О моём перерождении в сына крестьянского 1 (СИ) - Нейтак Анатолий Михайлович

Костёр огромен, он высотой с дом. И сложен из цельных брёвен – не таких монументальных, как старые ходарру с их двух- и трёхметровыми в обхвате стволами, но тоже внушительными: самые тонкие – с бедро взрослого мужчины, самые толстые – с его же грудь. Битые сутки с ним возился, пока всё толком организовал: срубил-перетащил-подсушил-сложил. Даже с магией тот ещё квест вышел.

Этот костёр – погребальный.

Сразу семь тел возложены на него, но Лейта тихо шепчет поминовение только двоим из покойных. Тем, кто при жизни верно служил её роду и пал с кличем «за Ассур!»

Имена пятёрки остальных неведомы ни ей, ни мне; неведомы – и не интересны.

Не люблю бандитов. Пусть скажут спасибо, что их телам предоставлена честь сгореть вместе с теми, кого они убили. Впрочем, что они скажут-то? Их души давно канули в море маны... и, скорее всего, растворились без остатка. Гарантированное сохранение души, пусть в изменённой форме – это для жрецов, посвящённых Договора. Насчёт остальных мне ещё предстоит выяснить, что там в посмертии творится и насколько байки об узких тропах Левобережья правда, а насколько – просто привычная по первому миру религиозная фантазия разума, не готового встретить небытие с прямой спиной.

Но уже мой случай наглядно подтверждает, что всё может оказаться не так... однозначно. И что с посмертием бывают, хм, варианты.

Тем временем дошептав и отступив, Лейта, не поворачиваясь, попросила:

– Господин Сам-Знаю-Кто, огня.

– Как пожелаете.

Указующий жест, в котором нет нужды, но который всё равно что-то затрагивает в глубине души, и вот уже сравнительно тонкие ветви в середине пирамиды брёвен вспыхивают спичками. Пламя растёт и захватывает смолистое, заранее подсушенное дерево очень быстро: в конце концов, я продолжаю помогать ему своим пирокинезом. Буквально минуты три – и бушующий жар становится таков, что моё лицо могло бы ощутить себя как в хорошо протопленной сауне, не защищай его слой плотной иллюзии. Но Лейта стоит немного ближе, а на ней Маски Фантомаса нет...

Делаю шаг и второй. Опустив одну руку, поднимаю вторую.

– Благодарю, – выдыхает Лейта, прикрытая от огненного неистовства прозрачным прямоугольным экраном – этакой увеличенной версией полицейского щита, придерживаемого мной за правый угол.

– Вижу, вы высоко ценили их.

– Да. Я... не знаю, что теперь передам детям.

– Вы...

– Они были не только моими Защитниками и вассалами, – впервые за всё время знакомства гостья перебила меня. Совершенно беззлобно, но резко. – Они были моими мужьями.

Молчу. А что тут скажешь? Чем изрыгнуть нечто дежурно-формальное, тупо-изумлённое или того хуже – бестактное, мудрее просто стоять и защищать от погребального жара женщину, чья потеря как-то резко прибавила в весе. И ведь ни намёком, ни жестом, ни взглядом не выдала себя!

Если хотя бы половина гриннейских аристократов такова...

Трескучий гул огня напоминает о чём-то первобытном. Вероятно, именно так варварские предки провожали в последний путь своих доблестных: тот не воин, кого не провожают в посмертие трупы убитых его рукой врагов, ставшие последним ложем для его израненного тела. Да и сцена, в которую я вмешался тогда своей Тенью... она теперь тоже заиграла новыми красками.

А вот родня, выпавшая мне в моей второй жизни, до сих пор не отомщена. Пусть мы никогда не проявляли особых родственных чувств, пусть я... не важно. Но я намеренно не спешил с расследованием, потому что не имел средств даже провести его, не говоря уже о том, чтобы предпринять меры по... итогам. Ибо неспроста говорится, что месть лучше подавать холодной. А если месть покажется слишком громким словом – справедливость тоже вполне подойдёт. В любом случае я не спешил, потому что промедление выглядело разумным.

Но теперь в моём распоряжении есть сила героического класса. Не пора ли начать раздавать долги?

Если их вообще ещё есть кому раздать...

Конус кострища с оглушительным треском провалился сам в себя. Пламя вместе с искрами лихо взметнулось к небу и словно осело. Судя по цвету, такой жар испепелит не одну лишь плоть, но и начисто съест кости, как братец Логи из скандинавской легенды про Тора в Утгарде.

