Меня охватила такая ярость, что я едва смогла заговорить.
– Я здесь не для того, чтобы играть в игры, – произнесла я самым спокойным тоном, на который оказалась способна. – Отпустите ее, и я подумаю о том, чтобы вернуть тебе то, что у меня…
Темноволосая фейри что-то пробормотала себе под нос; незнакомые слова показались мне ругательством.
– Вот значит что, – выдохнула она вслух. – Артефакт действительно у тебя.
Она пристально смотрела на мою руку – на покрывающие ее странные золотые прожилки.
Проклятье!
– Слушайте, это глупо… – начала я, но не успела закончить.
– Мы здесь тоже не для того, чтобы играть в игры, маленькая рабыня! – прорычал Зороков.
Я даже не успела дернуться – нож скользнул по горлу Мелины, и ее тело упало на землю окровавленной грудой.
На меня набросился другой стражник, а следом второй и третий.
– Держи ее руку! – крикнул кто-то, и в моем запястье взорвалась боль, настолько сильная, что на мгновение мир вокруг поглотила чернота.
Я из последних сил цеплялась за сознание. Цеплялась за остатки своей магии.
Давай, Тисаана. Ты же умрешь здесь, если не сможешь.
Я призвала каждую крупицу еще живущей во мне магии, каждый ее крохотный фрагмент. Усилием воли прогнала ее по венам. Боги, какая же пытка: магия словно сжигала тело изнутри.
Стражники, схватившие меня, закричали от боли, отдергивая охваченные разложением руки. Моя собственная правая рука висела беспомощной плетью – чей-то клинок оставил на ней порез настолько глубокий, что я мельком увидела кость. Когда я подхватила свою саблю с земли, мне пришлось держать ее в левой руке.
Все слилось в безумную череду образов. Падающий стражник, черное от гнили лицо. Мой клинок вонзается в чью-то грудь.
Во время сражения происходило что-то странное. В голове мелькали другие образы – не тех, кто отчаянно сражался сейчас, а других людей, которые, как я знала, были далеко отсюда. Словно долю секунды я смотрела на мир чужим взглядом.
Сначала я увидела мужчину с медного цвета волосами и зелеными глазами, смотревшими на меня пристально и с беспокойством. Красиво обставленная комната, полная зелени и рассеянного солнечного света. Абсолютная, всепоглощающая ненависть.
Картинка исчезла, сменившись другим изображением: белая комната. Резьба на полу, множество повторяющихся раз за разом фигур. Усталость. Страх. Я смотрю вниз, на ладони, которые так хорошо знаю, и на стратаграммы, нарисованные чернилами на руках.
Мое сердце остановилось. Я дернулась, и изображение исчезло.
Макс. Это был он. Я видела его. Я чувствовала его. Я была им.
Осознание поразило так сильно, что я запнулась на середине выпада. Стражник воспользовался моим замешательством и сбил меня с ног. Я с размаху ударилась спиной о землю.
Нет. Вернись. Вернись ко мне.
Я попыталась снова дотянуться до магии, но она ускользала от меня. Чары, окружавшие саблю, исчезли, оставив лишь жалкую сталь, и стражник легко выбил у меня оружие.
Аяка, подойдя ближе, пристально разглядывала мою руку.
– Отруби ее, – приказала она.
Стражник замахнулся мечом. Я попыталась увернуться, откатиться в сторону, но другой стражник схватил меня за плечи и прижал мое запястье к земле.
Но в тот самый момент, когда занесенный клинок был готов опуститься, в землю ударил золотой луч, отбросив моего противника прочь. Я моргнула, но смогла увидеть лишь распростертые в пылающем закатном свете крылья, прикрывающие меня.
Я с облегчением выдохнула.
Ишка бросил на меня через плечо раздраженный взгляд:
– Мы так не договаривались.
– Потом все объясню, – прохрипела я, поднимаясь на ноги.
Он обхватил меня, готовясь унести прочь, когда рядом раздался возглас:
– Ишка!
Голова Ишки дернулась в сторону светловолосой фейри, и он замер.
– Аяка, – выдохнул он, словно не осознавая, что говорит вслух.
