Оружие выскальзывало из вмиг ослабевших пальцев, ноги подкашивались, некоторые просто теряли сознание.
Сам я едва держался. Каждый шаг давался с трудом, приходилось хвататься за стены домов, чтобы не упасть. Мышцы горели огнем, в груди словно раскаленные угли. Организм требовал платы за часы работы на пределе возможностей.
Но останавливаться было нельзя. Нужно было организовать смены, восстановить укрепления, подготовиться к следующей атаке. Да и людям нужно видеть, что их лидер мелькает то тут, то там, давая совет, морально поддерживая и хваля за отличную работу.
Панкратов определённо оказался звездой этого вечера.
— Кузьмич! — позвал я.
Старый сержант мгновенно оказался рядом.
— Слушаю, воевода!
— Твои люди — единственные боеспособные сейчас. Организуй смены на стенах.
— Так точно! — Панкратов развернулся к своим. — Петров, Сидоров — на северную стену! Митрофанов с отделением — на западную!
Пока сержант распределял дежурства, я добрался до пролома в восточном бастионе. Брешь шириной метров пять прикрывали каменные плиты, выдвинутые геомантами, но они просуществуют лишь ограниченное время. Это лишь пластырь на кровоточащей ране, а нужно перманентное решение.
Вершинин и Сомова уже были на месте. Оба геоманта выглядели не лучше меня — бледные, с темными кругами под глазами.
— Никита… начинай с основания, — каждое слово давалось с трудом. — Мария… боковые опоры.
В недрах под нашими ногами имелись крепкие камни, и если их заставить показаться и придать нужную форму, тогда материя уже никуда не денется.
Я попытался показать структуру будущей стены, но магия почти не откликалась. Камни под землёй едва шевелились. То, что раньше я создал бы за минуты, теперь требовало мучительных усилий.
— Может, вам отдохнуть? — предложил Вершинин, видя мое состояние.
— Нет! — рявкнул я, заставляя себя сосредоточиться. — Смотрите… вот так…
Превозмогая слабость, я начал тащить на себя глыбы и формировать базовую арку. Кривую, неровную, но функциональную. Геоманты подхватили идею, начали достраивать стену.
Общими усилиями к закату брешь удалось закрыть. Стена вышла кривоватой, с явными швами между применением магии каждого из нас. Но она стояла и могла выдержать атаку.
К тому времени я едва держался на ногах. Но нужно было еще посетить лазарет, узнать о потерях.
* * *
Здание больницы встретило меня тяжелым запахом крови, лекарств и человеческого страдания. На полу лежали раненые — коек катастрофически не хватало. Стоны, бред, тихий плач создавали гнетущую какофонию.
Альбинони выглядел так, словно не спал трое суток. Рукава закатаны по локоть, фартук весь в крови. Увидев меня, он подошел, на ходу вытирая руки:
— Девять погибших, signore Платонов. Семнадцать тяжелораненых, из них двое… вряд ли доживут до утра.
Он помолчал, потирая переносицу окровавленными пальцами.
— Должен сказать — без Светова у нас было бы не девять трупов, а все тридцать. Этот рыжебородый гений вытащил с того света как минимум дюжину человек. Я видел, как он буквально срастил перерубленную артерию у того парня из Дербышей. Руками, понимаете? Просто держал края раны и заставлял ткани регенерировать.
Доктор покачал головой с профессиональным восхищением:
— А та женщина с выпущенными кишками? Я был уверен, что она не протянет и часа. Но Георгий остановил внутреннее кровотечение, стабилизировал её, и я смог зашить. Сейчас она без сознания, но жить будет. И таких случаев — половина из тех, кого принесли.
Джованни устало провёл рукой по лицу:
— Если бы не он и не моя хирургия… Я оперировал на грани возможного, signore, но без магии целителя большинство умерло бы от шока или кровопотери ещё на столе.
Он выпрямился, и в его усталых глазах мелькнула гордость:
— Двенадцать смогут вернуться в строй через неделю, ещё четверо — через месяц. Это если Светов продолжит с ними работать, ускорит регенерацию. Но главное — мы потеряли девять человек там, где должны были потерять тридцать или сорок. Это… это почти чудо, учитывая масштаб побоища.
