Одержимый - Бардуго Ли

Под рукой профессора оказалась книга.

– Библия? – удивилась Алекс.

– Может быть, она почувствовала боль и попыталась найти в ней утешение, – предположил Тернер, потом неохотно добавил: – Или все это просто инсценировка.

– Серьезно?

– Взгляните внимательней.

Марджори Стивен сжимала книгу в руке, один из пальцев был зажат между страниц, как будто перед смертью она пыталась запомнить место, которое читала.

– Она отметила место, где закончила?

Затянутой в перчатку рукой Тернер осторожно открыл книгу. Алекс заставила себя склониться ближе.

– Судьи?

– Вы знаете Библию? – спросил Тернер.

– А вы?

– Довольно неплохо.

– Этому учат в полиции?

– Я шесть лет ходил в воскресную школу, хотя мог бы играть в бейсбол.

– Подавали успехи?

– Нет, но в Священных Писаниях тоже не силен.

– Так что я упускаю?

– Не знаю. «Судьи» – чертовски скучный раздел. Списки имен, и больше ничего.

– У вас есть записи с камер наблюдения или что-то в этом роде?

– Есть. В это время в здании находилось множество людей. Придется внимательно изучить записи с камер в вестибюле, вдруг мелькнет кто-то лишний. – Он постучал пальцем в перчатке по настольному календарю. На листе с субботней датой, когда умерла Марджори Стивен, она – или кто-то другой – написал: «Укрой изгнанных». – Что-нибудь напоминает?

Алекс помедлила, затем покачала головой.

– Возможно. Вряд ли.

– Это тоже из Библии.

– Судьи?

– Исайя. Разрушение Моава.

Тернер внимательно следил за ней, надеясь, что в какой-то миг у нее мелькнет искра понимания. Алекс вдруг отчетливо ощутила, что не оправдала его ожиданий.

– А семья профессора? – поинтересовалась она.

– Мы сообщили мужу, завтра с ним побеседуем. Трое взрослых детей, живут отдельно, в скором времени приедут или прилетят.

– Он не сказал, увлекалась ли она религией?

– По его словам, ближе всего к церкви она была на воскресных занятиях йогой.

– Эта Библия говорит об обратном. – Алекс отлично знала, как выглядит любимая книга: сломанный корешок, загнутые уголки страниц, пометки на полях.

Теперь Тернер изогнул губы в улыбке.

– Так-то оно так. Но взгляните еще раз. На Марджори.

Алекс еще не пришла в себя после увиденного в «Черном вязе», теперь еще Тернер взялся ее испытывать. Ей вовсе не хотелось смотреть на тело. И все же, приглядевшись, она увидела.

– Кольца будто велики ей.

– Точно. Теперь взгляните на лицо.

Алекс ничуть не горела желанием вновь смотреть в молочно-серые глаза.

– Она выглядит как мертвая женщина.

– Восьмидесятилетняя мертвая женщина, – уточнил Тернер, потом добавил: – Марджори Стивен только что исполнилось пятьдесят пять.

Внутри все сжалось, сердце бешено заколотилось в груди. Вот почему Тернер решил, что в деле замешаны общества.

– Она не болела, – продолжил полицейский. – Любила ходить пешком по парку Ист-Рок, взбираться на Спящего гиганта, бегала каждое утро. Мы побеседовали с двумя сотрудниками, чьи кабинеты расположены в этом коридоре. Оба сообщили, что видели ее сегодня, она выглядела нормально и казалась совершенно здоровой. Когда мы показали фотографию тела, они едва ее узнали.

Все это отдавало сверхъестественным. Но при чем здесь Библия? Общества не цитировали Священное Писание, они использовали гораздо более редкие и мистические тексты.

– Не понимаю, – пробормотала Алекс. – Что-то не сходится.

Тернер потер рукой подбородок.

– Ладно. Можете сказать, что я гоняюсь за призраками.

Алекс с радостью бы это подтвердила, однако было здесь нечто неправильное. Не просто умершая в одиночестве женщина с Библией в руке; что-то скрывалось в ее молочно-серых глазах.

– Я могу поискать в библиотеке «Леты», – предложила Алекс. – Но хочу быть в курсе расследования.

– Так дела не делаются, Данте.

– Теперь я Вергилий, – сообщила Алекс, понимая, что это, возможно, ненадолго. – И будет так, как скажет «Лета».

– Вы изменились, Стерн.

– Подстригла волосы.

