Лекарь Империи 2 (СИ) - Лиманский Александр

Я откашлялся, чтобы привлечь его внимание.

— Вениамин Петрович, — я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более почтительно, но с нотками живого профессионального интереса. — И у меня возникло несколько вопросов, если позволите.

Он оторвался от своих бумаг и устало посмотрел на меня.

— Валяй, Разумовский, раз уж ты здесь. Все равно от тебя так просто не отделаешься.

Я мысленно усмехнулся. Ну что ж, начнем наш маленький спектакль.

— Смотрите, Вениамин Петрович, какая получается интересная картина, — я взял со стола лист с результатами анализов и сделал вид, что внимательно его изучаю. — Сначала мы назначаем мальчику стандартные восстановительные эликсиры, тот же «Регенол-Форте». Эффекта — ноль. Организм их отторгает. Мы предполагаем индивидуальную непереносимость и переходим на более мощный, дорогой и гипоаллергенный «Вита-Реген». Логично. Но что мы видим?

Я сделал многозначительную паузу. Преображенский нахмурился, явно пытаясь понять, к чему я клоню.

— Мы видим кратковременное улучшение, — продолжил я. — Температура спадает, воспалительные маркеры в крови снижаются. Все идет хорошо. Но потом, буквально через несколько дней, на фоне продолжающейся терапии «Вита-Регеном», ему снова становится хуже. Температура опять ползет вверх, лейкоциты растут, СОЭ зашкаливает. И при этом, что самое интересное, все посевы на инфекцию, которые вы ему делали, — стерильны. Никаких бактерий, никаких грибков.

Я снова замолчал, давая ему возможность самому сложить два и два.

— Это выглядит так, — я решил немного ему помочь, — как будто мы пытаемся потушить пожар, подливая в него бензин. Как будто само наше лечение, направленное на стимуляцию иммунитета и регенерацию, на самом деле только подстегивает какой-то скрытый, но очень агрессивный воспалительный процесс. А что, если проблема не в том, что лекарства не подходят, а в том, что сама иммунная система мальчика сейчас работает неправильно? Что, если это какая-то… гиперактивная, парадоксальная реакция на саму операцию или на любое внешнее вмешательство?

Преображенский несколько секунд молча смотрел на меня, и я видел, как в его уставших глазах загорается огонек живого интереса. Он отложил ручку и откинулся на спинку кресла.

— Продолжайте, адепт, — его голос звучал уже не так снисходительно. — Ваша мысль мне нравится.

— Это просто гипотеза, Вениамин Петрович, — я постарался выглядеть как можно скромнее. — Но что, если мы имеем дело с острым послеоперационным аутоиммунным процессом? Его иммунная система, взбудораженная операцией, теперь воспринимает любое, даже самое безобидное, лекарство как угрозу и отвечает на него неадекватной, бурной воспалительной реакцией. И чем сильнее мы пытаемся его стимулировать, тем хуже ему становится.

Преображенский задумчиво потер подбородок.

— Аутоиммунный процесс… — он медленно произнес это слово, как будто пробуя его на вкус. — М-да, Разумовский, это, конечно, очень смелая гипотеза. Но, должен признать, она многое объясняет. И эту странную динамику, и отсутствие эффекта от антибиотиков, и стерильные посевы. Но это всего лишь гипотеза. И ее нужно как-то проверять. А у нас нет ни времени, ни средств на сложные и дорогостоящие иммунологические тесты.

— А нам они и не нужны, — я улыбнулся. — По крайней мере, пока. Мы можем пойти от обратного. Если моя теория верна, и мы уберем главный раздражитель, то есть, прекратим стимуляцию иммунитета, то состояние мальчика должно улучшиться. Я предлагаю на время отменить ему все восстановительные эликсиры и назначить короткий курс простых и дешевых иммуносупрессоров. Например, обычный преднизолон. Чтобы успокоить его взбунтовавшуюся иммунную систему. Мы ведь ничего не теряем. От нынешнего лечения ему все равно становится только хуже.

Преображенский нахмурился.

— Иммуносупрессоры? В раннем послеоперационном периоде? Разумовский, это же опасно! Подавление иммунитета может спровоцировать развитие вторичной инфекции, с которой ослабленный организм мальчика просто не справится! Мы можем его потерять!

