Проклятый Лекарь. Том 4 (СИ) - Молотов Виктор

А вот к якорю я потянулся с осторожностью хирурга, приближающегося к незнакомому имплантату.

Серебряный камешек размером с пятирублёвую монету, холодный и тяжёлый, был покрыт тончайшей вязью рун, которые слабо пульсировали в такт моему собственному магическому зрению.

В центре — идеально гладкая, прозрачная бусина.

Мои пальцы замерли в сантиметре от его поверхности. И тут я почувствовал это. Невидимое, но упругое сопротивление. Сила отталкивала мою руку, как два одноимённых полюса магнита.

Интересно.

Я надавил сильнее, вкладывая в движение свою волю. Барьер не поддался. Он был не агрессивным, а абсолютным. Как физический закон.

Защита от некромантов? Возможно. Или от всех магов в принципе? А может, артефакт был персонально настроен на своего создателя, отторгая любую чужую ауру?

— Возьми артефакт, — приказал я, обернувшись к Костомару.

— Я ем грунт? — из-под паранджи донеслось встревоженное, почти испуганное ворчание.

— Конечно, это не опасно, — перевёл я. — А какая тебе разница? Ты всё равно мёртвый. Тебя ни болезнь не берёт, ни меч, ни проклятье.

— Я ем грунт! — возмущённо возразил он.

— Да, я понимаю, что у тебя большая, чистая и бессмертная душа воина, — усмехнулся я. — Но сейчас нужно проверить теорию. Давай, не бойся.

Костомар неохотно протянул свою костяную руку к артефакту. Его пальцы свободно, без малейшего сопротивления сомкнулись на нём. Это представление я загородил своей широкой спиной. Это уже лишнее для наших зрителей.

— Я ем грунт, — удивлённо констатировал он, поднимая камешек со стола.

Так, значит, защита была настроена не на магию в целом, а именно на живых. Или, что более вероятно, на тех, кто обладает собственной, тёплой Живой.

Артефакт, работающий с жизненной силой, отторгал её, как гидрофобная поверхность отталкивает воду. А мёртвые, не имеющие собственной Живы, могли брать его свободно. Изящное решение. Мертвецы редко интересуются подобными штуками.

— Положи в карман и не потеряй, — велел я Костомару. — Дома изучим подробнее.

Задача была выполнена.

Теперь можно было возвращаться к живым. И к их маленьким, скучным проблемам.

Мы вышли из изолятора. За толстым бронированным стеклом, на ярко освещённом металлическом столе осталась лишь небольшая горстка серого пепла. Всё, что осталось от двухметрового монстра Ваксина. Идеально чисто. Никаких улик.

В ангаре нас ждал только Ярк. Даже капитан Краснов исчез. Начальник охраны не любил лишних свидетелей. Полезное качество.

— Я так и знал, что ты некромант, — сказал он без предисловий, едва за нами с шипением закрылась герметичная дверь.

Это был не вопрос. Это была констатация.

Он видел вспышку фиолетового света и то, как я управляю энергией. Он видел, как труп рассыпался в прах. Для него картина была ясна.

— Это ваши домыслы, Георгий Александрович. Я просто обладаю определёнными способностями, которые помогают в медицинской практике.

— Ага, конечно, — хмыкнул он. — А я всех выгнал просто так, от нечего делать. Чтобы твои «медицинские способности» никто не увидел. Можешь не благодарить, я понимаю необходимость конфиденциальности.

Он прошёлся по комнате, заложив руки за спину. Он не злился, а был… заинтригован.

— Так что с метаморфом-то было? И не говори мне про «редкую посмертную аномалию». Я, может, и не маг, но дураком меня тоже не назовёшь.

Он не дурак. Это правда.

Врать ему было бы опасно и глупо. Но и говорить всю правду — тактически неверно. Нужно было дать ему часть правды. Ту часть, которую его солдатский, прагматичный мозг сможет принять.

— Он был оборотнем не от рождения, — решил я начать издалека. — Кто-то проклял его, превратил в зверя. Вероятно, в молодости он кого-то сильно обидел. Или перешёл дорогу не тому человеку. Проклятье умерло вместе с ним, но оставило после себя следы — остаточную магическую энергию, которая могла быть опасна.