– Не стригли. И все же что-то в вас не так.

– Могу прислать подробный список.

Когда они вышли в коридор, Тернер махнул сотрудникам отдела судебной медицины, разрешая войти в кабинет. Им предстояло засунуть тело Марджори Стивен в мешок и отвезти в морг. Интересно, соизволят ли они сначала закрыть ей глаза?

– Сообщите, если что-то отыщете в библиотеке, – попросил Тернер возле лифта.

– Пришлите мне отчет токсикологической экспертизы, – проговорила Алекс, входя в лифт. – Он вернее всего сможет указать на связь с обществами. Впрочем, вы правы; возможно, здесь не случилось ничего странного, и я просто зря потратила часть вечера.

Прежде чем дверцы лифта успели сомкнуться, Тернер просунул внутрь руку, и они снова открылись.

– Я понял, – вдруг произнес он. – Мне всегда казалось, что за вами трудно угнаться.

– И? – Алекс надавила на кнопку, закрывающую двери.

– Теперь вас словно бы загнали в угол.

9

Прошлое лето

В воскресенье в девять утра Алекс приземлилась в Лос-Анджелесе. Майкл Ансельм и «Лета» оплатили полет первым классом, так что она заказала две порции бесплатного виски и проспала всю дорогу. Ей снилась последняя ночь в Граунд-Зиро, лежащая рядом застывшая Хелли, сжимающая биту рука. На этот раз, еще до того, как она нанесла первый удар, Лен проговорил: «Не все двери запираются, Алекс». А потом замолчал навсегда.

Алекс проснулась вся в поту. Сквозь мутное стекло иллюминатора проникали лучи солнца Лос-Анджелеса.

В такую жару вряд ли кто-то стал бы надевать лишнюю одежду. Однако Итан мог следить за прибывающими пассажирами, так что Алекс на всякий случай предпочла не рисковать. Она натянула толстовку, застегнула молнию и велела таксисту отвезти ее к 7-Eleven рядом с квартирой матери. Поездка обошлась почти в сотню баксов.

Город казался мутным и унылым, каким-то тусклым, желто-серым, как переваренный желток. Алекс купила кофе со льдом и «Доритос» и затаилась примерно в половине квартала от материнской квартиры. Ей хотелось увидеть маму, убедиться, что с ней все в порядке. Конечно, можно было бы просто постучать в дверь, но Мира тут же запаниковала бы, появись она без предупреждения. И как бы Алекс объяснила, где раздобыла деньги на билет, чтобы прилететь домой?

Когда возле домофона возникла подруга матери Андреа, Алекс ощутила, как кольнуло в груди. Через минуту появилась Мира в штанах для йоги и безразмерной футболке с затейливым рисунком в виде руки Фатимы, с перекинутой через плечо хозяйственной сумкой. Они зашагали рядом, в нужном темпе двигая руками и ногами, и некоторое время Алекс шла следом. Мира и Андреа явно направлялись на фермерский рынок, где покупали костный бульон, спирулину или экологически чистую люцерну. Слегка загорелая Мира с недавно подкрашенными светлыми волосами выглядела счастливой – и казалась совсем незнакомой. Алекс привыкла, что мать вечно беспокоилась о чокнутой, обозленной дочери. Дочь этой женщины училась в Йеле, подрабатывала летом и слала фотографии соседок по комнате, весенних цветов и мисок с лапшой.

Алекс опустилась на скамейку возле входа в парк, наблюдая, как мать с Андреа растворяются среди белых рыночных палаток. Внезапно сдавило горло, на глаза навернулись слезы, а еще появилось абсурдное желание что-нибудь ударить.

Из Миры вышла дерьмовая мать; она слишком увязла в собственных тревогах, чтобы служить для дочери хоть каким-то подобием якоря. Ненависть, которую долгое время испытывала к ней Алекс, до конца так и не прошла. Ей не досталась по наследству способность матери забывать и прощать, равно как и светлые волосы с голубыми глазами, любовь к миру и книжные полки, на которых теснились советы быть сердечнее, чувствительнее, мягче и идти по миру, сея семена добра. Страшная правда заключалась в том, что, если бы Алекс сумела перестать любить мать, она бы так и сделала, позволила бы Итану осуществить свои угрозы и больше бы сюда не вернулась. Однако привычка любить Миру засела в ней навсегда, и тоска по матери, которую хотелось бы иметь, неразрывно была связана с желанием защитить ту, что есть.