Флаги над замками (СИ) - Фламмер Нат

— Опусти. Оно не нужно тебе больше.

Киёмаса медленно повернул голову. Иэясу стоял возле чудом уцелевшего дерева, спокойно и непринужденно, будто гулял в этом парке и решил прислониться к стволу, чтобы дать отдых усталой спине.

...И внезапно Киёмаса понял, что может разглядеть на этом дереве каждый листок. И не только. Весь мир внезапно стал ясным и ярким — нет, ночь никуда не делась, просто темнота больше не мешала и ничего не скрывала. Наоборот, подчеркивала каждую деталь, делая ее отчетливее. Киёмаса нахмурился и прищурил глаза. Фонари поблекли. Да и не были они больше нужны. Лицо Иэясу светилось изнутри, а глаза блестели тусклым золотом. Бледным, как наливающийся рисовый колос.

Киёмаса сделал шаг к Иэясу. Но, опережая его, воздух пронзила белая молния.

— Иэясу-у-у, — раздался протяжный вой. Три хвоста мелькнули в воздухе над головой Киёмасы, и капли крови упали ему на лицо.

Иэясу вскинув руку, выставил ее вперед, защищая горло. И мощные челюсти сомкнулись на ней, фигура Иэясу скрылась в белом вихре. Но только на короткий миг. А потом с неба обрушилась невидимая плита, и если бы не это странное свечение, делающее мир таким до боли ярким, Киёмаса бы и не заметил, как вторая рука Иэясу почти без замаха опустилась на голову зверя.

Бездыханное тело, покрытое белым мехом и алыми пятнами, упало к ногам Иэясу.

Киёмаса стиснул зубы и сжал копье. Нет. Он не позволит Иэясу еще раз убить Мицунари. Если тот умрет — только от его, Киёмасы, руки.

Но то, что произошло дальше, лишило Киёмасу дара речи. Иэясу наклонился над телом и начал, осторожно поглаживая, перебирать белый мех. И, похоже, что-то шептал бьющемуся в агонии зверю.

— Вот, возьми. Ты хотел ее, ты так хотел ее... — это все, что удалось расслышать Киёмасе.

Иэясу вытащил руку из ослабевших, больше не сжимающих ее челюстей, и поднял над приоткрытой пастью. Тяжелые темные капли упали на вывалившийся язык.

— Возвращайся. Исида Мицунари. Вернись, твой господин ждет тебя. Насыть свою ненависть и исцели свою душу. Вернись, Исида Мицунари, становись собой.

...И Киёмаса понял, что ему просто физически больно смотреть на это. Глаза слезились, как будто он по глупости решил в полдень взглянуть на солнечный диск. Он вздохнул и опустил копье. На тело навалилась усталость. Хотелось просто сесть на траву и отдохнуть.

— ...А вот теперь все, действительно, кончено, — услышал он голос над ухом.

— Что? — он обернулся.

Ёсицугу стоял у него за спиной. Но почему-то Киёмаса больше не опасался, что тот к нему прикоснется. Да и не выглядел он теперь как злобный дух. Скорее, он был таким, каким Киёмаса видел его в последний раз. Бледное лицо и светло-серые невидящие глаза, в которых, казалось, навсегда застыла бесконечная усталость.

Киёмаса снова посмотрел на Иэясу. И его глаза распахнулись от удивления. Возле ног того лежало не тело мононоке, а сжавшийся в комок трясущийся человек.

— Ушел?.. — растерянно спросил Киёмаса.

— Нет... — тихий шелест голоса Ёсицугу.

Киёмаса решительным шагом, не выпуская копья, направился к Иэясу.

— Что здесь происходит? — спросил он, наклонив голову и глядя исподлобья.

Человек, лежащий на земле, шевельнулся:

— Я проиграл... я опять ему проиграл... Киёмаса. Прикончи меня, если у тебя осталась хоть капля совести.

— Что? Мицунари? — Киёмаса, потрясенный до глубины души, замер, глядя на распростертое возле его ног тело. Оно принадлежало настоятелю храма, он хорошо запомнил его.

Киёмаса поднял взгляд на Иэясу:

— Ты. Что ты здесь делаешь? Кто тебя сюда звал?

— Я, — раздалось из темноты, и под свет фонаря из кустов выбрался Хидэёси.

Киёмаса чуть не выронил копье. Волосы его господина сверкали золотом в лучах фонарей. И от этого казалось, что от его головы идет золотое свечение. Как будто солнце освещало его.

— Ваша голо... господин?... — Киёмаса замер, потрясенный.

