Дальний Рубеж (СИ) - Ступников Виктор

Такое я лично встречал всего несколько раз за свою длинную жизнь.

Суть магии разделения заключалась в постепенном саморазрушении собственного разума. Человек как бы раздирал себя на множество невидимых кусочков, помещая их в предметы, но при этом обретал бессмертие, постепенно лишаясь разума. Было много смельчаков, утверждающих, что они-то точно не поддадутся побочным эффектам собственной магии и сохранят разум. И хотя многие действительно сохраняли его на протяжении многих лет, итог был предопределен.

Как следствие — магия разделения считалась в моем мире крайне опасной и была запрещена лично мною, когда я возглавил совет Одиннадцати — самых могущественных магов своего мира, собранных для победы над Дымными и с момента появления этой угрозы отныне вершивших его судьбу. Чтобы не только избавиться от напасти, но и не допустить вновь появление врагов, подобных побежденному.

Я со своей задачей справился — и теперь мне оставалось только надеяться, что оставшиеся в живых соратники не подвели. А ещё — не допустить, чтобы те разрушения, что успели нанести Дымные в моей прошлой жизни, повторились и в этой... Но, хватит о прошлом.

Видимо, Костя тоже был одним из таких смельчаков, и я сейчас держал последнюю его частицу. А может где-то в лесах все еще ходит его обезумевшее тело?

По крайней мере, всё это объясняло, почему вдруг Александр Иванович решил назвать друга по имени, чего раньше избегал. Частица мага потребовала это, хотя сам плотник этого и не осознавал. Она же и позвала его, почувствовав, что в хранилище кто-то вторгся. Я бы тоже на его месте захотел, чтобы меня отнесли к тому месту поглядеть, кто посмел туда проникнуть.

Насколько безвредным могло быть влияние умершего мага мне было неизвестно. Но я надеялся, что старая память об их дружбе с плотником убережет его от глупостей. Однако поглядывать за амулетом с Александром Ивановичем стоило.

Я вернул плотнику дорогую для него вещь со словами:

— Будьте осторожны! Этот талисман может быть опасен.

Я знал, что мне стоило предостеречь Александра Ивановича, хотя и эти слова не имели бы никакой силы перед тем влиянием, которое могла оказать частица мага при большом желании.

— Да, ваше сиятельство, — понимающе кивнул плотник и убрал амулет в карман.

Будем надеяться, что еще один мертвец не решит вернуть себе дом. Не хотелось бы терять плотника с золотыми руками.

Александр Иванович ушёл дальше заниматься полами, а я срастил верхние балки, на которых, собственно говоря, и должна была держаться полиэтиленовая плёнка, найденная мною в одном из разрушенных сараев. Доработав её качества с помощью магии: усилив прочность и защиту от ультрафиолетового излучения, я подозвал к себе Ваньку, нашего водителя, праздно шатающегося по двору, чтобы тот помог мне натянуть плёнку.

Ванька без лишних слов подбежал и стал мне помогать. Вдвоём мы быстро натянули ее.

— Ты, случайно, не видел Диму, слугу нашего? — уточнил я.

Но водитель только отрицательно закачал головой.

— Тогда эта привилегия падет на твои плечи, — усмехнулся я. — Принеси дров и разведи огонь в печи теплицы. Жар должен стоять как в остывающей бане. Понял?

— Понял, ваше сиятельство, — утвердительно закивал Ванька, а по глазам видно было, что парень сомневался. Ладно, пускай на опыте тогда учится. Пару раз втык вставлю, что перетопил или, наоборот, мало жару дал, тогда и поймет. А на пальцах объяснять что-то гиблое дело.

— И поливать не забывай три раза на дню. А если уезжать куда надо будет, то не забывай передавать мои порученияДиме.

— Ой, Мишенька! — вдруг раздался за моей спиной голос матери, не менявшей свой маршрут от комнаты до столовой с самого нашего приезда. И то за общим столом она всегда появлялась исключительно для приличия. Тем удивительнее было увидеть её сейчас здесь. — А что это за прекрасная трава?

Матушка с нескрываемым восторгом глядела на мои посадки. Никогда бы не подумал, что Рукреция могла вызывать столько восторга. Несмотря на свою полезность, она мне всегда казалась обычной с виду травой.

