День, когда пропали ангелы - Смакер Шон

– А теперь? – спросил я. – Теперь ты убедилась?

Абра неохотно убрала руки от Древа и ответила:

– Ты не можешь, Сэм. Это неправильно. Нельзя воскрешать твою маму.

Стоило ей произнести эти слова, в душе моей взметнулась старая тьма, словно пламя раздули вновь.

– Не могу? – Я показал на ветки над головой, словно каждый плод был оправданием для моих действий.

– Ты не должен! – покачала головой Абра. – Так нельзя. Она пребывает в покое, а ты хочешь вернуть ее сюда?

– И что же, по-твоему, мне нужно сделать? – поинтересовался я, изо всех сил стараясь сдержаться. – Ведь это то, чего хотят все! Смерти больше нет, никакого горя, никаких потерь!

Тлеющий гнев вспыхнул яростью, которую подкрепляли все более частые удары молний и стук дождевых капель по верхушкам деревьев. Надвигалась буря.

– Сэм, ты должен его уничтожить! Именно об этом говорил мистер Теннин – Древо предназначено не нам.

– Уничтожить? – переспросил я, сдерживая смех. – Уничтожить! И как же мы его теперь уничтожим? Даже если я захочу, как мы – ты и я, парочка детей – с ним справимся?

– Огнем, – тихо сказала Абра.

31

Я покачал головой и уже приготовился спорить, растолковать Абре, почему необходимо вернуть маму: что она не хотела умирать, что ждет меня по ту сторону океана, что пытается выбраться из могилы… Мамина смерть оставила во мне пустоту. Как такое объяснить? Но не успел я сказать ни слова, как с деревьев на нас упала огромная тень.

Это был Амарок, и он медленно направлялся к Абре. Волк обнажил зубы и издал рык, от которого содрогнулась земля под ногами. Рык, что прозвучал в унисон с громом и молнией. На дороге Амарок выглядел иначе. Казалось, тогда он просто проявлял любопытство, а здесь, в тени Древа Жизни, зверь был совсем другим. Он злился и воспринимал Абру как угрозу Древу, поскольку каким-то образом догадался, что Абра уничтожит его, лишь только ей выпадет шанс.

Абра казалась совсем крошечной. Она уставилась на Амарока, который надвигался на нее сквозь туман, круша огромными лапами ветки и обрывая листья.

Она чуть развернулась от меня к зверю, но я все еще видел, как вспыхивают ее яркие голубые глаза, отражая грядущую бурю.

– Тебе здесь не место, – сказала Абра, и я поразился, что голос ее почти не пронизан страхом.

Амарок двигался медленно, однако его огромные лапы покрывали большое расстояние. Черные глаза зверя, словно два блестящих угля, светились глубинной черной тьмой, и не было у нее дна. Рык Амарока превратился в низкий гулкий голос.

– Плод тебе не принадлежит, – произнес он, и я задрожал, услышав слова из своего сна.

– Мне не нужен плод. Я хочу уничтожить Древо, – ответила Абра, решительно стиснув зубы.

Зверь снова зарычал. Он стоял так близко, что мог бы достать огромной лапищей Абру. Та, слегка согнув колени, потянулась за спину. Я заметил там небольшую выпуклость. Абра достала из-под рубашки меч и выставила перед собой. Кончик клинка дрожал. Я знал, ей страшно.

Меч определенно стал длиннее, чем раньше, или, может быть, увеличился, когда Абра его вытащила. Он превышал размером обычный меч и больше не светился тускло-серым. Клинок горел серебристым, как стекло, покрытое инеем, озаренное первым лучом солнца. Амарок на мгновение замер. Меч все изменил, и раннее утро субботы преисполнилось новыми возможностями.

Пошел дождь – сильный и чистый. Капли, барабаня по веткам, все растревожили, заставили камни блестеть, а опавшие листья на лесной подстилке – танцевать. Все вокруг пришло в движение, а мы втроем – я, Абра и Амарок – застыли совершенно неподвижно и неколебимо, в ожидании, кто же сделает первый шаг.

Амарок описал круг вокруг Абры, и я встревожился, боясь, что зверь повредит Древо. Осознав это, я понял, насколько низко пал… Я больше переживал за Древо Жизни, чем за свою подругу.

– Оно не принадлежит тебе, ты не можешь решать, оставить его или уничтожить, – почти неразборчиво проворчал Амарок, сопровождая человеческую речь звериным рычанием. Слова выплеснулись в мир как рвота.

