Возвращение - Гончарова Галина Дмитриевна

Казалось бы…

Боярышня, которая должна ее ненавидеть за связь с боярином, спасла от верной гибели.

Странно это. Непонятно…

– Илюшенька, вечером приходи куда обычно.

Как услышал Илья этот тихий шепоток, так все дыбом и встало.

Сенная девка мимо пробежала, шепнула словечко, и потянулось время, что мед липкий. Едва-едва…

Что ж солнце такое… никак оно не закатится. И коротки осенние дни, а когда вечера ждешь, так вдвое длиннее становятся.

Но вот скрылось оно за горизонтом, сменился Илья с караула и отправился…

Куда?

Палаты – это не просто царские хоромы. Это множество зданий, соединенных где переходами, где подвалами, где еще чем. Если знать, можно и в подземные ходы попасть, есть такие в палатах царских. Их еще государь Сокол строил, говорят, коли случится беда, так в потайной ход, да и выбраться. Как последняя надежда для жены его, для детей…

До сих пор те ходы не завалены, разве что палаты разрослись и ходов новых накопали.

Вот в один из таких ходов и нырнул Илюша. Прошел немного, всего двадцать шагов в темноте, повернул налево и дверь толкнул.

Вот тебе и потайная комнатка.

Богато убранная, с ложем роскошным, мехами заваленным.

И на ложе – нагая женщина.

Кожа белая на соболях темных так и светится, черные волосы по меху змеями ползут, глаза словно у кошки светятся…

– Иди ко мне, Илюшенька…

Кто бы тут отказался? Илья на ходу кафтан стянул, на ложе упал – и началось.

Царица – баба ненасытная. Когда она отвалилась, Илья рядом растянулся, словно неживой. А ей и ничего вроде, только хорошо стало.

Лежит рядом, глазами поблескивает, прядь волос черных своих перебирает.

– Маринушка…

– Отдохни, Илюша, есть у нас еще время. Супруг мой с боярами сейчас заседает, долго еще будет разговор идти.

Илья послушно вытянулся.

Коли есть время…

Да, надо отдохнуть. Еще раз он точно сможет…

Давненько уж связь эта длилась, целый год, а может, и больше. Царице симпатичный да смышленый парень приглянулся, она его и приманила. Сенную девку свою за ним послала, а когда пришел… тут уж и поздно отворачиваться было.

Да и кто бы смог, от такой-то женщины?

Илья и не смог.

Себя корил, терзался жутко, а потом рукой махнул, словно отрезало. А что?

Коли царь с женой своей не справляется, в чем тут Илья виновен? Уделял бы Марине больше времени, не искала б она себе забав. Опять-таки, не в царских покоях все происходит, абы кто сюда не войдет, так что сильно Илья не опасался.

Знал, что наказание за измену царю одно – смерть. Но не боялся почему-то.

Это ж других ловят, других казнят. А у него все хорошо будет, он умный и смелый, он придумает, как не попасться…

Марине эти мысли были так хорошо видны, словно Илья все вслух говорил. Дурачок?

Но не за разум и рассудительность царица его выбрала, а за пылкость и неутомимость. Надо же себя побаловать?

Вот и баловала от души. И так и этак…

Или, вернее сказать, и тем и этим…

– Истомилась, Маринушка, пока меня не было?

Царица только улыбнулась.

Как она и думала – неутомим. И такой забавный дурачок… неуж ты думаешь, что я томиться без тебя буду? Или что один ты сюда приходишь?

Смешной мальчик.

Иди сюда, если восстановился… иди ко мне, Илюшенька, иди…

– Мишенька, отец приехал. Не смогу я теперь часто к тебе прибегать.

А и не надо. Надоела ты мне, что холера.

Но вслух Михайла, конечно, ничего такого не сказал. Изобразил отчаяние.

Они с Аксиньей виделись на сеновале. Да-да, на сеновале завсегда удобнее. И улечься можно, и обняться, и не только…

До самого главного у них дело не дошло. Михайла уверял Аксинью, что не хочет ей вреда, и вообще, в храме невеста должна стоять девушкой. Аксинья верила и таяла.

Хотя так и так Михайла просто не хотел себе проблем. Думал он по-прежнему только про Устинью. Что скажет боярышня, узнав, что ее сестру испортили?

