— Простите, мистер Харрисон, — неожиданно для самого себя я поднял руку.
По комнате пронесся удивленный шепот. Стажеры не прерывали совещания партнеров.
— Да, Стерлинг? — холодно произнёс Харрисон.
— Возможно, стоит рассмотреть третий вариант, — сказал я, стараясь говорить уверенно. — Не увеличивать позиции, но и не держать текущие. Вместо этого диверсифицировать, переведя часть средств клиентов в более стабильные сектора, например, в компании потребительских товаров или коммунальные предприятия.
Повисла неловкая тишина.
— И на чем основаны ваши рекомендации, мистер Стерлинг? — в голосе Харрисона звучала смесь раздражения и любопытства.
— На статистике, сэр, — я указал на папку с данными, которую принес из библиотеки. — Компании тяжелой промышленности демонстрируют повышенную волатильность в последние месяцы. В то же время, производители товаров повседневного спроса показывают более стабильный рост при меньших колебаниях.
Я открыл папку и показал подготовленную мной диаграмму, сравнивающую динамику разных секторов. В двадцать первом веке это было бы элементарной визуализацией данных, созданной за минуты. Здесь же я потратил час, вручную вычерчивая графики на миллиметровой бумаге.
Харрисон внимательно изучил мои выкладки.
— Интересный подход, Стерлинг, — наконец произнёс он. — Но слишком консервативный. Особенно для молодого человека.
— Я просто анализирую данные, сэр, — ответил я.
— Хорошо, — кивнул Харрисон. — Джонсон, включите раздел о диверсификации в рекомендации, но как дополнительный вариант. Основной акцент — на перспективах роста Continental после этого временного снижения.
С этими словами он завершил совещание, и все начали расходиться. Только я уже направился к выходу, как услышал:
— Стерлинг, задержитесь.
Харрисон указал на стул напротив себя, когда все остальные покинули комнату.
— Необычное поведение для стажера, — заметил он, разглядывая меня оценивающим взглядом.
— Прошу прощения, если нарушил протокол, сэр.
— Протокол, — усмехнулся он. — Знаете, Стерлинг, когда я начинал в этом бизнесе тридцать лет назад, не было никакого протокола. Были идеи, риск и интуиция. — Он постучал пальцем по моим графикам. — И данные, конечно.
Я молча ждал продолжения.
— Мне нравится ваш подход, — наконец сказал он. — Нестандартный. Но не забывайте, что наша задача — не только сохранить деньги клиентов, но и приумножить их. А для этого иногда нужно идти на риск.
— Да, сэр.
— Как продвигается работа над презентацией для инвесторов с Среднего Запада?
— Я составил план и собрал исторические данные, — ответил я. — Завтра закончу аналитическую часть и подготовлю наглядные материалы.
— Хорошо, — кивнул он. — Я жду результатов с интересом. И, Стерлинг…
— Да, сэр?
— В следующий раз, когда захотите высказаться на совещании, подождите, пока к вам обратятся напрямую. Но… — он слегка улыбнулся, — я ценю инициативу. В разумных пределах.
— Понял, сэр. Спасибо.
Выйдя из конференц-зала, я глубоко вздохнул. Первый рабочий день в 1928 году оказался насыщенным.
Я получил доступ к данным, обратил на себя внимание Харрисона, и начал формировать репутацию вдумчивого, чуть консервативного аналитика.
Теперь нужно развить этот успех, постепенно готовясь к грядущему краху. Шестнадцать месяцев — не так много времени, но достаточно, чтобы превратить знания из будущего в реальное богатство. Возможно, даже в империю.
Я направился обратно в торговый зал, где меня уже ждали удивленные взгляды коллег. День еще не закончился, а игра только начиналась.
После встречи с Харрисоном я решил использовать остаток дня для глубокого погружения в финансовую систему 1920-х. Мне нужно как можно быстрее понять ключевые отличия от того, к чему я привык в 2024 году.
Библиотека «Харрисон Партнеры» оказалась идеальным местом для этой цели. Я занял дальний стол, где меня никто не беспокоил, и разложил перед собой подшивки The Wall Street Journal, отчеты Федерального резервного банка и несколько справочников по фондовому рынку.
