Лекарь Империи 3
Глава 1
Я стоял у панорамного окна реанимации и смотрел на Шевченко, опутанного проводами и трубками. Мы его еле вытащили. Еще одна такая атака, и мы его потеряем. Это понимал я, это понимал растерянный Сердюков, это понимали даже молодые медсестры, бегавшие вокруг него.
Внутри закипала холодная, бессильная ярость, направленная не на болезнь, а на самого себя. Я позиционировал себя как диагноста, моя работа — предвидеть и предотвращать, а не бегать с реанимационной укладкой.
Я упустил, проглядел, и мой пациент чуть не умер у меня на глазах. Что это было? Паралич диафрагмы? Внезапный отек легких? Острая сердечная недостаточность, вызванная неизвестной причиной? Неясность пугала больше всего, потому что это могло повториться в любой момент.
— Ну, двуногий, ты его спас, — осторожно пропищал Фырк у меня в голове, видимо, чувствуя мое состояние и не рискуя язвить. — Это главное.
— Я не спас его, Фырк, я реанимировал, — мысленно возразил я. — Это разные вещи. Спасти — значит, вылечить. А я до сих пор даже не знаю, от чего его лечить.
Стоять здесь и смотреть на результат своей ошибки было бессмысленно. Реаниматологи сделают свою работу, а моя — найти ответ. Должна быть какая-то подсказка, что-то, что все упустили. Болезнь не живет в вакууме, она живет в человеке, меняя его привычки, его окружение, его жизнь. Она оставляет следы, и я должен был их найти.
Я развернулся и быстрым шагом направился обратно в неврологическое отделение, в пустую палату номер 312. За окном сгущался вечер, в палате было тихо и сумрачно. Постель была пуста, но в воздухе все еще витал едва уловимый запах лекарств и чего-то личного, неуловимого — запах ее обитателя. Его фантом все еще был здесь.
Я закрыл за собой дверь. Нужно было думать как следователь на месте преступления. Преступник — болезнь. Жертва — Шевченко. А это место — его дом за последние недели. Здесь должны быть улики.
Я начал методичный осмотр.
— О, обыск! Мое любимое! — тут же оживился Фырк. — Давай, двуногий, ищи! Может, у него под матрасом пистолет? Или план побега из больницы? Или любовное письмо к медсестре Кристине?
— Заткнись, Фырк, — пробормотал я, открывая прикроватную тумбочку. — Просто помолчи и смотри.
Так, что у нас тут. В верхнем ящике обнаружилось несколько книг — толстые тома по истории Древнего Рима и кризису Поздней Империи, что было вполне ожидаемо, учитывая профессию пациента. Я быстро пролистал их, не обнаружив ничего интересного — ни закладок, ни подчеркиваний.
Просто книги для чтения.
Дальше шли упаковки с лекарствами — стандартный набор для пожилого человека: что-то от давления, легкое снотворное, витамины. Ничего необычного, ничего, что могло бы вызвать такую реакцию. Я проверил каждое название, все было чисто.
На самом дне ящика лежала фотография в простой деревянной рамке. С нее улыбалась молодая женщина, очень похожая на Сергея Петровича, которая нежно обнимала его.
Дочь, очевидно.
Фотография была сделана давно, когда он еще был полон сил, а в его глазах не было той вселенской усталости, которая поселилась там сейчас. Я на секунду задержал на ней взгляд, и моя решимость только укрепилась. Вот ради кого я должен был его спасти.
Но фотография не была уликой. Пока ничего.
Я аккуратно поставил рамку на место и открыл второй ящик. Там царил идеальный порядок: стопки белья, носки, туалетные принадлежности. Все было аккуратно сложено, что говорило о педантичном характере хозяина. Но и здесь не было ничего, что могло бы навести на мысль о причине болезни.
Я уже начал терять надежду, когда моя рука наткнулась на что-то твердое, обтянутое кожей. Это оказалась старая, потрепанная записная книжка, которую я и достал на свет.
— О, секретный дневник! — тут же взвился Фырк. — Сейчас мы узнаем все его тайны!
Но там не было никаких тайн. Первая же страница была исписана аккуратным, почти каллиграфическим почерком историка, и содержание было весьма прозаичным.