— И на хрен мы тогда его здесь хранили? — Ярк резко повернулся ко мне. — Чтобы ты провёл свою магическую уборку?

Я медленно достал из внутреннего кармана маленький чёрный шарик и продемонстрировал его, держа на открытой ладони.

— Вы хранили его ради этого.

Ярк наклонился, с профессиональным подозрением разглядывая мой «чернослив». На его суровом, непроницаемом лице отразилось искреннее, почти детское недоумение.

— Что это за хрень? Высушенная слива? — спросил он.

— Скажу, если ответите, что вы видели, когда дотронулись до артефакта, — тут же парировал я.

Глава 7

Ярк явно боролся с собой, то открывая рот, то снова его закрывая, словно слова застревали в горле.

Он не знал, как начать разговор. Как перейти от роли начальника охраны, обязанного докладывать обо всех аномалиях, к роли… сообщника? Свидетеля? Пациента? Он сам не определился.

Наконец он махнул рукой с видом человека, который решил сжечь за собой все мосты.

— А, к чёрту! Всё равно мы с вами теперь, похоже, на одной стороне. После всего, что произошло, — он кивнул в сторону изолятора, — глупо притворяться, что между нами только деловые отношения. Теперь я расскажу вам всю правду.

Он подошёл к высокому, грязному окну, упираясь ладонями в подоконник. За стеклом простирались ряды тёмных ангаров.

— В тот день, когда вы потеряли сознание у озера, произошло нечто странное. Я отвёз вас в клинику, убедился, что вы живы, и вернулся сюда, на базу, проконтролировать тело метаморфа. И тут… — он замолчал, подбирая слова. — Меня словно потянуло к артефакту. Неведомая сила, как магнит, тащила мою руку к этому проклятому камешку.

Он исповедовался. Ему нужно было выговориться, рассказать о том, что выходило за рамки его солдатского, прагматичного мира.

И он выбрал меня в качестве своего… духовника. Иронично.

Некромант, принимающий исповедь у ветерана тайной службы. Этот мир не переставал меня удивлять.

— И вы не сопротивлялись? — спросил я. Вопрос был не праздным. Он был скорее диагностическим.

— Пытался! — он резко обернулся. — Но это было как… как пытаться не дышать. Можешь продержаться минуту-две, но в конце концов тело возьмёт своё. Я дотронулся до артефакта, и…

Он провёл рукой по лицу, словно стирая неприятное, липкое воспоминание.

— Я оказался в полной темноте. Не просто в темноте — в пустоте. Никаких звуков, запахов, ощущений. Только я и бесконечная чернота вокруг.

Он помолчал, явно собираясь с духом. И продолжил:

— Признаюсь честно, хоть для ветерана трёх войн это и нелегко — я испугался. По-настоящему испугался, как мальчишка. Как в детстве, когда отец запер меня в подвале за то, что я стащил его наградный револьвер, поиграть в солдатики.

Ярк не из тех, кто легко признаёт свои слабости. Он видел, как гибнут его товарищи. Он был машиной, выкованной из дисциплины и долга.

И вот, эта машина признаётся в детском, иррациональном страхе. Значит, то, с чем он столкнулся, ударило не по его броне солдата, а по чему-то гораздо более глубокому: по самой его сути.

— Что было дальше? — мягко подтолкнул я.

— Я начал бороться, — его голос стал твёрже, он снова превращался в солдата. — Напрягся изо всех сил, представляя, что прорываюсь сквозь вражеское окружение. Кричал, хотя звука не было. Размахивал руками, хотя не чувствовал тела. Приложил всю силу воли, весь свой боевой опыт, всю свою ярость…

Он криво усмехнулся.

— И знаете что? Справился. Прорвался через эту темноту. Только вот от результата… — он покачал головой. — От результата я перепугался ещё больше, чем от самой темноты.

— Почему? — я почувствовал, как напрягаются мышцы спины.

Эта история принимала оборот, который мне категорически не нравился. Солдаты не боятся темноты. Они боятся того, что в ней скрывается.

— Потому что я очнулся в больничной палате. В палате клиники «Белый Покров», — Ярк смотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде не было ни тени сомнения. — Я узнал её по трещинам на потолке — они складываются в профиль какого-то бородатого философа. Я там лежал после ранения два года назад, было достаточно времени их разглядывать.