Мир Чаши. Дочь алхимика - Крамер Филипп

Жозефина осталась стоять и всматриваться в испещренный множеством следов песок. Она взглядом нашла свое Яйцо, дотянулась до него простертыми вперед чувствами и медленно «пошла» по следу, преодолевая петли, раз за разом «обходя» «родильную»; вот след повел к ступеням, покрутился, поднялся, одна дверь, вторая…

Третья.

Значит, туда.

Но не успела она сделать и десятка шагов, как услышала скорее шипение, чем свист — кто-то звал.

Она шагнула в ближайшую дверь. Там, в глубине небольшого помещения, висели иссохшие от времени сбруи и лежали причудливые, не людские и не лошадиные, брони. Среди них сидел на корточках Лаки и с совершенно ошалелым видом подманивал огромным пряником удивительную зверушку — маленькую, ростом с кошку, очень ладную белую лошадку со сложенными на боках серебряными крыльями.

При виде чужака лошадка тут же спряталась за Лаки, припав на передние ножки, и только поглядывала иногда из-под челки большим умным глазом. Парень поднял на госпожу неимоверно удивленный взгляд и частично жестами, частично придушенным шепотом попытался объясниться:

— Я… захожу… она… и вот…

Жозефина сделала к парочке шаг, намереваясь отнести Звереныша в амфитеатр, но та только плотнее прижалась к воину, будто тот был единственной ее защитой.

— Возьми ее… — шепнула девушка, помогая словам жестами, — и отнеси туда.

Он кивнул и с огромной осторожностью и нежностью поднял кроху на руки. Небесные Звери не имели мужских или женских признаков, они были существами иной природы, но вот про найденную Лаки лошадку можно было с уверенностью сказать, что это девочка: так она прижималась к своему защитнику и так кокетливо и нежно смотрела на него из-под шелковистой челки…

— Иди, — разрушила она охватившее парня оцепенение, и тот, стараясь не шевелить верхней частью тела, шагнул к выходу. — Ты ей нравишься.

— То есть… это она меня нашла, да?

Жозефина толком не знала, как Зверь выбирает Всадника, но могла сказать, что эти двое выглядят так, словно больше им ничего уже не надо.

— Кажется, да. — Он ответил на ее улыбку и слегка деревянной походкой вышел прочь.

Что ж, теперь нужно вернуться на след. Девушка двинулась в прежнем направлении, в который раз благословляя Кор Фъерского кожевенника за столь удобные и бесшумные сапоги, и вновь почти сразу раздался свист — но не из человеческого горла, а от рассекаемого воздуха. Следом пришла волна эмоций, чистых и радостных, и в спину ей врезалось что-то увесистое и мягкое вроде подушки; прыгнул навстречу пол, она успела подставить руки и, заново набирая в грудь воздух, ощутила, как «подушка» топчется по ней всеми четырьмя лапками.

Осторожно, чтобы не придавить Звереныша, она перевернулась набок, и к ее груди со всем пылом прижалось нечто пернатое и шелковистое.

«Я тебя наше-е-ел!!!» — вместе с ощущением маленького тела Жозефина почувствовала теплое прикосновение его разума, и мир померк… нет — расцвел волной огромного солнечного счастья, и она осознала себя удивительно целой. Все, что было раньше, — было лишь подготовкой к этому моменту настоящей жизни; теперь у нее — у них! — были Свет, Покой и Любовь, и никто и ничто не могли этому не то что помешать — даже сколько-нибудь поколебать.

Потому что никто не может разлучить Небесного Зверя с его Небесным Всадником.

Жозефина гладила, прижималась щекой, терлась носом о маленькое чудо, и серебряный грифончик с бурой спинкой отвечал ей нежным, тихим курлыканьем, цепляясь коготками за плечи.

«Я тебя ждал, да! А еще я победил двух сколопендр и во-от такую змеюку! Я сильный!»

Это были не совсем слова — скорее эмпатические образы, которые можно было воспринимать целиком, а можно было дробить на мозаику понятий и вновь собирать обратно. Судя по всему, «змеюка» была длиной хорошо если в локоть, но для существа размером с кошку (хотя он был скорее уже с крупного и очень мохнатого кота, первого на всей улице), пожалуй, и впрямь могла стать серьезным противником.

«Тут много интересного, только еды мало. Пойдем, пойдем!» — Грифончик спрыгнул на пол и нетерпеливо заскакал, зовя свою Всадницу.

