Лекарь Империи 3 (СИ) - Лиманский Александр

Я сорвался с места. Мне срочно нужен был Сердюков.

Я нашел его в кабинете. Он уже надел свой плащ и собирался домой. Вид у него был измученный.

— Мастер-целитель Сердюков, прошу прощения! — выпалил я с порога.

Он удивленно поднял на меня глаза.

— Разумовский? Что-то срочное? Пациенту Шевченко снова хуже?

— Нет, он стабилен. Но я, кажется, знаю, что с ним, — я вошел в кабинет.

Сердюков устало вздохнул и сел за стол, давая понять, что готов выслушать.

— Я вас слушаю, адепт.

Я быстро, но четко изложил ему свою теорию. Про аквариум. Про больную рыбу. Про кожную сыпь как входные ворота. Про диссеминированную форму атипичной микобактериальной инфекции, которая имитирует системное заболевание.

Он слушал меня внимательно, не перебивая. Но чем больше я говорил, тем больше скепсиса появлялось в его глазах.

Когда я закончил, он несколько секунд молчал.

— Разумовский, — сказал он наконец, и в его голосе звучала усталость. — Я ценю ваш энтузиазм. Но то, что вы описываете, — это экзотика. Медицинская казуистика. За тридцать лет своей практики я не видел ни одного подтвержденного случая диссеминированной инфекции, вызванной Mycobacterium marinum.

— Но клиническая картина совпадает! — настаивал я. — И есть эпидемиологическая связь с аквариумом!

— Это всего лишь гипотеза, адепт, — он покачал головой. — Красивая, но недоказуемая. У нас нет времени на экзотические предположения. Нам нужно действовать.

— Так давайте действовать! — я подался вперед. — Нам не нужно ждать посева! Мы можем взять биопсию из кожного очага и окрасить ее по Цилю-Нильсену! Это займет всего пару часов! Если я прав, мы увидим кислотоустойчивые палочки!

Сердюков посмотрел на меня как на слишком ретивого студента.

— А если вы не правы? Мы просто зря потратим время и ресурсы лаборатории. А пациент будет ждать. Нет, Разумовский. Ваша теория интересна, но маловероятна. Завтра утром соберем консилиум. Будем думать о других, более реальных причинах. Хватит фантазий. Идите домой, адепт. Вам тоже нужно отдохнуть.

Глава 2

Он встал, давая понять, что разговор окончен, и направился к выходу.

Я остался один посреди его кабинета. С ответом в руках, который никому не был нужен.

Идти домой? Отдохнуть? Какое там! Внутри все кипело от возмущения и упрямства, свойственного, наверное, всем хирургам мира. Я видел ответ, я знал, что делать, а мне предлагали пойти поспать, пока мой пациент угасает. Нет. Так дела не делаются.

Я догнал его уже в коридоре.

— Мастер-целитель Сердюков, — я встал прямо перед ним, преграждая ему путь.

Он остановился и посмотрел на меня с нескрываемым раздражением.

— Разумовский, я, кажется, все сказал.

— А я еще нет, — ответил я спокойно, но с такой твердостью в голосе, что он невольно отступил на шаг. — Давайте отбросим эмоции и посмотрим на факты. Факт номер один: хронология. Первые симптомы у вашего пациента появились в начале лета. Его дочь подтвердила, что именно в это время у него в аквариуме начали болеть и умирать рыбки. Совпадение? Возможно. Но в нашей работе не бывает таких совпадений.

— Факт номер два: клиническая картина, — я загнул второй палец. — Да, диссеминированная форма Mycobacterium marinum — это редкость. Но она существует. И она идеально объясняет все, что происходит с Шевченко: и кожную сыпь, и мышечную слабость, и даже острую дыхательную недостаточность, которая была сегодня.

— Это все теории, адепт! — он попытался меня обойти.

— А это — факт номер три, — я снова преградил ему дорогу. — Я не прошу вас назначать рискованное, непроверенное лечение. Я не прошу вас верить мне на слово. Я прошу разрешить мне провести простой, быстрый и абсолютно безопасный для пациента диагностический тест. Биопсия кожи и окраска по Цилю-Нильсену. Это займет два часа. Два часа, Мастер-целитель! И мы либо получим подтверждение, либо я навсегда забуду об этой своей «фантазии». Но если я прав, эти два часа спасут ему жизнь. А если мы будем ждать до завтрашнего консилиума, спасать может быть уже некого.

