День, когда пропали ангелы - Смакер Шон

Опустившись на колени, я прочел надпись:

ЛЮСИ ЛИ ЧЕМБЕРС

ЖЕНА И МАТЬ

Встретимся на краю света

Из-под десятка тюльпанов что-то выглядывало, поэтому я поднял их и положил на верхушку надгробия. И увидел маленький зеленый росток с белыми бутонами.

Древо Жизни…

Кто-то вынул его из ветки, принес на могилу и посадил в неглубокой ямке. Зеленые листья немного поблекли, и цветы уже были не такими белыми, как прежде, скорее приобрели болезненно-желтоватый оттенок. Древо умирало, это было очевидно. В глубине души у меня снова сгустилась старая тьма.

– Кто принес его сюда? – благоговейно прошептала Абра.

Я не знал, что и сказать. Мы посидели молча. С облегчением я понял, Древо забрала не Абра, и разочаровался в себе за то, что ей не поверил. Что со мной приключилось такое, от чего я перестал доверять лучшей подруге?

Однако, увидев росток на кладбище, я еще больше утвердился в своих сомнениях и решимости. С одной стороны, стало сложнее верить, что этот побег может каким-то образом вырвать мою мать из пасти смерти, такой он был крошечный, такой хрупкий. С другой – вот же он, здесь. Древо Жизни снова ко мне вернулось. Я подумал, это что-нибудь да значит.

– Оставим его на кладбище, – постановил я.

Так мы и сделали.

В любом случае росток был слишком слабым, чтобы его снова куда-то пересаживать, поэтому я замаскировал Древо желтыми в кровавых прожилках тюльпанами, скрыв от посторонних взглядов. Глубоко вздохнув, я поднялся на ноги, водрузил каменную чашу на надгробие матери и пошел прочь. Я покинул Абру и кладбище, все дальше уходя от скалы с пещерой. Я чувствовал, что Абра наблюдает за мной. Где-то за деревьями шумела река. Бесконечный звук, бурление жизни. Воды с тысячелетней историей с ревом изливались в долину, устремляясь к Дину, и уносили мои мысли с собой. Я слышал позади шаги Абры, но ничего ей не сказал. Мне нужно было подумать.

Между кладбищем и рекой торчали особняком три большие усыпальницы из гранита. Я все гадал, зачем их воткнули там в землю, словно гротескные саженцы. Наверное, склепы спасали тела от наводнения, когда река выходила из берегов, но точно я не знал. На одной из усыпальниц была надпись – тонкие прописные буквы вдоль крыши.

«В память о Жозефине М. Джинн». По обе стороны склепа были указаны даты ее рождения и смерти.

– Семьдесят лет… – пробормотала Абра, и я вздрогнул. Я уже забыл, что она шла за мной. – Интересно, эта могила как-то связана с мистером Джинном?

К столбу была прикреплена небольшая металлическая пластина с гравировкой, но слова уже не поддавались прочтению.

Я посмотрел на Абру, та уставилась на меня.

– Мне кажется, не стоит отдавать чашу старику, – сказала она.

– И мистеру Теннину тоже, – кивнул я.

– Не знаю, – тихо пробормотала Абра. – Ему-то, похоже, можно доверять.

Я не доверял никому. Мне не хотелось занимать чью-то сторону, выбирать между Теннином и Джинном, и полагаться я мог только на себя. Я был на своей стороне, пытаясь добиться как можно большего при помощи всех, кто не прочь был оказать мне поддержку.

Мы постояли немного, тая от летней жары. Река, скрытая деревьями, манила к себе. Вот бы лето сложилось иначе… Мы бы плавали на лодке по реке – вниз по течению к церкви и извилистым путем к городу. А когда наплавались бы – вернулись к нам на ферму и вошли бы в дом, окутанный ароматом шоколадного печенья, которое испекла мама.

Вот бы… Но вместо всего этого мы в душный день молча стояли на кладбище, стараясь сообразить, что делать с каменной чашей.

Мы вернулись к могиле мамы, и я забрал чашу. Та была тяжелой, но уже не такой, как прежде, словно мои руки привыкли к ней. Или чаша привыкла ко мне.

– Готов оставить ее в пещере? – спросила Абра.

Идея насчет места показалась мне отличной. Пещера находилась позади фермы мистера Джинна, да еще там, куда почти никто не ездит. Старик не увидит, как мы сюда ходим, значит, ничего и не заподозрит.

