Влюблен без памяти (СИ) - Лисенкова Ольга

– У меня остались ее портреты, разумеется, – сказал он бодро. – И, знаете, леди, я чувствую себя неловко, когда вы сострадаете мне. Как бы то ни было, я вырос в достатке, и мне не пришлось пережить ничего подобного тому, что выпало на вашу долю. Я восхищен вашим мужеством и самоотверженностью.

Кроткая Вивьен склонила голову, принимая добрые слова, но Марианну было не так легко сбить. Отодвинув в сторону переживания по поводу краха своих воздушных замков, она уже успела воодушевиться, сообразив, что в ее распоряжении все же есть еще один козырь, который позволит ей не покидать фамильный особняк, а главное – самого лорда Орена прямо сейчас.

– Вы хотели бы вспомнить матушку, – заключила она. – Увидеть ее хотя бы на несколько мгновений. Это так нам понятно и близко! Правда, Вивьен? Знаете, Эдвард, я ведь не все вам поведала. Я тоже думала поначалу, что единственный способ заставить шарик работать – это класть на него руку и позволять ему копаться у себя в памяти, чтобы воспроизвести то или иное воспоминание.

– Нет? – переспросил Орен. – Не единственный?

Марианна застенчиво хихикнула.

– Я провела немало экспериментов с девочками в ателье, и мне не удалось помочь ни одной из них! Зато с этим злосчастным кошельком… Полицейские постоянно спрашивали меня, почему я пришла с ним именно к этой даме и именно в эту лавку. Я говорила, что видела ее в лавке прежде, но они не верили, что я могла запомнить и даму, которая, кстати, не признала, что когда-либо со мной встречалась, и ее кошелек – красиво расшитый, но не слишком приметный, в общем, такой же, как у всех. Единственный ответ, который предложили в полиции вслед за обвинением самой хозяйки, сводился к тому, что я сама украла деньги и решила получить выкуп за кошель.

– А на самом деле? – быстро спросил Орен, пристально следивший за лицом Марианны.

– А на самом деле я подняла кошель с мостовой, и у меня в голове всплыл портрет его хозяйки. Мало того – еще и образ лавки. Кошелек как будто помнил и ее, и то, куда она ходила, понимаете?

Марианна снова тихо засмеялась. Орен порывисто кинулся к ней и присел рядом.

– Это значит… – раздумчиво произнес он.

– Ничего особенного это не значит, – вмешалась Вивьен. – Если Марианна видела хозяйку кошеля и даже лавку, это видела Марианна! Картинка не витала вокруг ее головы на улице! Она не в силах вам ее показать!

Воодушевившийся было лорд заметно сник.

– Да. Оттого, что Марианна заглянет в мое детство, для меня, пожалуй, ничего не изменится, – признал он.

Его лицо сразу стало строгим и чужим. Однако Марианна и тут не собиралась отступать. Нет, от нее он так просто не отделается!

– Я понимаю, что отправиться в ваше детство ради вас и потом пересказать вам то, что я увидела, – вовсе не то, что вам нужно. Но, Эдвард, когда мы третьего дня сидели с вами в карете, вы предложили заключить договор. И вы тогда сказали так: я должна помочь вам докопаться до какого-то воспоминания из вашего детства. Вы не говорили, что забыли все на свете! Вы упомянули об одном воспоминании, о каком-то ключевом моменте!

Эдвард обратил взгляд на Вивьен, как бы спрашивая, правда ли это, и та кивнула:

– Точно так, милорд.

– Если вы поделитесь с нами, может быть, мы сумеем вам помочь, – настаивала Марианна. – Но, если я не буду знать, что искать, я никогда это не найду!

Эдвард тяжело вздохнул, будто у него в душе поднималась настоящая буря. Какое-то время он молчал, видно, взвешивая все за и против. Сестры терпеливо ждали.

– Видите ли, леди, – сказал он наконец. – По словам отца, я перенес в детстве экзотическую пирианскую лихорадку. От нее скончалась и матушка. У этой болезни описан целый ряд симптомов: тут и жар, и всевозможные боли, и рвота, и… Не буду утомлять вас пренеприятными описаниями. При этом ни один из целителей, с которыми мне довелось встречаться впоследствии, не отмечал у переболевших – у тех, кто выжил, – потери памяти. И еще одно. Я обращался к целителям. Обращался к магам, оперирующим различными артефактами и сыворотками. Пытался составить собственное средство для пробуждения памяти…

– Ах вот для чего ваша страсть к алхимии! – догадалась Марианна.