Я замолчал, глядя ему прямо в глаза.

Я дал ему все факты. Теперь решение было за ним.

Он долго молчал, тяжело дыша. Он смотрел на меня, потом в сторону, потом снова на меня. Я видел, как в его голове идет борьба. Борьба между усталостью, скепсисом и профессиональным долгом.

— Черт с вами, Разумовский, — наконец выдохнул он. — Делайте что хотите. Берите свою биопсию. Но если с пациентом что-то случится… Если ему станет хоть на йоту хуже… Я лично прослежу, чтобы вы до конца своей жизни мыли полы в этой больнице. И не навредите пациенту.

Он резко развернулся и, не оглядываясь, быстрым шагом пошел к выходу.

Я победил. Это была маленькая, но очень важная победа. Я получил разрешение.

Теперь нужно было действовать быстро. В голове уже выстраивался четкий план: найти медсестру, взять стерильный набор для биопсии, спуститься в реанимацию, взять образец, отнести его в лабораторию…

Я шел по коридору, полностью погруженный в эти мысли. И в этот момент мой телефон зазвонил так резко и пронзительно, что я едва не выронил его из рук.

Звонок вырвал меня из моей привычной, понятной медицинской реальности и швырнул в другую — мутную, опасную, полную интриг.

На экране светилось имя: «Мышкин К. Ф.». Черт! Обещал же ему!

Я ответил.

— Разумовский, слушаю.

— Время вышло, адепт, — голос Мышкина был холодным и абсолютно безэмоциональным. — Я жду вашего решения.

Внутри все сжалось от напряжения. План. Мне нужен был план, как переиграть его топорную схему, но я был настолько поглощен делом Шевченко, что совершенно о нем не думал.

А теперь выбора не было. Отказаться — значило оставить Волкова и Сычева безнаказанными. Согласиться на его условия — значило подставиться под удар.

— Я в деле, — сказал я, и эти слова показались мне чужими. Я согласился, не имея ни малейшего понятия, что буду делать дальше.

— Отлично, — в голосе Мышкина не прозвучало ни удовлетворения, ни удивления. — Приступайте уже завтра. Вечером позвоню и узнаю, как продвигаются у вас дела.

Короткие гудки.

Я убрал телефон в карман. Одна проблема решена, но тут же появилась другая, не менее серьезная. Но сейчас нужно было сосредоточиться на главном. На Шевченко.

Я нашел Светочку на посту реанимации. Объяснил ей ситуацию, попросил помочь. Вместе мы подготовили все необходимое и вошли в палату.

Сергей Петрович лежал на кровати, опутанный проводами, бледный как смерть. Дыхание его было ровным, но поверхностным. Аппарат дышал за него.

Я подошел ближе, чтобы выбрать место для биопсии — небольшой участок сыпи на предплечье. И тут его веки дрогнули. Он открыл глаза и посмотрел на меня. Взгляд был мутным, не сфокусированным, но он был в сознании.

— Илья… — прошептал он едва слышно, его губы почти не двигались. — Как они там… без меня?

Этот вопрос, заданный человеком на пороге смерти, поразил меня своей простой и трогательной человечностью. Он думал не о себе, а о своих маленьких, молчаливых питомцах. Это был тот самый стержень, который еще держал его в этом мире. И я понял, что должен ухватиться за него.

— С ними все будет в порядке, Сергей Петрович, — я наклонился к нему, и мой голос прозвучал твердо и уверенно. — Я их вылечу. И вас тоже. Обещаю.

Я говорил это не для того, чтобы утешить. Это был не просто психологический прием. В этот момент я давал не только ему, но и себе абсолютно четкую установку. Не просто «попробую» или «сделаю все возможное». А именно «вылечу». Провал не рассматривался.

Он слабо улыбнулся и снова закрыл глаза.

Я взял инструмент. Движения были быстрыми и точными, как всегда. Маленький укол, крошечный образец ткани, стерильная повязка. Все заняло не больше минуты.

Теперь у меня в руках был ключ. Ключ к диагнозу. К спасению. А может, к моему самому большому провалу.