Ларь (СИ) - Билик Дмитрий

— Пойдем тогда. И это, лихо оставь.

— Она в артефакте, ее нельзя заметить.

— Живень в корень человека смотрит. Тут артефакты не помогут и прочие уловки. Поймет, что ты нечисть за собой приволок, только хуже будет.

— Не нравитсс… ся мне это, — подала голос Юния, которая, само собой, не спала.

Мне тоже это пришлось, как бы сказать помягче, не по душе. Лихо не только верный друг и соратница, которая помогала и словом, и делом. Она стала чем-то вроде моего талисмана — придавала уверенности в собственных силах, что ли. Порой ей даже говорить ничего не надо было, но я с ней и без нее — два разных человека.

— Ты, Матвей, смотри, я не настаиваю. Одно дело лешаку местному насолить, да тебе помочь. Другое — Живня на ровном месте разозлить. Я своей шкурой рисковать не буду. Когда узнает Живень, кто к нему нечисть чужемирную привел, а он узнает, мне в лес ход будет заказан. В любой лес.

— Я понял, лихо остается.

— Матвей, сс…

— Никаких сс… Я сказал.

— И рюкзачок оставь, — продолжал учить меня грамоте ежовик. — Что надо, на Слово убери.

— Может, мне раздеться еще⁈ — начинал я раздражаться.

— Это ты молодец, — неожиданно похвалила меня нечисть. — Почитал, значит, подготовился. Но это потом, когда на место прибудем. Сейчас-то рано, еще озябнешь. Листопад — месяц коварный, особенно по ночам. Вроде тепло, тепло, а потом раз и дубак. Ну пойдем, а то твой бес спрятался в дальней комнате и смотрит. Того и гляди, дыру во мне прожжет.

— Ничего я не прячусь, — ответил Гриша, но как-то уж очень негромко. Да к тому же таки и не выбрался из своего укрытия.

Спустя несколько минут, мы с ежовиком вышли наружу. Собственно, его слова относительно «озябнешь» оказались в кассу. Дул легкий балтийский ветерок, который пронизывал до костей. Перед закатом прошел дождь, поэтому воздух пах мокрой землей, прелой листвой и хвоей из-за ближайших сосен. А стоило сделать несколько шагов, как на мои модные кроссовки сразу налипли огромные комья грязи.

Ежовик, к слову, не испытывал никаких неудобств. Он бежал впереди, напоминая в свете луны внушительный колючий колобок. Который ушел и от бабушки, и от дедушки, а от Матвея убежать не торопился. Так и было. Ежовик явно мог двигаться быстрее, однако периодически оглядывался и поджидал, пока я со скоростью старенького трактора дочапаю до него.

Мы миновали частный сектор, углубившись в лесопосадку, и наконец ежовик замер.

— Тут начинается тропа лешего. Окружная, он по ней редко ходит, но в случае чего может выбраться. Поэтому веди себя тихо, как мышка, что говорю, то и делай. Понял?

— Предельно четко.

На удивление, впервые за долгое время у меня в напряженный момент не появилось желания иронизировать. А то, что мне было немного не по себе — факт. Мало того, что я перепрыгивал через голову своего старого друга, так надо пройти сквозь владения других леших, чтобы поговорить с самим Живнем. Наверное, нужно было действительно хоть что-то о нем разузнать.

— Ежовик, а что Живню надо? Может, угощение какое? Не с пустыми же руками идти.

— Вспомнил боров, что поросенком бегал, — усмехнулась нечисть. — Самое главное — сердце ему открой и не юли. Спроси, что хочешь, а там уже как пойдет. Что до даров, нет у тебя ничего, что Живню необходимо. Потому что и нужды у него от людей никакой. А как представляться перед ним, я тебя еще научу, за это не переживай. Готов, что ли?

— Готов.

— Ну пойдем.

И мы ступили на тропу лешего. По виду, конечно, никакой тропы вообще не было. В смысле, какой-то проторенной дорожки, по которой шастали взад-вперед. Разве что трава не такая высокая, как в других местах, да словно прибита дождем. Хотя как бы он продрался через могучие иголки и желтеющую листву? Я для себя отметил, что сам бы в жизни не нашел эту «тропу». Она даже промыслом не фонила.

