Распутанный (ЛП) - Мессенджер Шеннон

— Я хочу тебе верить, — сказал он. — Просто это немного сложно, когда в том же некрологе говорится, что ты тоже умерла, и… вот ты здесь.

— Знаю. — Она закрыла глаза и обхватила себя руками. — Его написал мой отец.

— Я думал, ты сказала, что он мертв.

— Так и есть!

Слезы текли по ее щекам, и она пыталась смахнуть их тыльной стороной ладони, но новые слезы продолжали стекать.

Да, он определенно был придурком.

И он был почти уверен, что если попытается обнять ее, то в конце концов получит удар кулаком по горлу.

Поэтому он сказал ей:

— Мне очень жаль, — хотя это всегда звучало так пусто. — А ты… хочешь поговорить об этом?

Она вытерла нос и шмыгнула носом.

— Тут особо нечего сказать. Мой отец всегда был параноиком. Всегда готовил меня к тому, чего, казалось, боялся. Но к концу он стал еще более странным. Начал запираться в своем кабинете на несколько дней. Бродил по дому, бормоча себе под нос об источниках энергии и о том, что ему следовало бы уделять больше времени изучению геологии. И вот однажды ночью я спустилась вниз и обнаружила, что он разбил все свои ноутбуки и сжег все свои исследования в камине, а когда я спросила его, что он делает, он схватил меня за руки и сказал, что совершил огромную ошибку, и единственный способ исправить это… исчезнуть. Он сказал, что у него есть план, который может показаться пугающим, потому что это означало бы начать все сначала с новыми именами, но я должна довериться ему, потому что это был единственный выход, и он пообещал, что расскажет мне больше, как только все уладит. — Ей пришлось несколько раз откашляться, прежде чем она сказала: — Три дня спустя в нашу дверь постучался незнакомец и сказал, что мой отец умер, а я должна уйти, потому что мне нужно, чтобы люди думали, что я тоже умерла. Я подумала, что это жестокая шутка, но… у них было письмо от моего отца. Очевидно, он отдал его им на случай, если случится что-то подобное.

— Что там было написано? — спросил Киф.

— Много чего я не собираюсь тебе рассказывать. Но… он обо всем позаботился. Некрологи. Могилы. Новое имя. Новый опекун. Счет в банке. Списки того, что можно и чего нельзя, и общие навыки выживания. И он сказал мне, что самое важное, что я могу сделать, — это забыть свою прежнюю жизнь, забыть о нем, притвориться, что я сирота, и никогда не оглядываться назад.

— Полагаю, скрытая камера на твоей могиле на самом деле не соответствует этим правилам, — тихо сказал Киф.

— Как и слежка за тобой… или рассказ тебе всего этого.

Киф кивнул, решив не спрашивать, зачем она это делает.

Он был почти уверен, что по той же причине он продолжал пытаться пробудить воспоминания, которые украла его мама.

Есть вещи, от которых ты просто не можешь отказаться.

— Прости, — снова сказал он ей.

— Ты продолжаешь это повторять.

— Я знаю. — Киф пару раз прошелся по переулку, прежде чем сказал: — Я просто… не могу избавиться от чувства, что я сделал что-то — или не сделал чего-то — что делает меня ответственным за все это, и я просто не помню этого.

Она теребила рукава своей толстовки.

— Так вот почему ты принес нам цветы и стоял там, рисуя в своем маленьком дневничке.

Киф кивнул.

— Можно мне взглянуть?

— На набросок? В нем нет ничего особенного.

— Я бы все равно хотела.

— Ты понимаешь, что для этого мне придется залезть в карман пальто. Я решил упомянуть об этом, потому что не хочу, чтобы на меня снова набросились.

Ее губы дрогнули, будто он почти заставил ее улыбнуться.

— Двигайся медленно, и у нас все получится.

Киф потянулся к карману.

— Тьфу, ты можешь двигаться и быстрее! — проворчала она, когда он ускорил темп, чуть быстрее, чем сонный гуль.

Киф ухмыльнулся и вытащил свой серебристый блокнот, нашел набросок могил и протянул ей, чтобы показать.

— Нет! — сказал он, когда она попыталась отобрать у него дневник. — Там много такого, чего ты не можешь увидеть.

Она закатила глаза и наклонилась ближе, изучая его рисунок.

— Вау, это… гениально, на самом деле.

