Изнанка желаний (СИ) - "Lt Colonel"

Мягко спрыгнул с шеи Бехемот. На него нехорошо посмотрели, и он поджал хвост, всем видом показывая, что сбегать не намеревается.

— Устал я на шее сидеть… — пробурчал он.

Алине было не до него. Она забрала пирамидку у Вики и засунула в карман.

— Одной пропажей меньше. А сейчас, — снова приникла она к Гуань-гуну, — ты обстоятельно и подробно поведаешь нам всё, что знаешь.

И несмотря на её обыденный тон, у меня по коже побежали мурашки. А ведь в комнате стояла духота.

Глава 35

Виноват ли страх или скверное знанием Гуань-гуном русского языка, но приказ Алины он понял буквально и начал с самых основ. Быстро, сбиваясь на родную речь и бессвязные причитания, вывалил такую гору бесполезной информации, что она погребла под собой даже миритритку. Взгляд девушки быстро приобрёл осоловелость. Я заподозрила в том, что Гуань-гун нас попросту гипнотизирует, но он не старался вырваться, а лишь говорил, говорил, говорил…

Родился наш пленник в крошечной деревушке, находившейся на склоне высокой горы. Родители его принадлежали к клану китайской разновидности магов — культиваторов. В отличие от обычных магов, культиваторам не приходилось разменивать чудеса на воспоминания, но участь их от этого легче не становилась. В каком-то смысле им повезло меньше — Изнанка тянула из них удачу, притом без спроса и согласия.

Как выяснилось, для культиваторов удача была величиной вполне измеримой и даже материальной. Они находили методики, чтобы развить органы тонкого тела (подразумевался, вероятно, дух), отвечавшие за её выработку; они очищали меридианы и ели особые пилюли, чтобы взращивать в себе могущество.

Но всего этого катастрофически не хватало. Ведь, по большому счёту, не заложи Изнанка в их способность некий подвох, культиваторы быстро поднялись бы на вершину земной иерархии и, кто знает, может, отправились бы покорять небесные эмпиреи. Однако жесткий внутренний счётчик не давал им расслабиться. Несмотря на все хитрости, удача утекала из культиваторов быстрее, чем формировалась новая. А тем дуракам, что решались бросить дао и зажить как обычные люди, как правило, на головы падали кирпичи. Или они захлёбывались чаем. Или тонули в крошечном ручейке, куда падали, подвернув ногу. Вселенский закон удачи был безжалостен. Уходившие в глубокий минус подписывали себе смертный приговор.

За тысячи лет кланы культиваторов разработали множество техник. Семья Гуань-гуна была в числе хранителей древних знаний. Что делать, если личной удачи не хватает и Яньло-ван^[4] дышит в затылок? Очевидно — отобрать нужное у других!

[4] Яньло-ван — (от санскр. Yama, Яма, и кит. ван, «князь») в китайской народной мифологии владыка загробного мира; в официальном культе глава пятого судилища ада.

Отточенная веками способность не давала сбоев и была весьма замысловата в освоении. Для начала члены клана учились использовать удачу для перевоплощения в зверя рода — панду. (На этих словах я чуть покраснела и скосила глаза на Вику. Та сияла победной улыбкой.) Это помогало пить удачу у окружающих и к тому же делало процесс кражи безопаснее для культиватора и его жертвы. Ускоглазые вампиры отнюдь не стремились навредить соседям. Они просто желали жить — конечно, с комфортом, который достигался за счёт излишка удачи. Она тратилась на магические практики, да и кому не понравится чувствовать себя самым удачливым парнем на деревне?

Так жило семейство воров, пока не родился Гуань-гун. Младенец был слаб и не кричал при рождении; это сочли дурным знаком. Когда мальчик подрос, у него спросили, видит ли он вселенские токи удачи, пульсирующие в живых существах и одушевлённых предметах. Гуань-гун покачал головой, и с этого дня жизнь для него превратилась в кошмар. Отец и мать его бесталанность разочаровала, ведь на протяжении поколений культиваторы проявляли талант с младых лет. Однако хуже всего было отношение старейшин: мальчик превратился в изгоя, которого прогоняли сверстники и игнорировали взрослые (кроме, опять же, стариков, которые порой походя били его).

