормили тем угощением, та и сдохла.

– Так. – Это прозвучало уже жестче и серьезнее.

– Тут Истерман, царевичев друг, и крикнул «слово и дело». Понятно, джерманцев схватили, заковали, в пыточный приказ доставили. А народ волнуется, государь. Как бы беды не было…

Борис побарабанил пальцами по столу:

– Боярин, прикажи стрельцов на улицы отправить. Пусть по городу ездят. Ежели где крикуны появятся али кто будет против иноземцев кричать… ты понимаешь, всякие глупости, к погромам призывать… Таких в кнуты брать и в пыточный приказ тащить. Да не медлить ни минуты. Не закончится такое ничем хорошим.

Иванко Коротич только кивнул:

– Все сделаю, царь-батюшка.

Хоть и был батюшка лет на двадцать моложе «сыночка» в долгополой боярской шубе.

– Вот и делай, да поскорее. Нам еще беспорядков не хватало. Виновных накажем, а непричастных трогать ни к чему.

Иванко поклонился да и заспешил из кабинета.

Борис задумался.

Могут ли джерманцы сейчас отравить Фёдора?

Да могут, только к чему им это? Ежели Фёдор помрет, так Борис-то все равно свою политику продолжать будет. Войска он к их границе двинет, ответа потребует… нет, джерманцам такое сейчас не надобно, у них франконцы на пороге. Тут уж скорее франконцы и подсуетились. Подлый такой народишка… гнилой. Не нравились они Борису.

Все изломанные, все в кружевах, а то, что у нас противоестественно, у них вроде как и принято. Тьфу, срамота. Борис помнил, как наставник-франконец ему рассказывал, мол, это в порядке вещей. У мужа обязаны быть любовницы, у жены любовники. И чем их больше, тем приличнее. Что это за женщина, которая никому, кроме супруга, и не надобна? И мужчина такой нехорош…

Вот и цветут у них буйным цветом срамные болезни. Да и… грязно это. Попросту грязно.

Свое мнение Борис никому не навязывал, но… Яды-то чаще при франконском дворе применяются, при романском, латском… там они процветают. А джерманцы – те попроще. Тем проще с войском прийти.

Бивали их уже, и не раз бивали. Но до них ближе, до франконцев дальше. Наведаться, что ли, к тем в гости? Да пару-тройку полков с собой взять?

Авось им тоже местные нравы интересны будут.

Борис решил над этим подумать. А покамест подождать, что допрашиваемые скажут. Кому Федька-то нужен? Ладно бы его травили, а тут… Марина и ерничала, потому как всерьез известие не приняла. Пустой Федька человек, разве что…

Как царица о свадьбе заговорила, так и яд подоспел.

Может, наследника хотели извести? Это-то кто хочешь мог сделать.

Но… опять-таки. Это в простых семьях развод недопустим. А царь разойтись с супругой может. Закон такой еще от государя Сокола, когда женат ты, а жена тебе за десять лет ни единого ребенка не родила, ты ее можешь отдать в монастырь. И новую супругу себе взять.

Так-то можно.

Это не ради блуда закон, а для престолонаследия. Ясно же, прямое наследование – это преемственность, это спокойствие в государстве.

И указано государем, ежели хоть один ребенок есть у вас, пусть девочка, тогда разводиться нельзя. Ежели детей нет, то бесплодие. И надо выяснять – чье. А ежели хоть один ребенок есть, а сына, к примеру, нет, так на то Господня воля. И воля Живы-матушки. Не желают они этот род более на земле терпеть. Смирись и прими.

Или в храм беги, моли о прощении. Ежели смилуются боги…

Не о том сейчас речь.

Надо глашатаев разослать по городу. Пусть ездят и объявляют, что следствие ведется, что виновные будут наказаны, а кто будет расправу самовольно чинить или порядок нарушать, того будут бить нещадно. Только так.

Ему еще беспорядков не хватало!

– Устяша, а кто это у нас Аксинье голову морочит?

– Бабушка?

– Уж сколько лет как бабушка. А на Аксинью посмотри, да повнимательнее. Неуж не видишь? Влюблена она по уши.

Устя пожала плечами.

Не обращала она на сестру внимания, ее вина. Но Усте и не до того было, она училась чуть не каждую минуту, не до сестры тут. А бабушке-то проще, ей только учить надобно, она все вокруг видит.

– Не видела я, бабушка. С чего ты решила?

– Мазь мою она всю извела, еще попросила.

– Так прыщи же. Какой девушке такое понравится?

– Пусть так. Под глазьями у нее круги синие. Не высыпается, явно на свидание к кому-то бегает…

Устя задумалась.

Может, и договорились бы до чего хорошего бабушка с внучкой, да попросту не успели.

Загремели ворота, зашумели люди. И на подворье принялись въезжать телеги с продовольствием, фуражом, скотиной, птицей…