— Это Рукреция, матушка. Очень важная трава для нашей семьи, — пояснил я.

— А как за ней ухаживать?

Насколько хватало памяти в черепной коробке Михаила, мать никогда не жаловала садоводство. А тут вдруг…

Я терпеливо объяснил матушке все тонкости ухода за Рукрецией. Она внимательно меня выслушала, после чего с совершенно непринужденным видом выдала:

— А можно я буду за ней ухаживать?

Каких-то причин в отказе ей я не видел, но и её неожиданно появившееся желание покопаться в земле меня одновременно и порадовало, значит она постепенно отходила от потери мужа, и настораживало. Я уже успел убедиться в том, что усадьба, как и вся деревня, несла в себе множество тайн. И далеко не всегда они были со знаком плюс.

Раздав всем указания в доме, я направился к Петру в надежде застать его в сельской управе.

Я направился к сельской управе, по дороге обходя лужи после вчерашнего дождя. Возле амбара, где обычно молотили зерно, столпились мужики. Федот, широкоплечий детина с рыжей бородой, горячо жестикулировал:

— Да когда ж этот овес убирать будем? Через неделю дожди зарядят, а мы сено для барской скотины заготавливаем!

Ермолай, его вечный оппонент, скептически хмыкнул:

— А ты бы лучше спросил, почему наша рожь на пол-аршина ниже, чем у соседей. Барин все удобрения на свою рукрецию пустил!

Я приостановился, делая вид, что поправляю перчатку.

— Да какая там рукреция! — Федот плюнул под ноги. — Вон у Семёновых в огороде помидоры чернеют — говорят, от этой травы зараза идет.

— Дурак ты, Федот, — отмахнулся Ермолай.

— Это фитофтора, каждый год в августе…

Я кашлянул, давая знать о своем присутствии. Мужики резко замолчали.

— Ваше сиятельство! — забормотал Ермолай.

— Мы это... насчет уборки…

— Слышал, — кивнул я. — Федот, ты ведь вроде как хлебопекарем раньше работал?

Об этом мне на днях рассказывал Пётр, когда мы с ним пересекались, обсуждая мелкие административные нюансы.

Рыжий мужик насторожился:

— Бывало…

— Завтра с утра к нам должен приехать обоз с мукой — будешь нашим новым пекарем. На всю деревню будешь печь. В плату можешь брать столько хлеба, сколько тебе надо. А если чего-то будет не хватать, то обращайся ко мне напрямую. А насчет удобрений — завтра с утра отправлю водителя в город за селитрой.

Думаю, она стоило копейки, которые не трудно было найти, зато мужики лояльнее станут.

Федот переглянулся с Ермолаем, но промямлил:

— Слушаюсь…

Я двинулся дальше, оставив их обсуждать неожиданное назначение.

Пусть почешут репу — почему барин выбрал самого строптивого. Ведь многие в деревне умели печь хлеб не хуже Федота. Но я-то знал, что именно таких, самых активных, и надо держать поближе к себе.

Петр сидел в управе, обливаясь потом. На столе громоздились кипы бумаг — ведомости по урожаю.

— Ваше сиятельство! — он вскочил, смахивая со лба пот. — Только что от старосты из Веретьева — у них полсена сгорело. Просят помощи...

Я вздохнул. Конец августа — горячая пора:

— Сколько можем выделить?

— Да если от каждой семьи по копне... но самим в обрез…

— Выделим двадцать возов. Но пусть в ответ на Михайлов день работников пришлют.

Пётр задумался, почесывая щетину:

— Двадцать возов — это почти треть нашего запаса. А если зима будет суровая?

— Тогда будем покупать сено у соседей или сократим поголовье, — пожал я плечами. — Но если сейчас не помочь, в следующий раз никто к нам не поедет, даже за двойную цену.

Пётр кивнул, записывая распоряжение в толстую потрёпанную книгу учёта.

— Ещё вопрос, ваше сиятельство. На мельнице жернова скрипят — старые уже, надо менять. А мельник говорит, что новых в губернии не найти, разве что заказывать в Москве…

— Сколько прослужат нынешние?

— Год, может два, если не перегружать.

— Тогда пока оставим как есть. Осенью разберёмся.