Юсупов. Тьма Внутри (СИ) - Пучков Дмитрий Юрьевич "Гоблин"

— Я знала, что ты придешь, — мягко произнесла она. — Только почему-то ты пришел в чужой личине.

Я с трудом удержался от ругательства. Отменил личину Муромцевой, подошел к девочке и произнес:

— Мне нужна будет твоя помощь.

— Завтра, — ответила девочка. — Против недоброго человека, душу которого съел злой дух. Это я тоже знаю.

— Завтра этот человек будет ждать меня в Петровском парке на рассвете, — произнес я.

— Я приду, — был мне ответ. — Я помогу.

Глава 27

Дуэль

Машина такси доставила меня к особняку, когда на часах было уже за полночь. Водитель остановился у ворот, взглянул на меня в зеркало заднего вида:

— Прибыли, мастер.

Я рассеянно кивнул:

— Спасибо.

Вынул из кармана бумажник, отсчитал положенную сумму и протянул деньги водителю.

— Сдачи не надо, — добавил я, открыл дверь и вышел из авто.

Полутемный сад встретил меня тишиной. Я осмотрел особняк, облегченно вздохнул. Свет в окнах не горел. Я открыл калитку, быстро пересек территорию сада, чтобы не попасть никому на глаза, поднялся по ступеням крыльца и вошел в дом.

В гостиной никого не было. Прислушиваясь к шорохам, я прошел по лестнице, открыл дверь комнаты и юркнул внутрь. И только закрыв за собой дверь, понял как устал за сегодняшний день. Сил хватило только на то, чтобы добраться до ванной, быстро привести себя в порядок, и доплестись до кровати. И едва моя голова коснулась подушки, как я провалился в глубокий сон без сновидений. Ночь принесла тишину и темную мягкость.

Проснулся я до звонка будильника. Резко, будто вынырнул из воды. Открыл глаза, некоторое время лежал, глядя в потолок. Простыня сбилась к ногам, подушка пахла полынью и горячим металлом утюга.

Сквозь щель в плотных шторах просачивался тусклый, болезненно-серый свет. Подступал рассвет. Комната дышала прохладой: я забыл закрыть окно, и ночь выстудила воздух, оставив после себя лёгкий туман на стекле.

Я потер ладонями лицо, отгоняя остатки сна, ощутил дрожь в пальцах. Сел в постели. Босые ступни коснулись холодного пола. Я проверил пульс. Активировал астрального двойника, и убедившись, что все в порядке, облегченно вздохнул и разорвал плетение.

Встал, дошел до ванной. Душ был горячим, почти обжигающим. Я задерживал дыхание под струями воды, как под ливнем. Потом вытерся насухо, провёл ладонью по зеркалу, отражение было мутным. Только после второго жеста я увидел себя. Как будто зеркало само сомневалось, кто перед ним находится. К моему удивлению, я выглядел отдохнувшим и спокойным. Словно мне не предстояло тяжелое испытание.

Я вернулся в комнату, быстро натянул брюки, затем рубашку с высокими манжетами, застегнул запонки с гербом семьи. Следом надел жилет, потом пиджак. Отражение больше не сомневалось — их высокого зеркала на меня смотрел я сам. Наследник рода Юсуповых.

Кто-то тихо постучал в створку, а через мгновение послышался негромкий голос Муромцевой:

— Василий Михайлович?

— Выхожу, — ответил я, надевая перчатки.

Затем развернулся и направился к порогу. Там задержался. Снова проверил плетение «двойника». Всё было стабильно. И всё же что-то скребло внутри. Какое-то очень недоброе предчувствие. Я вздохнул, открыл дверь и вышел из комнаты.

Виктория ждала меня в коридоре. Она старалась выглядеть спокойной, хотя неспокойные руки выдавали ее состояние. Девушка поправляла ворот пиджака, приглаживала идеально уложенные волосы. Под глазами помощницей залегли круги, словно эту ночь она провела, ворочаясь в кровати.

— Доброе утро, — поприветствовал ее я.

— Да какое оно доброе, — хмуро ответила девушка. — Я уже подогнала машину. Ваш дядюшка еще не проснулся. Может, стоило разбудить его…

— Оно и к лучшему, — я мотнул головой. — Полагаете, что ему надо со мной попрощаться?

— Я вовсе не это имела в виду, — смутилась Виктория.

— Поверьте, мне хватит его нравоучений, когда мы вернемся домой.