— Риск, конечно, есть, Вениамин Петрович, — я не стал спорить. — Но, на мой взгляд, он гораздо меньше, чем риск потерять его от прогрессирующего аутоиммунного воспаления и полиорганной недостаточности. К тому же, мы же не собираемся давать ему лошадиные дозы. Небольшая, тщательно подобранная дозировка на несколько дней, под строгим контролем анализов и общего состояния. Мне кажется, это наш единственный шанс.

Преображенский долго молчал, барабаня пальцами по столу. Я видел, как в его голове идет напряженная борьба. С одной стороны — протоколы, инструкции, страх перед возможными осложнениями и ответственностью. С другой — логика, здравый смысл и отчаянное желание помочь маленькому пациенту.

— Ладно, Разумовский, — наконец выдохнул он. — Я подумаю над твоим предложением. А сейчас — иди работай. Мне нужно все как следует обдумать.

Я кивнул. Это была уже маленькая победа. Заставить Мастера-Целителя хотя бы задуматься над твоей безумной теорией — это уже дорогого стоит.

Я вышел из его кабинета. Фырк, который все это время сидел у меня на плече и с интересом слушал наш разговор, тут же не преминул вставить свои пять копеек.

— Ну, двуногий, ну ты даешь! — проскрипел он. — Так этого вашего Преображенского уел, так его развел! Прямо как опытный психолог! Он же теперь всю ночь спать не будет, все про эти твои аутоиммунные процессы думать будет! А утром, глядишь, и согласится! Молодец, хвалю!

Я только усмехнулся. До конца моего обеденного перерыва оставалось еще минут десять. К юристам я, конечно, уже не успевал. Да и бог с ними. Сейчас главным было — Сенька. А с наглым Прохором Захаровичем я еще успею разобраться.

Я спустился на первый этаж, собираясь вернуться в «первичку» и продолжить разгребать эти авгиевы конюшни. Но по дороге у меня в кармане завибрировал телефон. Номер был незнакомым.

Я взял трубку.

— Адепт Разумовский? — раздался на том конце провода знакомый вкрадчивый голос следователя Мышкина.

— Он самый, — я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более нейтрально. — Чем могу быть полезен, господин следователь?

— Илья, у меня для вас новости, — Мышкин говорил тщательно подбирая слова. По его интонации невозможно было понять хорошие новости или плохие. — Пришли результаты дополнительных анализов Арсения Ветрова. Те, которые мы отправляли в столичную лабораторию Гильдии.

Глава 7

Я напрягся. Вот оно. Сейчас начнется.

— И что же там, в этих ваших столичных результатах? — я старался, чтобы мой голос звучал как можно более безразлично.

— А ничего, Илья, ничего! — хмыкнул Мышкин в трубку. — Абсолютно ничего! Никаких следов посторонних магических или алхимических реагентов в его тканях не обнаружено. Анализы чистые, как слеза младенца. А это значит, что основная линия обвинения против вас, так сказать, рассыпалась.

Я почувствовал, как у меня с души свалился огромный камень. Неужели? Неужели этот кошмар наконец-то закончится?

— В общем, Илья, — продолжал тем временем Мышкин, — я приглашаю вас завтра утром, часов эдак в девять, к себе в отдел. Для официального закрытия дела и снятия с вас этих ограничительных артефактов. Проще говоря, кандалов.

Я несколько секунд молчал, пытаясь переварить услышанное. Все так просто?

— Но… позвольте, господин следователь, — я нахмурился. — А как же заявление Марины Ветровой? Очная ставка? Ее опасения по поводу моей диагностики? Все это уже не имеет значения?

— Ах, это… — Мышкин снова хихикнул. — Скажем так, Илья, у нас появились некоторые… новые обстоятельства, которые заставляют нас взглянуть на показания госпожи Ветровой под несколько иным углом. Но это уже детали следствия, которые вас не касаются. Мне, если честно, некогда вам сейчас все это объяснять по телефону. Как придете завтра утром ко мне в отдел, там и поговорим. Если, конечно, у меня будет на это время и настроение.