Огнедержец за поворотом открыл печь и начал представление: бросил в огонь пригоршню-другую пороха, и заплясало разноцветное пламя: голубое, зеленое, изумительно белое. Руки и физиономия огнедержца лоснились от пота, но он улыбался. Зеваки, которые отошли подальше, чтобы не припекало, хлопали ему и просили еще. Амат заметила в их кругу двух знакомых ткачей. Те были так увлечены зрелищем и беседой, что не обратили на нее внимания.
В заведении, когда Амат с провожатым туда добрались, бурлила жизнь. Люди толпились даже на улице, веселились, беседовали, выпивали. Амат осталась у перекрестка, пропустив Кирата вперед поговорить с хозяином, а сама принялась разглядывать дом.
Он состоял из двух половин: начинался одноэтажным фасадом с беседкой на крыше и свисающими поверх светлой штукатурки стен полотнищами голубого и серебряного цветов. Задняя часть была двухэтажной, обнесенной высокой стеной, – видно, за домом был разбит садик, а в прилегающей постройке находилась кухня. Окон было немного – и те узкие, высоко прорезанные. Для уединения. Или чтобы никто не сбежал.
В проеме главного входа на фоне фонарей возник Кират и жестом позвал за собой. Амат, опираясь на трость, прошла внутрь.
В парадном зале за столиками суетились игроки: играли в карты, бросали кости, двигали по доске фишки. В воздухе висел дым от неизвестных трав и листьев. Хорошо хоть не было петушиных боев или борьбы. Кират провел Амат в глубину зала, а оттуда – за тяжелую деревянную дверь. Миновали еще одно помещение, на этот раз заполненное шлюхами, скучающими среди кресел и пуфиков. Фонари здесь висели ниже и почти не давали тени. У одной стены журчал фонтан. Женщины и мальчики обратили к вошедшим накрашенные глаза, но отвернулись, едва стало понятно, что перед ними не клиенты. В конце узкого коридора с многочисленными дверями Амат с Киратом остановились перед еще одной дверью, обитой железом. Через миг та открылась.
Амат очутилась на черной половине дома, в просторном и неожиданно неряшливом общем зале с длинными столами и большой нишей в стене, где висели тряпье и куски кожи и стояли швейные верстаки. Из комнаты вели несколько дверей, хотя неясно было куда.
– Прошу, – произнес незнакомец в роскошных одеждах, но с плохими зубами.
Амат последовала за ним между столов из необструганного дерева и вопросительно указала на него. Кират кивнул: да, это хозяин, Ови Ниит.
Конторские книги, которыми предстояло заняться, лежали на низком столике в задней каморке. Амат с болью посмотрела на эти стопки кое-как переплетенных дешевых листов. Счета, похоже, вели с полдюжины человек, и каждый по-своему. Тут и там виднелись пометки и исправления.
– Как у вас запущено, – сказала Амат, снимая рыхлый том.
Ови Ниит прислонился к косяку за ее спиной. Тяжелые веки придавали ему полусонный вид. В тесноте комнатушки стал отчетливей запах его тела: смесь пота и застарелых благовоний.
«А он еще молодой, – подумала Амат. – Мне в сыновья годится».
– За оборот луны я смогла бы привести бумаги в относительный порядок. Может, чуть дольше.
– За это время я бы и сам управился. Мне нужно сейчас, – отрезал Ови Ниит.
Кират у него за спиной помрачнел.
– За неделю сделаю первые прикидки, – сказала Амат. – И то приблизительные. Не поручусь за верность.
Ови Ниит смерил ее взглядом. Ей вдруг стало зябко, несмотря на ночную жару. Он рассеянно помотал головой, словно обдумывая варианты.
– Три дня, – подсчитал наконец Ниит. – И две недели на всё про всё.
– Мы вроде не на базаре, – произнесла Амат и изобразила позу поправки собеседника – резкую, хотя и не оскорбительную. – Я говорю, как обстоит дело. За две недели не исправить. Самое малое – если все пойдет гладко – за три, но, скорее всего, понадобится больше. А торопить работу – все равно что велеть солнцу закатиться утром.
Повисла долгая пауза, которую нарушило тихое хмыканье Ови Ниита.