«Понедельник. Температура воды +25. pH 7.2. Добавил порцию нитратов. Гуппи ведут себя активно. Самка меченосца выглядит вялой».
«Вторник. Температура +24.5. pH 7.1. Замена 20% воды. Меченосец все еще пассивен, держится у дна. Добавил в корм витаминный комплекс».
«Среда. Температура +25. pH 7.2. Меченосец умер. Жаль. Остальные в норме. Неоны особенно яркие сегодня».
Я листал страницу за страницей. Все они были заполнены подобными записями: температура, жесткость воды, уровень нитратов и нитритов, подробные наблюдения за поведением каждой рыбки.
Странно.
— Рыбки? Серьезно? — разочарованно протянул Фырк. — Мы ищем причину смертельной болезни, а ты читаешь некрологи по какой-то дохлой рыбе! Двуногий, это тупик! Пойдем отсюда, у меня от этой тоски шерсть выпадает!
Но я его уже не слушал, потому что что-то в этом было неправильное, нездоровое.
— Он следит за своим аквариумом как за пациентом в реанимации, — пробормотал я вслух.
Это была не просто забота увлеченного любителя. Это была почти одержимость. Скрупулезное, ежедневное ведение «истории болезни» своего маленького подводного мира. Он контролировал десятки параметров. Зачем такая дотошность? Что заставило его начать вести этот журнал?
Я дошел до последней записи, сделанной до попадания в больницу: «Воскресенье. Температура +25. pH 7.2. Вода кристально чистая. Рыбки активны. Новые улитки, кажется, прижились. Отлично справляются с налетом на стеклах».
Я захлопнул книжку. Запись о новых улитках почему-то зацепила мое внимание, хотя я и не мог сразу понять, почему. Я инстинктивно чувствовал, что это — оно. Та самая незначительная деталь, которую все, и я в том числе, проигнорировали. Это не было лирическим отступлением. Это была улика.
В этот момент дверь палаты резко распахнулась.
— Что вы здесь делаете⁈ Это личные вещи моего отца!
На пороге стояла молодая женщина с заплаканными глазами. Та самая, с фотографии. Дочь. Она смотрела на меня с шоком и возмущением, видя в моих руках записную книжку отца.
Я спокойно повернулся к ней, положив книжку на тумбочку.
— Простите. Я — адепт Разумовский, лечащий лекарь вашего отца.
— И это дает вам право рыться в его вещах⁈ — ее голос дрожал от гнева и страха.
— Да, — ответил я ровно, глядя ей прямо в глаза. — Это дает мне шанс спасти его жизнь. Сейчас мне нужна любая, даже самая незначительная зацепка. И я ищу ее здесь.
Мой спокойный тон подействовал. Ее гнев угас, сменившись растерянностью и отчаянием. Она медленно вошла в палату и опустилась на стул, закрыв лицо руками.
— Простите… — прошептала она. — Я просто… я так испугалась. Как он? Мне сказали, что его увезли в реанимацию…
— Мы его стабилизировали, — сказал я, присаживаясь напротив. — Но, честно говоря, я в тупике.
Она подняла на меня свои полные слез глаза.
— Но вы же лекарь! Как вы можете не знать⁈
— Иногда честность — лучшее лекарство, — ответил я. — Я перепробовал все стандартные методы. Они не работают. Его болезнь не похожа ни на что из учебников. Мне нужна новая информация. Информация, которой нет в истории болезни.
Она молча кивнула, вытирая слезы.
— Расскажите мне о его привычках, — попросил я. — О его увлечениях. Может, в последнее время появилось что-то необычное? Новое хобби? Новая еда? Что угодно.
Она надолго задумалась, перебирая в памяти последние месяцы.
— Да ничего такого… Все как обычно. Книги, прогулки, пока мог ходить… Ах, да. Рыбки.
— Рыбки? — я подался вперед.
Она раздраженно махнула рукой.
— Его дурацкий аквариум. Он с ним носится, как с ребенком. У него рыбки болеют уже месяца три, если не больше. Я ему сто раз говорила: папа, выбрось ты их, купи новых. А он все лечит их, возится с какими-то порошками, капельками…
Слово «месяца три» прозвучало как ключ, отпирающий давно запертую дверь в моей памяти. Я замер, и все посторонние мысли исчезли.