– Пойдём, – сказала Лейта. И подала пример, разворачиваясь прочь.

Для подъёма на платформу своего «дома на дереве» я использовал имитацию магомеханического подъёмника. Впрочем, не такую уж имитацию, если подумать: платформа, изображающая ограждённую перилами открытую лифтовую кабину, подъёмная механика – верёвка, шкивы талей, барабан, зубчатые шестерни передаточного устройства... всё сделано из плотных иллюзий, как и приводной мотор, но при этом сделано совершенно достоверно с точки зрения всяческих сопроматов и ньютоновых физик; только сняв кожух с мотора, поймёшь, что это фикция.

Магия, что ловко притворяется механикой. Примерно так же, как я сам в меру своих возможностей притворяюсь кем-то вроде Создателя Чудесных Вещей (думаю, название моего подменного класса может звучать как-то так).

Молча зашли мы на платформу. Молча подождали, пока она вознесёт нас вверх. Молча сошли с малой, лифтовой, на большую стационарную площадку «дома».

– Господин Сам-Знаю-Кто...

– Госпожа Лейта?

– Давайте присядем и поговорим.

Так мы и сделали, после чего моя гостья сказала:

– Я должна вновь просить вас о помощи.

– Какой именно?

– Вы уже понимаете, что путь Ассуров сопряжён... со слабостью. Для нас вассалы-Защитники – не прихоть, а необходимость. И теперь, когда я осталась одна... что ж. Я знаю, что прошу многого, но всё же прошу: сопроводите меня до лагеря ходоков, где обосновались мои сородичи. Я могу...

– Хорошо.

– ...выделить долю в... что?

– Я согласен сопровождать и защищать вас. Право, не так уж сложно было предвидеть эту просьбу и заранее обдумать ответ.

– Но ваша внешность!

– Это не великая проблема, – сказал я. С тихим, как бы пневматическим шипением, завершённым чуть более громким щелчком, мою голову накрыл зеркально блестящий круглый шлем, похожий на шлем скафандра, а нечеловеческие руки тем временем скрылись в толстых перчатках. – Как видите, – голос мой стал глуше и ниже обычного, – мне вполне под силу замаскировать... лишние детали. Так даже удобней: в замкнутом пространстве костюма легче создать атмосферу повышенной влажности.

– О! Так значит, вы прячете тело не только из-за... мне следовало быть внимательней и догадаться раньше, что на открытом воздухе кожа... подводного существа может страдать.

– Учитывая обстоятельства, небольшая невнимательность вполне простительна. Кроме того, это всё не ваша вина, а мой личный выбор. Не беспокойтесь о таких мелочах, прошу.

Да, эти мелочи, на которых сыплются шпионы. Но в целом я до сих пор считаю идею выстроить убежище на дереве для как бы человеческой химеры, что как бы сбежала из лап Багрового Ковена, очень тонкой и отменно обыгрывающей особенности психологии беглеца.

Человек, превращённый в земноводное, а тем паче в водное существо, будет прятаться подальше от воды. А то и возненавидит воду вообще. Это не гарантия, но шансы велики. Как велики и шансы на то, что он воспользуется подходящим предлогом, чтобы вернуться в общество других разумных... хотя бы на время. Лейта точно знала, что Сам-Знаю-Кто не против общения, а совсем наоборот. Однако уверенности, что общение не с одной, довольно сильно зависимой от него и «безопасной» женщиной, равно готовности общаться с многими людьми в куда менее безопасных условиях, она питать не могла.

Что ж, я развеял её страхи.

А вот свои...

Лес ходарру – мрачное место.

Ближе к вершинам, на той высоте, где расположилось «убежище», в котором мы провели неделю, всё не так плохо и даже наоборот. А вот если смотреть с земли...

Поверхность усеяна опавшей листвой характерной формы: почти правильный большой круг, за ним круг поменьше, за ним ещё меньше – и так до самого кончика. Обычно в листе ходарру шесть-семь таких сросшихся краями кругов, отчего он слегка напоминает дубовый. Но если лист дуба при увядании желтеет, потом краснеет или буреет, то листья ходарру (и так довольно тёмные, плотные и толстые) чернеют. Ещё на ветках. Опадают же, почернев на четыре пятых, а то и полностью. Земля плотно усыпана этим мрачно-траурным покровом, сквозь который почти ничего не способно прорасти. Мёртвая поверхность, ещё и вяжущая стопу не намного хуже, чем песок пустыни.