Я отнес чашу в маленькую пещеру неподалеку – всего пятьдесят ярдов за деревьями, где хребет обрывался отвесной скалой. Влажные камни, политые недавними грозами, скользили под ногами и мешали передвигаться быстро. Один раз я зацепился за кустарник, а потом пришлось карабкаться на небольшой выступ, поэтому на время я передал чашу Абре. Мне представилось, как она специально выпускает ее из рук, чаша разбивается о камни, и Абра смеется над моим горем. Но ничего подобного не произошло. Она обращалась с чашей так же бережно, как и я.

Мы добрались до пещеры, откуда хорошо просматривалась мутная от дождей река, что быстро несла свои воды. К ней тянулся огромный скалистый утес, размером почти с дом. У его подножия и находилась пещера около трех футов в высоту и пару – в ширину, темная, похожая на зияющую глазницу. Я подтолкнул чашу внутрь, и от ее веса на поверхности образовалась трещина – короткая полая дорожка.

– Один есть, – провозгласил я, – осталось еще два.

Вечером после ужина я пошел в амбар с отцом и мистером Теннином. Втроем мы сложили тюки сена и вычистили пол. Отец спустился вниз, а мы с мистером Теннином принялись вдвоем сгребать остатки сена вилами и сбрасывать через дыру в полу.

– Я нашел его, – тихо сказал я. – Первый элемент. Камень.

Мистер Теннин продолжал работать как ни в чем не бывало, а заговорив, почти не шевелил губами, будто кто-то за нами наблюдал.

– Хорошо, – пробормотал он, – хорошо. Теперь ты должен найти влагу.

– Воду? – прошептал я.

– Не воду. Кровь. Невинную кровь.

– Что? – охнул я.

У меня перед глазами возникла картина некого ужасного жертвоприношения, животное, в муках умирающее на алтаре, высокий священник, поднимающий каменный нож…

– Много не нужно, – сказал мистер Теннин. – Всего капля. Нужно поместить каплю крови невинного в середину каменной чаши прямо под Древо. – Он замолчал и внимательно посмотрел на меня. – Ты нашел его?

– Нет, – ответил я.

Слово вылетело изо рта так быстро, что я толком не понял, что сказал. Точнее, вранье родилось прежде, чем я понял, что вру.

Мистер Теннин смерил меня пристальным взглядом. Он сбросил в дыру новую порцию сена, и оно исчезло в темном проеме.

Вокруг нас поднялось и рассыпалось облачко сенной пыли.

– Помни, ты мне обещал, – сказал мистер Теннин, не глядя на меня, и вонзил вилы в кучу соломы. – Потому что я не забуду.

Его голос был все таким же добрым, но полным силы, и я знал: он и правда не забудет. Никогда.

28

– Кровь невинного?! – нервно уточнила Абра.

Впереди была долгая пятница, полностью свободная от работы. Мама всегда на этом настаивала. Всю неделю я вместе с отцом трудился на ферме, но после обеда в пятницу получал выходной. Меня ждала воля. Ни тебе работы, ни ответственности.

– Время игр, – говаривала мама, взъерошивая мне волосы и глядя на отца притворно умоляющим взглядом.

– Что он имел в виду, сказав «кровь невинного»? – спросила Абра.

– Невинную кровь, – отозвался я, будто это все объясняло.

Прошла неделя после смерти мамы. Мы сидели на старом дубе. Дерево определенно умирало. Листья пока еще держались, но были высохшими и хрупкими. Кое-какие ветки, что росли рядом с местом, куда ударила молния, обуглились, а их листья побурели.

Мы с Аброй устроились в том месте, где прятался кот, – в разлапистой пятерне дерева. Там я стоял, когда мама вскарабкалась наверх и велела мне бежать в дом.

Странно, конечно, но, сидя там с Аброй в полдень пятницы, я впервые осознал, насколько близко подошел к смерти. Я представил долину без меня. Вот родители моют посуду на кухне, и мама плачет. Отец выглядит усталым и безрадостным – в точности как сейчас.

Я задумался, что бы делала Абра, если бы я тогда умер на дереве. Горевала бы дома, вспоминая меня? Или через неделю после трагедии жизнь для нее пошла бы своим чередом? Время идет, люди уходят, и даже те, кто остался, рано или поздно исчезнут. Наверное, это самое трагичное в смерти – понимать, что, когда мы умираем, о нас забывают.