— А ты кого ожидал тут увидеть, Киёмаса? Его светлость Оду Нобунагу? Я ужасно замерз и так хочу есть, что готов слопать целое рисовое поле.

— Вы? Вы позвали Токугаву Иэясу? Но... как?

— Очень просто. Позвонил ему. У тебя в телефоне есть его номер. Так и подписано — «Токугава Иэясу», ничего сложного. Ты думаешь, я не знаю испанские цифры? Да я их первый при дворе господина Оды выучил!

— Хидэёси действительно позвонил мне, Киёмаса. У тебя в телефоне стоит такая штука, по которой я легко тебя могу найти. Извини, — Иэясу развел руками.

— Господин Хидэёси. Хотя бы. Но уже спасибо, что не Обезьяна, — Хидэёси ткнул кулаком Иэясу в бок, — и у меня тоже такая про-грам-ма есть. Вот так. Мы ее ска-чали.

— Нет, но... господин, — Киёмаса продолжал недоумевать, — я не про то... Почему? Почему вы позвали Токугаву Иэясу?

Киёмаса и правда был потрясен до глубины души. Его мир, и без того изрядно пошатнувшийся, сейчас был просто вывернут наизнанку.

— Так. Сейчас я объясню. Потому что ты на самом деле не понимаешь. Ты этому тануки вакидзаси по рукоять в бочину загнал — а ему хоть бы что. И не говори, что не понял. Все ты понял, Киёмаса. Только ты дурак, а я нет. И поэтому сделал выводы, — Хидэёси поднял вверх указательный палец: — Ведь если он так легко излечивает раны на теле, то, может, его свет способен и раны на душе исцелить? Тем более — я видел однажды... кое-что. Давно это было. Но я не люблю играть в угадайку. Поэтому позвонил и спросил прямо: можешь или нет. И оказалось — он не знает. Но готов попробовать. Так, Иэясу?

— Все так, — Иэясу кивнул. — После этого звонка я поспешил сюда. И успел вовремя. Но стоило позвонить мне раньше.

— А это уже мне решать, когда тебя звонить, Иэясу, — Хидэёси вытянул руку вперед и указал на лежащего на траве человека. — Вот что. Верни мне сына и моего Мицунари. И мы в расчете.

— В-ва-ша светлость... это вы? Это действительно... вы?.. — Мицунари, а это действительно был он, поднял голову, и только сейчас Киёмаса заметил, что на нем нет и следа от ран. — Простите... меня...

— За что ты просишь прощения? А? За то, что болван? Так за это у меня полстраны должно ползать в ногах и умолять о прощении. Это все моя вина. Бросил вас без присмотра, — Хидэёси наклонился над распростертым телом и провел пальцами по спутанным волосам.

— Тсс. Все, довольно. Ты просто устал. Опять сидел ночами за своими бумагами и устал. Спи. Спи, мой верный глупый Сакити.

Голова Мицунари опустилась на траву. Глаза закрылись, и он заснул, мгновенно, словно его сморила усталость.

— Он не за то просит прощения, — голос Ёсицугу рванул по ушам Киёмасы, как скрип бамбуковой пилы. — Он просит прощения, что предстал перед господином в таком недостойном виде. Про то, что он идиот, он отлично осведомлен.

— Ясно... — Киёмаса почесал голову, — то есть, я не был тут нужен? Тогда... господин, зачем вот это все?.. — он поднял копье.

Хидэёси закатил глаза:

— Киёмаса, тебе нужно пить отвар «чертова куста». Чтобы твоя голова работала хоть немного. А что бы случилось, если бы у Иэясу ничего не вышло? Я бы тут один разбирался со взбесившейся лисой?

— И что сейчас с ним? — Киёмаса указал на спящего. — Он что, больше не мононоке?

— Как видишь. В его душе больше нет ненависти ко мне. Она чиста, — ответил Иэясу.

— И я благодарен тебе за это, Иэясу, — Хидэёси наклонил голову.

— Я тоже рад наконец тебя по-настоящему приветствовать, старый друг.

— Меня сейчас стошнит от их любезностей. Киёмаса, ты все еще меня слышишь? — голос Ёсицугу продолжал впиваться в разум. Как клещ в тело, мешая разделить всеобщую радость.

Киёмаса молча кивнул.

— Все это ложь, Като. Все, что говорил и говорит тануки. Ты всегда легко поддавался и свету, и тьме. У тебя чистая душа, Киёмаса. Слишком чистая, чтобы жить в этом мире.

— Что?

— С кем ты там разговариваешь, Киёмаса? — Хидэёси посмотрел на него с подозрением.

— Я? Нет... ни с кем. Просто... думаю...

— Тогда не делай этого вслух.