Лекарь Империи 6 (СИ) - Лиманский Александр

Он хохотнул собственной несмешной шутке.

— А мы пока поужинаем. В вашем «Муромце» все еще подают тот восхитительный судак по-царски?

Он повернулся и, не прощаясь, направился к выходу, вся его свита поспешила следом.

Осада была временно снята.

Кобрук проводила их холодной улыбкой. Она выиграла тактическое сражение, но прекрасно понимала, что это лишь затишье перед настоящей бурей.

Главный удар они нанесут завтра, когда статистики найдут в бумагах то, что им прикажут найти. И ей нужно было к этому подготовиться.

Вечером, когда больница погрузилась в тишину, а суета инспекции улеглась до утра, Анна Витальевна Кобрук сидела в своем кабинете.

Она медленно потягивала дорогой, двадцатилетний коньяк из тяжелого хрустального стакана. Янтарная жидкость горела в свете настольной лампы, но не согревала.

Это была анестезия для уставших нервов.

В дверь деликатно постучали.

— Можно? — в кабинет заглянул Игнат Семенович Киселев.

Кобрук кивнула. Киселев вошел, плотно прикрыв за собой дверь, и подошел к столу. Увидев стакан в ее руке, он с укором покачал головой.

— Зря вы так, Анна Витальевна. Нервы — плохой советчик, а алкоголь — еще худший союзник.

— Для расслабления, Игнат, — отмахнулась она. — Просто для расслабления.

— Это не поможет, — тихо, но твердо сказал он, присаживаясь в кресло для посетителей.

Не успела она ответить, как в дверь постучали снова. На этот раз более настойчиво, почти требовательно.

— Войдите! — раздраженно бросила Кобрук.

На пороге появился Игорь Степанович Шаповалов, мрачный, как грозовая туча.

— Можно? — он тоже заметил коньяк и осуждающе поджал губы. — Зря вы так, Анна Витальевна.

— Вы что, сговорились⁈ — не выдержала Кобрук. Весь стресс, который она сдерживала за маской железной леди целый день, вырвался наружу. — Что хочу, то и делаю в своем кабинете! Может, мне еще разрешение у вас спрашивать, каким чаем запивать головную боль⁈

— Да мы не спорим, Анна, не спорим, — примирительно поднял руки Киселев.

— Просто о вашем здоровье заботимся, — добавил Шаповалов, проходя в кабинет и плотно закрывая за собой дверь. Его тон был серьезным. — Нам сейчас нужен трезвый и холодный ум. Ваш в первую очередь.

Они сели в кресла напротив ее стола. Незапланированный, но абсолютно необходимый «военный совет». Несколько секунд все молчали. Коньяк был забыт.

— Поняли, почему они так рано приехали? — тихо, почти шепотом, спросил Шаповалов, нарушая тишину.

— Подозреваю, что дело в Разумовском, — Кобрук отставила стакан. Напряжение вернулось с новой силой. — Журавлев несколько раз вставлял его фамилию в разговор. Как бы между прочим, но я заметила. Слишком навязчиво, чтобы быть случайностью.

— Есть понимание, зачем Журавлеву сдался наш Подмастерье? — спросил Киселев, наклоняясь вперед. — Он для него никто. Просто талантливый выскочка из провинции. Такие появляются и исчезают.

Кобрук медленно покачала головой, собирая мысли в кучу.

— Не знаю. Может, боится конкуренции. Может, кто-то из его покровителей недоволен успехами Ильи. А может… — она сделала паузу, — может, дело в нас. В том, что мы его так активно продвигаем. Он бьет по Разумовскому, чтобы ударить по нам.

— Это не главное, — вмешался Шаповалов. — Главное — что будет, если Журавлев начнет копать под него по-настоящему? — Он посмотрел на коллег тяжелым взглядом. — Мы же все понимаем… он может что-то узнать. То, что знаем мы. Про его… происхождение.

— Маловероятно, — задумчиво ответила Кобрук, хотя ее голос звучал не так уверенно, как ей хотелось бы. — Все документы были оформлены идеально. Но если каким-то чудом он докопается… Люди сверху не обрадуются такому раскладу. Они очень не любят, когда их тайные проекты всплывают на поверхность. И неизвестно, что тогда будет с самим Журавлевым. И со всей его жалкой проверкой.