Родители старались поддержать его, но не могли пойти против слова старейшин, и их помощь выражала себя украдкой. Протянутая сладость, доброе слово, лёгкое поручение, позволявшее на весь день уйти из дома…

Забитый мальчик вырос в нескладного юношу. На пути к отрочеству открылись его способности к готовке, и от него отстали — и в благодарность за вкусные блюда, и в опасении, что он может подмешать в них что-то в отместку за унижения.

Ежедневно он молился, желая обрести дар. Но вселенная была глуха к его призывам.

Так бы и прошла жизнь Гуань-гуна, пустышки в семье культиваторов, если бы отец не взял его однажды с собой в большой город. Паренёк увидел красочное объявление об открытии зоопарка, и в нём загорелось любопытство. Он уговорил папу сводить его посмотреть на зверей.

Легко догадаться, что случилось, когда Гуань-гун добрался до клетки с гориллами. Мы бы назвали это божественным откровением; китайского термина я не запомнила, да и эта подробность меня не интересовала. Я не на шутку увлеклась перипетиями жизни Гуань-гуна. Даже дикая смесь русского и мандарина больше не смущала меня. Я нашла в ней определённый шарм. Пульсировала кровь в висках, откликаясь на каждое слово…

Гуань-гун увидел подноготную бытия. Он откликнулся на зов Изнанки и впустил её в себя, а она завела в нём роковой механизм, отсчитывающий дни, часы, минуты до момента, когда его удача иссякнет.

Когда подросток рассказал о пережитом отцу, тот сперва не поверил. А поверив — бросился обнимать его на глазах у смущённых посетителей, крича от радости. Слёзы его отпечатались в памяти парня навсегда.

Когда они вернулись в родовое гнездо клана, отец доложил старейшинам о случившемся, и Гуань-гуна испытали. Он выдержал проверку и доказал, что достоин называться культиватором. Люди, которые унижали парня долгие годы, хлопали его по плечу и поздравляли с обретением дао.

Проблемы возникли, когда его попытались обучить родовым техникам. Как ни старался Гуань-гун, рисуя в сознании образ панды, взывая к её покровительству, впитывая воображаемый фантом — раз за разом он превращался в гориллу. Изнанка вдоволь посмеялась над ним, решившим, что ему повезло. В теле гориллы нельзя было сформировать ядро и очистить меридианы. Удача, втекавшая в обезьяну, загрязнялась и растрачивалась впустую. Кроме того, рядом с гориллой у адептов-панд переставали получаться простейшие техники, которые они выполняли с закрытыми глазами чуть ли не с младенчества.

Новая вспышка неприятия со стороны клана сильно ударила по Гуань-гуну. Можно смириться с жизнью бездарного неудачника; но куда сложнее смириться с победой, ускользнувшей из сжатого кулака. Его больше не пускали в залы тренировок. С ним не делились родовыми секретами. Другие адепты, встречаясь с парнем взглядами, не кривили губы в жестокой ухмылке, но отводили глаза — они не знали, как относиться к тому, кто почти стал достойным.

Гуань-гун обзавёлся привычкой бродить по ночам. На скрытие своего присутствия его скудно развитых способностей доставало. И однажды он забрёл в сад, где собрались старейшины, держа совет.

Слух Гуань-гуна резануло упоминание своего имени. Он подкрался ближе, сжигая весь накопленный с таким трудом запас удачи на то, чтобы не попасться. Наказание за подслушивание было суровым; но участь, которую уготовили парню старейшины, оказалась суровее.

Стыдясь за ущербность представителя клана, старики рассуждали о том, что Гуань-гуна должно убить. Когда он услышал страшный приговор, произнесённый после степенного распития чая, его обуял ужас. Ужас ощутила и я — не собственный, но рассказчика. На мгновение перед глазами предстали тонкие, тщательно ухоженные деревца; ровная поверхность пруда, отражавшего луну; нос уловил слабый цветочный аромат.

Разумеется, Гуань-гун замыслил сбежать. Зачем умирать во славу чести клана, который презирал его? Но одному с побегом не справиться. Парень отправился к родителям, рассудив, что если нельзя рассчитывать на помощь породивших его, то и само появление на свет было ошибкой, которую лучше бы исправить собственноручно.