Муромцева бросила на меня испытующий взгляд, который я с легкостью выдержал.

— Мне кажется, что вы хотите попросить меня остаться дома, — предположил я с усмешкой. — Не удивлюсь, если вы приготовили речь, в которой хотели меня убедить, что жить с позором лучше, чем не жить вовсе.

— Ошибаетесь, — девушка покраснела и по тому, как она гулко сглотнула, стало ясно, что я был недалек от истины.

Я взял ее за ладонь, заставив вздрогнуть. Дождался, когда Виктория поднимет на меня глаза и проникновенно произнес:

— Я не погибну. По крайней мере не сегодня. Потому что у меня есть незавершенные дела. И одно из них касается вас лично.

Девушка, наконец, перестала хмуриться и ее щеки покраснели.

— Что вы имеете в виду? — уточнила она слегка осипшим голосом.

— Поговорим об этом позже, — усмехнулся я и поднес к губам ее ладонь. — Благодарю вас за то, что вы остаетесь со мной в этот день. Для меня это важно.

Ее кожа была холодной, и мне подумалось, что мое дыхание обожгло ее. Но Муромцева не торопилась отнимать руку. Она кивнула, и мы двинулись по коридору. Мои пальцы в перчатках чуть дрожали, казались чужими. Как будто они принадлежали не мне. Виктория молча шла рядом. Словно боялась, что любое слово станет заклинанием, запускающим цепь необратимого проклятья.

Мы спустились на первый этаж и вышли на крыльцо. Время до рассвета еще оставалось. Но сейчас, на улице было тихо. Воздух слабо был наполнен сыростью и ароматом ночи. Так пахнут отсыревшие от тумана фонарные столбы и тронутые ржавчиной ворота. Город ещё не проснулся, даже птицы молчали.

Машина ждала у крыльца. Виктория обошла авто, остановилась у водительской двери, уточнила:

— Готовы?

— Насколько это вообще возможно, — ответил я и открыл пассажирскую дверь. Сел в салон.

Муромцева устроилась за рулем, завела двигатель. И авто выехало с территории.

— Надеюсь, вы подали заявку в жандармерию? — уточнил я.

Виктория вздохнула и кивнула. Я откинулся на спинку сиденья. Значит, дуэль пройдет по всем правилам. С представителями жандармерии и жрецом-синодником, который должен будет оказать помощь раненому или подтвердить факт смерти. И я прикрыл глаза.

Всю дорогу до парка Виктория не проронила ни слова. Только сжимала руки так сильно, что белели костяшки.

Мы въехали в Петровский парк со стороны восточной ограды. Створки были гостеприимно распахнуты. Виктория остановилась у ворот, повернулась ко мне:

— Приехали, Василий Михайлович, — произнесла она, и мне показалось, что ее голос дрогнул.

Я кивнул. Открыл дверь и вышел из авто. Неторопливо направился к воротам. Через несколько мгновений Виктория меня нагнала. И молча пошла рядом.

Пустой парк встретил нас тишиной. Аллеи были вымощены потрескавшимся булыжником. По дорожкам медленно полз туман, и казалось, что сам воздух стал тяжелее.

По бокам от проходов за живой изгородью тянулись к небу дубы. Ветер гулял по дорожкам, шуршал сухими листьями. Фонари на дорожках мигали, готовые вот-вот выключиться. Было прохладно, но не зябко. В воздухе пахло листвой, мокрой землёй.

По аллее мы вышли к возвышающемуся между лип старому памятнику Императору, где нас уже ждал мастер Долгопрудный и еще несколько человек. Два секунданта, пара жандармов, которые должны были проследить за тем, чтобы дуэль прошла по правилам. С ними был и жрец Синода. Чуть в стороне я заметил нескольких репортеров. Значит, все уже в сборе. Я вздохнул, сбавил шаг. Страха не было. Я знал, чем все это закончится.

Долгопрудный стоял под случайно затесавшимся между благородных деревьев кленом. С прямой спиной и спрятанными за спину ладонями. Пальто было идеально выглажено, а шляпа надвинута на глаза.

Заметив меня, он коснулся кончиками пальцев полей головного убора, согнулся в насмешливом, шутовском поклоне, и шагнул в мою сторону:

— Доброе утро, Василий Михайлович, — произнес он. — До рассвета еще есть время. Мы можем подождать первых лучей солнца. Я никуда не тороплюсь.