– Все безуспешно. Когда я говорил, что мне хотелось бы добраться до одного-единственного воспоминания, я… не очень представлял себе, как работает ваш шар. Наверное, я просто надеялся ответить себе на этот вопрос. Почему в моем случае выпали такие карты. Простите меня.

Вивьен покачала головой.

– Позвольте, – сказала она. – Бывают же индивидуальные реакции. В вашем случае, очевидно, произошло именно так. Вы были очень слабы, цеплялись за жизнь. Взрослый человек, ваша матушка, проиграл эту битву, а вы выкарабкались, но ради этой победы пришлось что-то потерять, чем-то пожертвовать.

Взъерошив в волнении волосы, Эдвард закивал.

– И это верно, леди Вивьен, – согласился он. – Скорее всего, я смирился бы с такой волей Творца, не пытался бы найти ответ там, где все объясняется Провидением, если бы не оговорки моего отца. Бывало, он упоминал что-то из моего детства, а потом спохватывался: ах да, ты же не помнишь! Переспрашивал: точно ли так. При этом выражение его лица становилось таким, будто он разжевал жгучий перец… Я был ребенком, леди, и однажды я решил, что сделаю отцу приятное, если солгу, будто я припоминаю то, о чем он говорит.

– И? – Марианна только что не подпрыгивала на краешке дивана.

– Он рассмеялся, будто с издевкой, и погладил меня по голове. «Конечно же нет: ты не можешь этого помнить, Эдвард». Кроме того… Отец отказывался обсуждать мою болезнь, и я повторял себе, что это из-за горьких воспоминаний, ведь он тогда потерял жену. Но когда эта тема всплывала, он…

Эдвард вновь вскочил на ноги и принялся расхаживать по гостиной, размахивая руками.

– Он не раз высказывался в том смысле, что в смерти матери виноват я.

Марианна ахнула.

– Какая жестокость, – сокрушенно проговорила Вивьен.

– Да, леди Вивьен. Нет. Я привык считать, что так оно и есть, ведь это я заразил матушку.

– Вы были больны! Вы были ребенком и никак не могли отвечать за то, что подхватили опасную болезнь! Ради всего святого, вы и сами едва выжили! – запротестовала Марианна.

– Да, да, да. Вы спрашиваете, до какого воспоминания я надеялся докопаться, леди. Сейчас я был с вами предельно откровенен. Я хотел бы знать, что я сделал – при каких обстоятельствах я мог подхватить эту экзотическую лихорадку, в чем именно заключается моя вина. Я хочу знать, насколько велик мой грех, в чем мне каяться.

В глазах у Марианны стояли слезы.

– О Эдвард, – выдохнула она. – Вы были ребенком! Даже если там была ваша ошибка, непослушание, если вы где-то нарушили какой-то запрет – дети не несут ответственности за то, что творят, ни один суд…

– Кроме высшего суда. И суда моего отца. Он настолько не переносил моего вида, что довольно рано позволил мне жить отдельно, или настоял на этом, если вам угодно. Отселил меня сюда. – Эдвард скрестил руки на груди. – Все, леди. Как на духу. Теперь я открыл вам все, к добру или к худу. Вся моя жизнь, простая и незамысловатая, перед вами как на ладони. Десять лет пустоты. Тяжелая болезнь. И все это. – Он обвел широким жестом гостиную. – Дом, который признает вас и впускает без звука, без ключа, и до сих пор не признает меня, хотя я живу здесь уже много лет и теперь я единственный наследник всего имущества Оренов, в которое входит и этот особняк. Дом, даже дом помнит свое прошлое, а я этого лишен.

Глава 28

Несколько минут в гостиной царило молчание. Эдвард отошел к окну и вперил взор в кусты сирени. Вивьен опустила голову. Марианна колебалась: ей очень хотелось подбежать к милорду, заставить его посмотреть ей в глаза, объяснить, что не может быть вины десятилетнего ребенка в том, что он заболел. Вместе с тем она понимала, что после такого выплеска эмоций Эдварду, наверное, нужно прежде всего успокоиться. Если он был лишен матери, а отец был с ним настолько бесчеловечен, вряд ли она сможет сейчас найти слова, чтобы до него достучаться. Кроме того, Эдвард уже сказал, что принимать сочувствие от сестер Рендин ему не так уж просто. С другой стороны… почему-то же он им открылся? Значит, считает их достойными доверия?