Крафтер II (СИ) - Ладыгин Иван

Я молчал. Просто кивал. Вежливо. Холодно.

Факт, говорите?.. Что ж, пора добавить ещё пару строчек к длинному списку дел. И, может быть, начать носить перчатки с рунами самозащиты. Потому что пахло жареным. Причём явно не канапе.

Барон Игорь Чернов находился в своём загородном имении — мрачном особняке с острыми, как клыки, башнями и вековыми дубами, что скрипели на ветру, словно древние скелеты. В последнее время он предпочитал именно это место: здесь не было суеты столицы, лишь тишина, порядок… и контроль. Он сидел в кресле у камина, пристально глядя в пламя, в котором, казалось, видел не огонь, а чьи-то судьбы, сгорающие без следа.

Когда дверь скрипнула, а в проём встал его помощник, худой, как жезл смерти, человек по имени Аркадий, Чернов даже не обернулся. Лишь сказал холодно:

— Говори.

Аркадий сглотнул, будто язык прилип к нёбу. Он прекрасно знал, насколько опасен его господин в дурном настроении. А сейчас… ему предстояло сообщить такое, что дурное настроение станет лишь ласковой прелюдией к буре.

— М… Милорд, я… только что получили известие… из столицы, — начал он с величайшей осторожностью, каждое слово произносил, будто ступал по минному полю. — Ваш сын… Алексей… Он… он погиб. На дуэли.

Тишина в комнате сгустилась до такой степени, что треск поленьев в камине прозвучал, как выстрел.

— Что ты сказал? — Чернов медленно повернул голову, его глаза были серыми и мутными, как лёд на старом пруду — и такими же смертельными, если под ним провалиться.

— Его… Его убил барон. Барон Лев Морозов.

Мир замер. Затем — словно что-то внутри Чернова сорвалось с цепи. Он резко вскочил, отбросив кресло, которое с грохотом врезалось в стену. Лицо его перекосилось от ярости, ноздри раздулись, словно у разъярённого зверя.

— Морозов⁈ — зарычал он. — Этот щенок⁈ Этот выблядок из мёртвого рода⁈

Он прошёлся по комнате, будто зверь в клетке. Пламя камина отбрасывало на стены его бешеную тень. Руки дрожали — не от старости, а от желания ломать. Уничтожать. Топтать.

— Мы… Мы потратили десятилетия, Аркадий. Десятилетия, чтобы стереть этот род с лица земли. Мы сожгли их лаборатории, подкупили министров, артефакт за артефактом обесценивали их репутацию, мы уничтожили их влияние, украли разработки, сожрали их рынок, раздавили их наследие. Мы убили всех. Всех, Аркадий! Остался один. Один последний… и он убивает моего сына⁈ Моего Алексея! Наследника рода Черновых!

Он врезал кулаком по мраморному столику, и тот треснул с хрустом, заставив Аркадия вздрогнуть.

Барон остановился, дыхание у него сбилось, но взгляд стал холодным, ледяным, смертельным. В его глазах больше не было бешенства — только чёткое, выверенное, смертоносное намерение.

— Собирай гвардию. Всех. И пускай приведут мне этого Морозова. Живым. — он сжал кулак, из-под ногтей выступила кровь. — Я хочу лично посмотреть, как гаснет его род. Навсегда.

Приём подходил к концу, и я уже начал подумывать о побеге — от вина, от шепотов за спиной и от однотипных улыбок, натянутых, как старая простыня на сквозняке. Лиза весь вечер пыталась выдать свою заинтересованность за безразличие, но я видел, как её взгляд постоянно метался к Плюму. А вот этот ушастый предатель вёл себя, как настоящий артист — порхал мимо, садился рядом на пару секунд, чтобы дать надежду, и тут же срывался в сторону, как пушистый комок дерзости.

Её попытки погладить его завершались каждый раз одинаково — промахом. А Плюм только рад был поиграть. Он не забыл, как она в прошлый раз попыталась «завладеть» им, словно игрушкой. У Плюма на такие вещи память лучше, чем у большинства банкиров. И злопамятность в придачу. Засранец ещё тот, но мой.

Когда я наконец вышел на улицу, Лиза, конечно, увязалась следом. И, надо отдать должное, выглядела в этот момент не как светская львица, а скорее, как девушка, которой действительно не хотелось прощаться. Мы перекинулись парой тёплых слов, я взял её за руку — не наигранно, без маски, — и сказал, что вечер был… неплох.