«Надо собрать всех остальных, — ответила Жозефина, удивляясь легкости, с которой она это проделала. — Ты можешь их позвать?»

«Я могу, но мне очень любопытно, и им тоже, а еще надо охотиться».

Напор и внутренний огонь этого существа оказались таковы, что противиться им было невозможно. Действительно детеныш — стремительный, любопытный, ласковый и добрый.

«Ну пойдем, — сдалась девушка. — Только давай охотиться в том направлении, где мы можем кого-нибудь встретить».

«Хорошо!» — и Звереныш резво побежал вперед, огибая амфитеатр. Он сунул любопытный клюв сначала за одну, потом за другую дверь, не нашел ничего интересного, а у третьей замер в смущении.

Там, в гостевом покойчике, прямо на полу сидел дядя. Он прижимал к себе грифончика с серо-стальной спинкой и по-мужски глухо рыдал, не замечая заливавших лицо слез. Грифончик вытирал их пернатой мордочкой и что-то утешительно ворковал, обняв своего Всадника крыльями, насколько мог. Жозефина попятилась, но неосторожно задела дверной косяк, и дядя обернулся на стук.

— Прости, Жози. Прости, я не верил. Я ждал этого двадцать лет… — и голос его сорвался, а грифончик заурчал еще нежнее, пытаясь заглянуть в глаза.

— Все хорошо, дядя, — и она поспешила выскользнуть прочь, чтобы не подглядывать за вдруг обнажившейся до дна чужой душой — вернее, двумя душами.

«Они просто очень давно не виделись, — мысленным шепотом пояснил ее грифон, труся впереди. — Мы тоже давно не виделись, но им пришлось сложнее».

В амфитеатре потихоньку собрались все. Пятеро обрели своих Зверей: Лаки все с тем же глупым и предельно счастливым видом держал на руках свою лошадку, Гаррик обнимался с грифоном, все еще иногда глубоко вздыхая, грифон Жозефины предпочитал бегать и прыгать рядом с ней, иногда отбегая за чем-нибудь интересным. Вита сопровождал серебристый крылатый щенок вроде волкодава, а у ног Брэнда лежал светло-рыжий коник. Зал «родильной» полнился и плескался общим счастьем, громадным и теплым, дышал Светом и Любовью — словом, на какое-то время это было лучшее место во всей Чаше. Хотелось раствориться в этом солнечном потоке, и оставаться в нем всегда, и видеть, как рядом с тобой другие, родные и любимые люди, испытывают то же самое, и нежатся волшебные, легендарные Небесные Звери — совсем еще маленькие, но совершенно настоящие, с шелковистыми шкурами и крыльями, с лапами и копытами, с большими добрыми глазами.

Жозефине очень хотелось остаться, чтобы разделить всеобщее счастье, но ее грифон тянул дальше, беспокойно и упорно.

«Там один из наших, — пояснил он, взлетая над ступенями лестницы. — Он один, ему очень-очень плохо…»

У входа в Ясли сидел совершенно потерянный щенок серо-стального цвета и с невыразимой грустью смотрел на очерченный в камне проход.

«Он знает, что его счастье недалеко, но он не может выйти. Пойдем приведем их, пойдем!»

Они вышли на воздух, и грифон, курлыкнув, взлетел и понесся над тропой. Жозефина только успела мысленно подсказать направление и побежала следом — перепрыгивая через валуны, скользя на осыпях, каждый миг рискуя переломать ноги и ощущая, что за спиной бьются огромные — как счастье, как любовь, как верность — крылья.

По пути Звереныш на лету сбил неосторожную птицу — только несколько перьев разлетелись в воздухе и, кружась, опустились наземь.

«Я победил ее! Я — победитель!» — По нежным перьям прошла волна, грифончик стал чуть крупнее, и с задорным вскликом понесся дальше.

Все, остававшиеся сторожить зимовье, высыпали навстречу подлетевшей по воздуху и земле паре. Потрясенные, они смотрели то на Всадницу, то на Зверя в благоговейном изумлении. Мир для них рушился, опадал коркой, старой и ненужной, которая нарастала годами и наконец исчезла, оставив мир таким, каким он должен был быть, каким был для северян всегда — в легендах и надеждах. Так осыпается под киркой рудокопа камень, и из-под него сияет первозданными искрами драгоценный опал.