Она посмотрела на своих старых соратников.

— Он играет с огнем, которого не видит. И может спалить не только нашего парня, но и самого себя. Наша задача — не дать ему этого сделать.

Я остался на ночное дежурство.

Больница затихла, погрузившись в вязкую, напряженную тишину, нарушаемую лишь редкими звонками с приемного покоя да скрипом каталок.

Я делал обход, проверял капельницы, вносил записи в истории болезни. Рутина. Но мысли были далеко.

Журавлев точно хочет меня уничтожить.Не просто припугнуть, не поставить на место. Именно уничтожить. Но зачем? Какую реальную опасность я для него представляю? Я всего лишь Подмастерье в провинциальном городе.

Я остановился у окна в конце коридора, глядя на темные силуэты домов. Профессионально растоптать — это единственный способ, который у него есть.

Логика была неумолимой. У него нет на меня компромата. У него нет рычагов политического влияния, которые бы работали против меня, пока меня прикрывают Кобрук и барон.

Значит, он будет бить по единственному уязвимому месту. По моей работе. Будет искать врачебные ошибки, нарушения протоколов, неточности в документах. И если не найдет — он их придумает.

Бумаги. Тысячи бумаг, которые сопровождают жизнь и смерть каждого пациента. Вот его поле боя.

Что ж, посмотрим, кто кого. Ты ищешь ошибку в моих бумагах? А я ищу ошибку в твоем плане.

Я устроился в пустой ординаторской и стал заполнять историю болезни пациента, которого мы готовили к утренней операции. Строчка за строчкой, диагноз, план лечения, подпись.

Бумажная крепость, которую я выстраивал вокруг каждого своего действия.

Именно в этот момент он появился. Не материализовался плавно, как обычно, а ворвался в мое сознание, как разряд статического электричества.

Фырк. Его всего трясло. Усики дрожали, хвост был распушен, а глаза стали круглыми, как блюдца, полные неподдельного ужаса.

— Двуногий, все пропало! — выпалил он паническим мысленным шепотом. — Там этот… статистик… он на тебя компромат нарыл! Настоящий!

Я замер, ручка застыла над бумагой.

— Какой компромат? — нахмурился я.

Глава 7

Вечерний холод пробирал до костей.

Семен Величко ждал у служебного входа, переминаясь с ноги на ногу и пряча руки в карманы куртки.

Его дядя, Магистр Леопольд Величко, стоял у черных служебных машин, провожая своих коллег. Магистр Журавлев, даже на улице, не мог успокоиться и что-то говорил ему, энергично размахивая руками.

Демидов и Воронцов, безмолвные тени, уже сидели в темном салоне автомобиля.

Наконец, дверцы захлопнулись, и машины бесшумно отъехали, растворяясь в вечерних сумерках. Леопольд на мгновение остался один, глядя им вслед.

Затем он резко развернулся и направился прямо к племяннику. Лицо его было строгим, официальным, лишенным всяких родственных чувств.

— За мной! — бросил он на ходу, даже не останавливаясь.

Семен поспешил следом, едва не споткнувшись.

Они поймали такси. Всю дорогу молчали. Тишина в салоне была тяжелой, гнетущей.

Семен ежился под холодным, оценивающим взглядом дяди, который тот бросал на него время от времени. Чтобы не встречаться с ним глазами, он отвернулся и смотрел в окно, на пролетающие мимо фонари, бездумно считая их.

Когда такси остановилось у его стандартной панельной девятиэтажки, Семен засуетился, вылезая из машины. Дядя молча расплатился с водителем и вышел следом.

Они молча вошли в тускло освещенный подъезд, пахнущий сырым бетоном и чем-то неопределенно-кислым.

Лифт, откликнувшись на вызов с дребезжащим вздохом, медленно потащил их на седьмой этаж. Всю дорогу они молчали, и эта тишина давила на Семена тяжелее гранитной плиты.

У двери своей квартиры он долго не мог попасть ключом в замок, пальцы не слушались от волнения.

— Дядя Леопольд, ты уж прости за беспорядок, я не ждал гостей… — пробормотал он, наконец справившись с замком и распахивая дверь.