Щеки Кифа вспыхнули.

— Почему у тебя такой удивленный голос?

— Я имею в виду… это рисунок надгробий. Я подумала, что это будет скучно. Но мне нравится, как ты запечатлел тени и моросящий дождь. Очень… угрюмо. Вроде как ты.

— Я не угрюмый.

Она фыркнула.

— Думаю, ты самый угрюмый мальчик, которого я когда-либо встречала. И самый странный, безусловно.

Она протянула руку и нежно провела пальцем по крошечным цветочкам, которые он нарисовал перед могилой ее отца.

— Думаю, я должна поблагодарить тебя за незабудки. Меня всегда убивало, что я не могу сама положить туда цветы или хотя бы попросить кого-нибудь сделать это за меня.

— Если это поможет, то именно это заставило садовника обратить внимание на могилы. Он заботится о том, чтобы о них не забыли.

Ее улыбка угасла.

— Это последнее, чего бы хотел мой отец. На самом деле…

Она схватила уголок рисунка Кифа и вырвала его из дневника.

— Эй!

— Извини-ка! Мой отец не хотел бы, чтобы что-то подобное вышло наружу… ого, и он определенно не хотел бы этого, — добавила она, указывая на портрет, который Киф нарисовал ее и ее отца, когда Киф пытался оценить ущерб, нанесенный его дневнику. Она вырвала и этот рисунок, прежде чем Киф успел убрать блокнот подальше от нее.

— Эй, я взял за основу фотографию в некрологе, который он, очевидно, написал, так почему это плохо?

— Возможно, этого не было бы, если бы ты не был тем мальчиком, который исчез, — возразила она. — Но что, если этот дневник попадет в руки твоей мамы?

— Этого никогда не случится.

— Уверена, ты хочешь, чтобы это было правдой. И я надеюсь, что так оно и есть. Но мы оба знаем, что ты не можешь этого гарантировать.

Киф нахмурился, но спорить не стал.

— Как бы то ни было, — сказала она, засовывая оба рисунка в карман своей толстовки, — ты действительно талантлив. Надеюсь, ты это знаешь. И… ты действительно оказал мне огромную услугу. У меня нет ни одной фотографии моего отца. Он сжег их все, когда стирал наши жизни. И газетная статья такая зернистая. Так что… спасибо.

— Не за что, я думаю, — сказал Киф, засовывая дневник обратно в карман пальто.

— Подожди, там есть что-нибудь еще обо мне?

— Просто рисунок Британской библиотеки, но на нем нет ваших имен или чего-то еще. Я пошел туда, чтобы посмотреть, не пробудит ли это какие-нибудь воспоминания, поскольку в некрологе говорилось, что вы погибли именно там.

— Ух ты, — пробормотала она. — Ты действительно винил себя в нашей смерти, не так ли? Почему?

Он пожал плечами.

— Трудно не предполагать худшего, когда восстанавливаешь украденную память и обнаруживаешь, что доставил письмо кому-то, кто вскоре умер.

Элеонора прикусила губу.

— Это было всего лишь письмо, Киф.

— Легко говорить, когда не знаешь, что было внутри, — сказал Киф, откидывая мокрые волосы с глаз. Моросящий дождь превратился в мелкий дождичек. — Жаль, что я не открыл тот конверт.

— Расскажи мне об этом. Но в этом-то и проблема игры «Что, если». Все, что она делает, — это заставляет тебя чувствовать вину за то, что ты не в силах изменить. Лучше придерживаться фактов… так что давай повторим их, хорошо? Ты был всего лишь маленьким мальчиком, доставлявшим письмо. И… я тебя не виню. Так что забудь об этом. Больше никаких рисунков. Больше никаких посещений могил. Уничтожь все остальные заметки или зарисовки, которые ты сделал обо мне, и двигайся дальше. Я серьезно, Киф. Нам обоим нужно прекратить это. Сейчас. Я собираюсь снять эту камеру на кладбище, потому что понимаю, как мне повезло, что никто не воспользовался ею, чтобы найти меня. И мне нужно, чтобы ты мне кое-что пообещал. — Она подождала, пока он посмотрит на нее, прежде чем продолжить: — Ты никому не можешь сказать, что видел меня. Никогда. Элеонора Оливия Райт мертва. Мне нужно, чтобы ты придерживался этой версии. Если кто-нибудь узнает…