То-то же.

А сейчас откреститься можно, даже с легкостью. Девушка Аксинья? Девушка, то любая повитуха подтвердит. Ну и какие к Михайле вопросы?

Не было его там! Даже и рядом не было! Врет она все, из зависти к старшей сестре клевещет!

– Ксюшенька, радость моя, главное, чтобы он ничего не заподозрил. Ты, как случай будет, записочку напиши да в щели забора и оставь, в нашем местечке. А я проверять буду и прибегу, как ты позволишь.

Аксинья кивнула.

Читала-писала она плохо, но тут эпистолярного таланта и не надобно. День указать да время.

Она бы писала целые простыни, рассказывала любимому о своих чувствах, но Михайла ее мигом отучил. Крохотный, размером с палец, клочок пергамента намного проще спрятать в щели забора. И найдет кто, ничего не поймут. Время, и что? Место ведь не указано, выследить никого не получится. Даже боярину в руки тот клочок попадет – скандала не будет [35].

– Прабабка сказала, что ко мне уже свататься можно.

Намек был толстенный, размером с корабельный канат. Михайла даже поморщился. Дура дурой, ну кто ж так, в лоб?

– А старшую сестру твою еще не отдают?

– Прабабка тятеньке сказала, что я раньше Усти заневестилась.

Задурила.

Устинья-то умная, честь блюдет, по сеновалам со всякими разными не бегает. Михайла точно знал. Фёдор еще два раза ей записочку передать пытался, оба раза она ее не то что не открыла, первый раз так, не читая, и порвала, а второй раз уронила, да и наступила, в грязь вдавливая.

Вроде бы понятно все?

Кому понятно, а Фёдора заклинило. Заусило так, что Михайле даже жутковато становилось.

Раньше-то он думал, что все просто будет. Попросит он, и выдадут за него замуж Устинью. Ан нет! Чем дальше, тем тоскливее становилось Михайле. Не отдаст Фёдор ее никому. Не отдаст.

А вспоминая, как он на Лобной площади расхаживал, вдвойне страшно становится. Господи, упаси от такой любви!

Но, может, увозом можно? Убежать с любимой?

Да только вот… это ему Устинья люба. Даже больше, как безумие какое. А он ей? Она ведь его даже и не видела. Не заметила.

Аксинья с ним побежит хоть сейчас, да не нужна ему Аксинья. А Устя?

Увидеться бы, поговорить… да как? В терем пролезть?

Можно. Но коли шум поднимется, Устинья ему помогать не станет, это не Аксинья. Все потерять в минуту можно. Тут и царевич не простит никогда. И не отболтаешься, попросту слушать не будут. Рисковать Михайла мог. Но когда была хоть какая надежда на выигрыш. А тут-то никакой! Вообще!

И смысл?

Надо подождать. Надо просто подождать.

И Михайла очаровательно улыбнулся Аксинье:

– Ксюшенька моя. Радость моя…

Даже если ловишь осетра, карасика с крючка отпускать не стоит. Авось да и пригодится. Хоть бы и кошке скормить.

Илья Заболоцкий как раз на часах стоял.

Вышел на службу? Ну так дежурь…

Стоял, скучал, рот зевотой драл.

Стоять надо, да кому та Часовая башня нужна? Сюда и не ходит никто…

Кроме…

А что тут надо боярину Раенскому? Платона Михайловича Илья не слишком любил. А за что его? Умная сволочь. И к царице вдовой вхож. А уж та… Лучше ей на когти и не попадать. А то и под батога лечь можно, не посмотрят, что боярич.

Вот этот самый боярин к Илье и подошел:

– Ты Илья Заболоцкий? Алексея боярина сын?

– Я, боярин.

Нравится тебе Раенский, не нравится, а вежливым быть лучше. Целее будешь.

– Вот и ладно. Передай отцу, я к нему завтра с утра в гости буду.

– Боярин?

– Говорить будем.

– А про что, боярин?

– А то не твоего ума дело. Молод еще.

Развернулся да и пошел восвояси. Илья едва не плюнул в досаде.

Ну не сволочь? Молод, глуп…

А ты старым родился и мудрым? Да? И с бородой, наверное. За нее и вытягивали.

Тьфу!