– Вернись. – Она приблизилась, глядя на него из-под сдвинутых бровей. – Король готов принять тебя обратно. Твоему сыну нездоровится, он…
– Ишка, – зашипела я.
У нас не было времени.
Мой голос, казалось, вывел Ишку из оцепенения – одним движением, от которого перехватило дух, мы взмыли в небо. Неловко вцепившись в своего спасителя, я наблюдала, как зрители на земле – рабы, стражники, фейри, Зороковы – становятся все меньше и меньше. Тело Мелины выглядело изломанной кучкой, окруженной багровым пятном.
– Они будут преследовать нас? – спросила я.
– Нет. Аяка пока плохо летает. Она знает, что не сможет нас догнать.
В животе у меня ухнуло, когда он ушел в пике, набирая скорость. Поместье осталось далеко позади, и сейчас мы парили над бесконечными полями. Ишка бросил на меня быстрый взгляд, отметив, что я бережно прижимаю к телу руку.
– Ты ранена.
– Ничего серьезного, – солгала я.
– Мы так не договаривались.
Да уж, определенно.
– Слишком шумно, – сказала я, напрягая связки, чтобы перекричать ветер. – Потом обсудим.
Еще одна откровенная глупая ложь. Но Ишка решил проявить снисходительность, и больше мы не разговаривали.
Глава 4
ЭФ
Каждый раз, стоило закрыть глаза, я видела белизну. Белый – это даже не цвет, а всего лишь его отсутствие. А главное, белый – это пустота.
Я ненавидела белый цвет, а он преследовал меня повсюду. Все вокруг опустело. В голове не осталось ничего, кроме собственных мыслей. В легких – ничего, кроме собственного дыхания. Под кожей билось только одно сердце. Мое тело стало подобным одинокой, заброшенной пещере. Все то, от чего я стремилась убежать, отдавалось в ней громогласным эхом.
Нет ничего ужаснее полного одиночества.
Одиночество заполонило мои сны. Я успела забыть, что такое сны, насколько они способны сводить с ума, когда приходится нести их бремя в одиночку. Обычно в снах возвращались худшие моменты прошлого.
Но иногда – очень редко – сны напоминали о связи.
Я всегда знала, когда получала весточки от них. От Тисааны и Максантариуса. Невозможно забыть черты разума, в котором провела столько времени.
Я помнила прагматизм и непреклонность Тисааны, скрывающееся за ними ранимое сердце. Поэтому я сразу поняла, что это она, когда увидела вспышки образов: стройное тело оседает на землю, на горле распахивается рана, грусть и сожаление уносят порывы свистящего ветра.
Я помнила острый ум Максантариуса и поэтому ни секунды не сомневалась, когда увидела белый потолок, покрытый круглыми отметинами, почувствовала всепоглощающую боль и сметающий с ног порыв ужасной силы.
И в эти прекрасные секунды одиночество уходило. Я пыталась уцепиться за нашу связь, но затем все поглощало прошлое.
Сон перенес меня в другое знакомое место. Я очутилась в странном круглом здании с каменными стенами, среди людей. Тело отказывалось слушаться, и я повалилась на землю. Я звала Ишку, но он, бросив на меня последний взгляд, отвернулся. Порыв ветра растрепал его золотистые волосы, и он исчез, оставив меня. Оставив в одиночестве на пятьсот лет мучений…
С криком я проснулась.
Тело подо мной издало сдавленный стон, но я не обратила на это внимания. Пальцы сами нащупали горло нападавшего. Тот забился, колотя руками. Один из взмахов пришелся мне в лицо, и я оскалилась, отвечая ударом на удар.
Впервые за долгое время я чувствовала, что ко мне вернулось былое могущество. Я любила гнев. Гнев – краснота и чернота, рев и крики. Противоположность пустоте. Противоположность белизне, белизне, белизне.
Перед глазами стояло лицо Ишки, скрытое копной светлых волос. Ишки, который предал и погубил меня.
Я схватила с подноса столовый нож, замахнулась и…
– Эф!
Крик заставил меня замереть.
Я ненавидела это имя. Меня звали иначе.
Меня с силой потянули назад. Я отбивалась и размахивала ножом, оскалив зубы. Ударялась обо что-то.