Я кивнул, запоминая цифры. Каждое число — чья-то жизнь, чья-то судьба.
— Кто погиб?
Доктор достал измятый лист:
— В основном молодые. Те, кто месяц назад впервые взял оружие. Андрей Ласкин, девятнадцать лет. Петр Молотов, двадцать один. Василий Дроздов, восемнадцать…
Он продолжал читать, а я мысленно видел их лица. Вчера еще живые, полные надежд парни. Сегодня — имена для стелы памяти.
Так чаще всего и бывает, гибнут новобранцы. Те, кто пережил первый бой чаще всего переживет и следующий. Неумолимая и жестокая логика войны.
В углу на полу сидела Анфиса, обхватив голову руками. Девушка дрожала всем телом.
— Что с ней? — спросил я Альбинони.
— Эмпатическая перегрузка. Она приняла слишком много чужой боли. Пыталась облегчить страдания умирающих, забирала их страх… Я дал успокоительное, но нужен отдых.
Я подошел к девушке, положил руку на плечо. Она подняла заплаканное лицо:
— Я чувствовала, как они умирают. Каждого. Их страх, их боль… Я не могла не впитывать, они так страдали…
— Ты сделала важное дело, Анфиса. Благодаря тебе они ушли спокойно, без страха. Это великий дар.
— Но я не смогла их спасти…
— Никто не мог. Но ты дала им то, что было в твоих силах — покой в последние минуты. Отдыхай. И спасибо тебе…
Выходя из лазарета, я отдал распоряжение, вписать новые имена на стелу памяти. Девять имен. Девять жизней, отданных за Угрюм.
* * *
К вечеру ворота цитадели открылись, выпуская жителей. Они пережидали бой в убежище, и теперь спешили к своим домам. Особенно пострадал восточный бастион — именно там жили переселенцы из Овечкино.
Картина была удручающей. Проломленные стены, сгоревшие сараи, затоптанные огороды. Трупы Бездушных уже убрали и сожгли, но чёрная кровь все еще пятнала землю.
Женщина средних лет упала на колени перед остатками своего дома, сожженного дотла:
— Господи, да что ж это такое! Изба-то моя… всё пропало! Скотинка вся, зерно… Да как же так, обещали ведь уберечь!
Соседи пытались поднять женщину, но та вырывалась.
— Где теперь жить⁈
Старый Архип, которого я лично отводил в цитадель во время первой тревоги, неожиданно стукнул клюкой о землю.
— Цыц, Марфа! Жива осталась — и ладно! Дом новый отстроим! Пустое о тряпках горевать! Нам жизни сохранили! Ты ходишь, дышишь, вопить вон можешь! А тряпки новые наживём!
Другие подхватили:
— И то правда! Не будь стен — всех бы порезали!
— Воевода нас спас!
Я выступил вперед:
— Слушайте все! Каждый разрушенный дом будет восстановлен. Каждая потеря — компенсирована. Это моё личное обещание. Но сейчас нужно расчистить завалы, спасти что можно.
Постепенно паника сменилась деловитостью. Люди принялись разбирать развалины, вытаскивать уцелевшие вещи. Сообща ловили разбежавшихся кур — первая улыбка за весь день.
Соседи помогали соседям. Те, чьи дома уцелели, приглашали погорельцев к себе. Беда объединила людей крепче любых приказов.
* * *
Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в багровые тона. Я медленно обходил посты на стене. Силы немного восстановились после короткого отдыха, но усталость все еще давила на плечи как мельничный жернов.
Проверял дозорных — бодрствуют ли, в состоянии ли нести службу. Осматривал укрепления, запоминая где предстоит восстановить повреждения. Привычная рутина командира, которая помогала не думать о потерях.
Сзади послышались шаги. Обернулся — Ярослава Засекина. Княжна выглядела непривычно смущённой.
— Воевода… Прохор. Я хотела извиниться. За утро. Я была не права.
Я кивнул, принимая извинения. В пылу боя легко потерять голову, особенно когда видишь, как гибнут товарищи.
— Ты знал, что будет прорыв? — спросила она после паузы. — Специально держал нас в резерве?