– Кират мне сказал, что тебя кое-кто ищет. Платят серебром.
Амат приняла позу подтверждения.
– Я ждал большей готовности помочь, – продолжил он.
В его голосе прозвучала обида, но глаза глядели бесстрастно.
– Я могла бы схитрить, но это не помогло бы ни мне, ни вам.
Ови Ниит обдумал ее слова, после чего изобразил согласие. Он повернулся к Кирату и кивнул, а Амат жестом попросил подождать, после чего вывел виноторговца за дверь и закрыл ее за собой.
Амат прислонилась к столу, держась за больную ногу. От ходьбы сведенные мышцы немного расслабились, хотя она и сейчас променяла бы недельное жалованье на возможность забрать из дому склянку с бальзамом. Из-за двери долетел смех Кирата. Смеялся он с облегчением, и у самой Амат немного отлегло от души. Теперь все будет хорошо. Внутренний голос шепнул было, что ее заманили в ловушку и Ови с Киратом послали гонца к круглолицему Ошаю, но Амат отмахнулась от подозрений. «Устала, вот и мерещится невесть что. А все жара и духота на том адском чердаке», – сказала она себе.
Дверь общего зала хлопнула, а через миг вернулся Ови Ниит.
– Я дал общему другу пару полос серебра и отправил домой, – сказал он. – Спать будешь со шлюхами. На заре все завтракают, в три ладони пополудни обедают, а ужинают – по второй метке свечи.
Амат Кяан изобразила жест благодарности. Ови Ниит ответил столь церемонной позой, что Амат заподозрила издевку.
Удар последовал молниеносно – она даже не заметила кулака. Кольцо на правой руке рассадило рот, и Амат упала, сильно ударившись об пол. Ногу так яростно свело судорогой, будто она обледенела.
– Три дня на первый отчет. Две недели на всё. За каждый день просрочки ответишь собственной шкурой, – холодно процедил Ниит. – Еще раз заикнешься о том, «как обстоит дело», продам не моргнув глазом. А заляпаешь мой пол кровью – будешь вылизывать, ты, старая утхайемская подстилка. Усекла?
Она успела удивиться, затем смутиться и вскипеть от ярости. Сопляк смерил ее взглядом, в котором угадывалось злорадство: он ждал ответа, нового повода поглумиться над ней. И можно было бы отчитать его за эту подлость – подлость мальчишки, лупящего почем зря дворнягу, – когда бы роль дворняги досталась не ей. Амат подавила возмущение, задвинула подальше гордость. Она думала, что во рту у нее горчит от желчи, а оказалось – просто от крови.
«Покорись, – сказала она себе. – Не время сейчас артачиться. Покорись и просто переживи».
И Амат Кяан, старшая распорядительница Дома Вилсинов, приняла позу благодарности за поучение. Пустить слезу было совсем несложно.
4
– Не могу! – призналась Лиат, перекрикивая плеск воды. – Для меня это чересчур!
Площадка для мытья находилась за стенами барака – каменная плита с открытой трубой сверху и сливом внизу. Итани стоял нагишом под струей и оттирал руки пемзой.
Солнце, хотя и висело над горизонтом в трех-четырех ладонях, уже покинуло складской квартал. Теперь склады стояли в тени, а вскоре и вовсе должны были погрузиться в ночь. Лиат, сидя на скамье, прислонилась к поросшей плющом стене, теребя плотные восковые листья.
– Амат оставила уйму недоделок, – продолжила она. – Взять договоры со старым Саньей. Откуда мне, спрашивается, было знать, что ему их не вернули? Она меня не предупредила. Потом, поставки в Обар не были обговорены, так что третий склад еще три недели будет пустовать, когда должен быть полон. И всякий раз, когда Вилсин-тя узнаёт о какой-нибудь неприятности, он… молча на меня смотрит, словно я сейчас начну пускать слюни, как младенец. Я его позорю.
Итани вышел из-под струи. Руки и ноги у него были серо-синими, с красным оттенком там, где он пытался отскрести с кожи краску – чуть не до мяса. Днем его артель таскала в красильню бадьи, и никто не остался неотмеченным. Лиат оглядела Итани с отчаянием в глазах. Она знала, что после такого ногти будут не одну неделю казаться грязными, пока не сойдет краска.