Ради интереса я достал телефон, попытавшись определить свое местоположение. И произошло то, чего я и ожидал, меня стало бросать из стороны в сторону: сначала появился близ Выборга, затем в сорока километрах к востоку, потом вообще выкинуло к Каннельярви. Закончилось все тем, что телефон решил меня не мучить и просто показал, что нет сети. Что меня огорчило. Хотелось бы примерно знать, куда мы идем и как соотносится реальная местность с лешачьими тропами.

Пару раз ежовик останавливался. И явно не для того, чтобы подождать меня. В такие моменты он вскидывал свою коротенькую игольчатую руку и замирал, как выбравшийся из норы суслик. В первом случае я услышал глухое уханье филина, во втором вообще ничего не различил. Мы постояли с пару минут, а затем продолжили путь.

Вскоре движения нечисти стали будто бы еще осторожнее, хотя и до этого мы крались как два грабителя, решившие обнести дорогой особняк. Да я и сам почувствовал, что окружающий лес словно бы стал враждебнее. Наверное, подобное ощущаешь, когда заблудишься, и за каждым кустом тебе мерещится пристальный взгляд. Мне казалось, что здесь и ветки кололись злее, и грязь липла активнее, да еще периодически где-то недалеко выли волки. Нет, я понимаю, что они санитары леса и все такое, но сегодня был как-то не расположен к местным медицинским процедурам.

Двигались по опасному участку мы минут пятнадцать — хоть для чего-то мой телефон оказался полезен — после чего без слов выдохнули. Ежовик перестал красться, а я выпрямился, точно нес все это время кого-то тяжелого на своих плечах.

— Приозерский лешак самый старый в этих местах, — неожиданно объяснил ежовик. — Глухой, конечно, как пень, но сильный. И злой, как и все старые. Ему душу загубить — что воды испить. Вот уж кому лучше под руку не попадаться. Да ты и сам почувствовал, наверное.

Кивнул как-то на автомате. Нет, я понимал, что рубежники на то и рубежники, что могут ощущать присутствие нечисти. Однако подобного прежде не испытывал. Чужой промысел превратился не в просто выплеснувшуюся силу, фон, а трансформировался в нечто вроде застывшего на пожухлой листве ужаса.

А еще запоздало я понял, о чем говорил ежовик — приозерский лешак. В смысле, леший. Получается, я рядом с Приозерском. Учитывая, что шагали мы меньше часа, скорость нашего движения весьма впечатляла. От Выборга до Приозерска сто двадцать километров по трассе. Нет, если лесом, конечно, поменьше. Но кто же знал, что волшебными лешачьими тропами — всего ничего. Теперь стало ясно, как батюшко так быстро перемещается по своим владениям.

Чуть позже холодный ветер принес минеральную прохладу воды, запах мокрого камня, подгнивших водорослей и ила. Значит, недалеко Ладожское озеро. Да, забрались мы, забрались.

Правда, возле воды мы шагали недолго. Мой нос снова стал улавливать сладость опавших ягод, землистые грибные ароматы и пахучую смолистую хвою. А что делать, визуально ничего не менялось. Разве что грязи будто бы стало меньше, но лес оставался лесом. Поэтому мне приходилось ориентироваться лишь по обонянию. Единственное, на что я обратил пристальное внимание — ощутимо похолодало. И ветер теперь довольно бесцеремонно хозяйничал под одеждой, щупая ребра.

Ежовик больше не хоронился, а шел вполне спокойно, словно все вокруг принадлежало именно ему. Ага, спроси я, кого эти земли, так услышу: «Маркизу, маркизу, маркизу Ежовазу». Кто знает, наверное, здесь не было лешего или он еще не набрал полной силы. Оставалось только догадываться.

Я к тому времени настолько устал от того, что надо переставлять огромные грязные кроссовки, и продрог от холодного ветра, что не имел никакого желания вести светские беседы.

— Все! — наконец остановился ежовик.

— Чего все? — я с трудом успел притормозить, чтобы не налететь на эту подушечку для иголок.

— Дальше ты один.

— Может, вместе?

— Нет, это твои дела, Матвей. Я тут подожду. Слушай, что сделать надо.

Нечисть выглядела серьезной, даже встревоженной, что ли. Нужно ли говорить, как ощущал себя я?

В принципе, ничего такого делать-то и не надо было. Немного посыпать себя землей, произнести присказку. Один нюанс — все это делать нужно голым.