Первое, что бросилось в глаза — полное отсутствие регулирования. Комиссия по ценным бумагам и биржам, SEC, будет создана только в 1934 году, после Великого краха. Здесь же, в 1928-м, рынок представлял собой настоящий Дикий Запад, где правила игры устанавливали крупнейшие игроки.
«Манипуляция ценами, инсайдерская торговля, искажение отчетности — все это не только не запрещено, но и считается нормальной практикой,» — записал я в блокнот.
Вторым открытием стала структура собственности банков. В 2024 году каждый серьезный финансовый институт был публичной компанией, акции которой торговались на бирже.
В 1928-м многие банки и инвестиционные дома оставались частными предприятиями, принадлежащими нескольким семьям. Это создавало особую атмосферу закрытых клубов, где важнейшие решения принимались за сигарами в частных кабинетах.
Я изучил список крупнейших финансовых фигур и их сферы влияния: Дж. П. Морган-младший, унаследовавший империю своего знаменитого отца; Чарльз Митчелл из National City Bank (будущий Citibank); семья Меллонов с их банковской империей; братья Леман с их растущей торговой фирмой на Уолл-стрит.
«Ключевые игроки: Морган, Митчелл, Меллон, Леманы, Голдман-Сакс, Кун-Леб,» — добавил я в свои заметки.
Особое внимание я уделил механизму маржинальной торговли, то есть покупке акций в долг. В 1928 году инвестор мог приобрести акции, внеся всего десять процентов их стоимости и заняв остальные девяносто процентов. Это создавало огромный леверидж и, соответственно, огромные риски.
«Маржинальные займы достигли беспрецедентных 8,5 миллиардов долларов к июню 1928 года,» — выписал я из одного отчета. Учитывая покупательную способность доллара того времени, это астрономическая сумма.
Я сделал еще одно важное наблюдение.
Скорость передачи информации. В моем двадцать первом веке котировки менялись за миллисекунды, алгоритмы торговали на опережение, а новости разлетались мгновенно.
Здесь же информация двигалась со скоростью телеграфа и телефона. Тикерная лента, выплевывающая бумажные полоски с котировками, отставала от реального рынка на минуты, а иногда и на часы.
«Информационная асимметрия — ключевое преимущество,» — отметил я. — «Тот, кто получает новости первым, может опередить рынок.»
Я закрыл глаза, пытаясь сформулировать стратегию. Мои знания о будущем давали мне преимущество, которого не было ни у кого на всей планете.
Я знал, что крах произойдет 29 октября 1929 года. Знал, что некоторые сектора пострадают больше других. Знал, какие компании выживут и даже будут процветать во время Депрессии.
Но как использовать эти знания, не вызывая подозрений?
— Стерлинг, ты что, спишь? — голос Бейкера вернул меня к реальности.
— Нет, просто думаю, — ответил я, открывая глаза.
— Думаешь он заметил? — Бейкер кивнул в сторону кабинета Харрисона.
— Заметил что?
— Твою выходку на совещании.
— Это не выходка. Это была обоснованная рекомендация.
Бейкер покачал головой:
— Ты не понимаешь, да? Сейчас не время для консерватизма. Рынок растет, все зарабатывают. Предлагать клиентам диверсификацию сейчас — все равно что советовать пассажирам «Олимпика» надеть спасательные жилеты в солнечный день.
«Олимпик» — близнец «Титаника». Интересная аналогия.
— Предпочитаю анализировать данные, а не следовать общему настроению, — ответил я.
— Как знаешь, — пожал плечами Бейкер. — Кстати, Ван Дорен устраивает вечеринку сегодня в «Коттон Клубе». Джаз, выпивка, девушки. Ты с нами?
— В другой раз, — отказался я. — Нужно закончить презентацию для Харрисона.
— Твое дело, — он направился к выходу, но остановился. — Кстати, держись подальше от Чарльза Риверса. Этот журналист уже разрушил несколько карьер своими «разоблачениями».
Когда Бейкер ушел, я вернулся к заметкам, набрасывая план действий.