Она улыбнулась. Чуть грустно. Плюм в этот момент спрыгнул мне на плечо и показательно фыркнул в её сторону. Я усмехнулся — вот кто у нас тут ревнует.

Сев в такси, я опустил стекло, бросил Лизе напоследок короткое:

— Не скучай слишком сильно.

Плюм тихо хихикнул. Машина тронулась, мягко покатилась по гравию вымощенной аллеи, оставляя позади свет фонарей, роскошь поместья и один взгляд, что задержался на мне чуть дольше, чем позволяли правила приличия.

Смотря вслед удаляющемуся автомобилю, Лиза Ефремова чувствовала, как внутри её словно расправились крылья и одновременно… сжался тугой узел. Что-то неуловимое, горячее и щекочущее клубилось в животе, будто там поселился целый рой трепещущих мотыльков. Она раздражённо выдохнула. Ну конечно. Самоуверенный, нахальный, с этими ледяными глазами и вечной ухмылкой, с которой хочется то ли ударить, то ли… поцеловать.

Она скрестила руки на груди, будто пытаясь этим жестом унять дрожь в пальцах — нет, не от холода. Она себе не признавалась, но где-то в глубине понимала: Лев Морозов выбил из-под неё почву. Он был слишком другим. Слишком живым. Как будто во дворце, полном скуки и благородной сдержанности, вдруг включили ток.

— Придурок, — пробормотала она с нежностью, которую тут же попыталась вычеркнуть из интонации.

Но стоило машине с ним выехать за пределы поместья, как её сердце сжалось уже по другой причине. Глаза Лизы расширились — к авто подкатили два массивных чёрных внедорожника, как тени с механическими суставами. Двери распахнулись, и оттуда высыпали люди в тёмной форме и с оружием.

— Что?..

Они действовали быстро, слаженно, как обученные хищники. Морозова вытянули из машины, кто-то умело связал ему руки, кто-то прикрикнул на водителя. Не было сомнений — это была засада. Он даже не успел оказать сопротивления.

Лиза стояла, вцепившись руками в ограду, как будто могла силой воли остановить происходящее. Но машина с Львом уже тронулась с места, растворяясь в темноте улицы, как исчезающий шанс… и начиналась совсем другая игра.

— Немедленно… гвардию! — сорвалось с её губ. — Надо вытащить его! Они увезли его!

Лиза дрожащими пальцами уже тянулась к телефону, в голове с оглушительным грохотом смешались тревога, страх, злость и… что-то ещё. Безумное желание броситься в бой, вырвать Льва из этой засады. Чёрт, да хоть одной против всей этой черновской своры.

Но голос, как раскат грома, раздался у неё за спиной:

— Остановись, Елизавета.

Она вздрогнула. Повернулась. Там стоял отец — князь Ефремов, высокий, прямой, с лицом, словно вырезанным из старого дуба. Суровый, холодный и абсолютно спокойный. Это спокойствие страшило даже больше, чем если бы он кричал.

— Ты не ребёнок. А если всё ещё считаешь себя таковой — тогда не суйся в дела взрослых, — его голос был спокоен, но резок, как удар хлыста.

— Отец, но они его забрали! — воскликнула Лиза. — Он… он…

— Он — взрослый мужчина, — перебил князь. — И он сам выбрал этот путь. Сам согласился на дуэль с сыном Чернова. Сам нанёс смертельный удар. Ты думаешь, что честь не требует платы? Она требует, и чаще всего — крови. Он знал, с кем имеет дело. Черновы не простят. И теперь Морозов либо докажет, что достоин носить это имя… либо погибнет. Но наш род вмешиваться не будет.

— Но… — в её голосе дрогнуло что-то уязвимое. — Но он же…

— Что? — князь прищурился. — Спас тебя? Очаровал тебя? Сделал то, что другие не решались?

Лиза отвела взгляд. Слова словно били под дых. Он всё понимал. Всё видел. И всё равно был непреклонен.

— Ты не поняла, — он шагнул ближе. — Сейчас ты хочешь броситься за ним. Но если сделаешь это — втянешь в его войну и свою семью. Я этого не позволю.

— Он один… — прошептала она, губы дрогнули. — Совсем один…

Князь молчал. Лиза вскинула голову, но глаза её были уже влажны. Слёзы подступили, злые, обидные. Почему? Почему ей было так невыносимо больно?