Без всякого предупреждения Амарок бросился на Абру, и она взмахнула мечом, но огромный волкоподобный зверь увернулся от клинка. Он скакал вокруг нее из стороны в сторону. Замахнувшись на него, Абра потеряла равновесие. Черный волк нырнул под меч и обхватил зубами ее талию.

На какой-то душераздирающий миг я вспомнил ягненка, но Амарок почему-то не пронзил ее тело насквозь. Он злобно потряс Абру, и та обмякла. Я весь оцепенел, не веря, что все это происходит на самом деле, и оцепенение сменилось ужасом, когда Амарок швырнул мне ее, едва не сбив меня с ног. Она была совершенно безжизненна…

Что я натворил? Сначала мама умерла из-за того, что я подобрал идиотского кота, а теперь Абра лежит на земле и умирает, потому что мне вздумалось вырастить Древо. Кто следующий – отец? Неужели из-за своего эгоизма я потеряю всех, кого люблю?

От удара я упал на четвереньки и раздавил листок Древа Жизни, что держал в руке. Пальцы мои покрылись чем-то липким.

– А что же ты? – прорычал Амарок. – На чьей ты стороне?

Но слова его прозвучали глухо. Густой липкий сок, похожий на желе алоэ, окутал меня своим ароматом. От этого запаха голос Амарока затерялся где-то вдалеке, потерял смысл. Я ясно увидел лицо мамы – впервые со дня ее смерти видение было таким четким, – и она мне улыбалась. Все же некоторые из моих снов были правдой: мама действительно наблюдала за мной с вершины высокой белой скалы по другую сторону бескрайнего океана, но совсем не ждала, что я ее верну.

Она смотрела, что я буду делать дальше.

Запах листа Древа Жизни навеял множество добрых воспоминаний о ней: о том, как холодной осенью, когда удлинялись тени, мама водила меня собирать урожай тыквы, о цветах, которые мы посадили вместе, о том, как катались с небольшого холма за амбаром, когда я был совсем ребенком.

Я вспомнил даже то, что не мог помнить, – как она смотрела на меня, когда я только что родился: словно на самое бесценное в мире сокровище, как кормила меня из бутылочки, пела, закрыв глаза, любимые песни, ясным и чистым голосом.

Я вспомнил ее песни, куплеты и припевы, ноты и паузы. Аромат листа закружил меня той музыкой, а когда слова и мелодия затихли, я услышал стих, что проповедник прочел на маминых похоронах:

«По ту и по другую сторону реки, Древо Жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева – для исцеления народов».

– Древо принадлежит мне! – решительно сказал я. – Я принес его сюда и вырастил, и теперь могу делать с ним, что пожелаю.

Чуя, что я колеблюсь, Амарок подошел ближе. Наверное, каким-то образом понял: я потерял уверенность и не знаю, как поступить, и в равной степени готов как уничтожить Древо, так и оберегать его.

– Оно не твое!

Но я видел сердце Амарока, и посреди царящего там мрака разглядел зерно сомнения. Тьма внутри меня умирала, угасала – ее убивал аромат листа, и мое зрение очистилось. Я стал видеть вещи такими, какими они были на самом деле.

Наклонившись, я поднял меч. Некогда было искать, чем обернуть рукоять и защитить кожу, пришлось действовать быстро. Я обжегся, но стиснул зубы и вцепился в рукоять.

Боль оказалась мучительной. Моя кожа плавилась, пузырилась и лопалась, прилипнув к горячему металлу, но нужно было держаться. Рука онемела.

Физическая боль смешалась с моим горем, и я вскрикнул, издав первобытный звук.

Абра по-прежнему лежала неподвижно на земле где-то позади. Я не знал, жива она или мертва. Амарок рычал, не отводя от меня взгляда. С огромных блестящих клыков капала слюна.

Древо тем временем все еще медленно, но росло, двигаясь так же, как колышущаяся от ветра роща, – листья шуршали, плоды покачивались.

Небо пронзила молния, и за ней последовал невероятный по силе удар грома. Дождь припустил пуще.

Посреди этого хаоса мелькнули две вспышки. Врезались в землю и обрели форму, и я догадался, что это мистер Джинн и мистер Теннин – херувимы, которые сражаются за Древо Жизни с начала времен.