Проклятый Лекарь. Том 3 (СИ) - Молотов Виктор

Мы шагнули внутрь. Воздух был спёртым, пахло пылью, старой бумагой и чем-то неуловимо-химическим. Нюхль, следуя моей мысленной команде, увеличил яркость своих зелёных глаз, и их призрачный свет выхватил из темноты небольшой, лишённый окон кабинет.

Это было тайное сердце Морозова, и оно было грязным.

Вдоль стен — уходящие под потолок стеллажи, забитые одинаковыми серыми папками. Массивный, старомодный сейф в углу, похожий на железный гроб.

Небольшой лабораторный столик с химическим оборудованием и полками, аккуратно заставленными пузырьками и склянками. Я узнал некоторые этикетки — хлороформ, сильные опиаты, транквилизаторы.

Аккуратный набор анестезиолога-любителя. Инструменты для того, чтобы заставлять людей молчать и всё забывать.

— Бинго, — прошептал я, снимая с полки первую попавшуюся папку и открывая её.

Мне не нужно было долго читать. Финансовые махинации.

Поддельные отчёты о закупках оборудования. Аккуратные таблицы откатов от поставщиков медикаментов. Морозов годами методично и безжалостно обворовывал собственную клинику. Банально, но эффективно.

— Я ем грунт, — Костомар ткнул костяным пальцем в сторону сейфа. Там, очевидно, хранилось самое интересное.

— Потом, — отрезал я, закрывая папку. Компромат — это полезный инструмент, но сейчас меня интересовало другое. — Сначала нужно понять, кто здесь источник Живы.

Я снова закрыл глаза и сосредоточился, отсекая все посторонние шумы, фокусируясь только на восприятии жизненной энергии. Источник был близко. Очень близко. Он был не в этой комнате. Он был за ещё одной стеной, прямо за стеллажом с папками.

В дальнем углу тайного кабинета, за стеллажом обнаружилась ещё одна дверь — узкая, стальная, почти незаметная на фоне серых стен. Источник жизненной энергии был за ней.

— Нюхль, открывай, — приказал я.

Невидимка просочился в простой механический замок, и через несколько секунд раздался тихий щелчок.

За дверью оказалась крошечная комната без окон. Скорее большая кладовка, переоборудованная в камеру.

Вся обстановка — узкая койка и металлическая тумбочка.

На койке, лицом к стене, лежала девушка лет двадцати. На ней было дорогое, но сильно помятое вечернее платье.

Длинные каштановые волосы разметались по грязной подушке. На бледной коже запястий отчётливо виднелись покрасневшие следы от верёвок.

Я подошёл и осторожно проверил пульс на сонной артерии — ровный, но слабый, нитевидный. Зрачки, когда я приподнял веко, были сужены до размера булавочных головок.

Дыхание — поверхностное, едва заметное.

Барбитураты, возможно, в смеси с бензодиазепинами.

Я поставил мгновенный диагноз. Классическая снотворная смесь. Держит человека в полубессознательном, управляемом состоянии, стирая краткосрочную память.

Вернулся в первую комнату и быстро осмотрел полки с препаратами. Как я и ожидал, рядом с пузырьком тиопентала натрия стояла ампула с флумазенилом — специфическим антидотом.

Морозов был осторожен. У него был не только яд, но и противоядие.

— Костомар, придержи ей голову. Аккуратно.

— Я ем грунт, — скелет подошёл к кровати и невероятно бережно, кончиками костяных пальцев, приподнял голову девушки, пока я вводил препарат в локтевую вену.

Эффект наступил почти сразу. Через минуту веки девушки дрогнули. Она издала тихий стон и медленно открыла глаза — большие, карие, сейчас затуманенные действием лекарств.

— Где… где я? — прошептала она, её взгляд был расфокусирован.

— В клинике «Белый Покров», — ответил я спокойным, ровным голосом. — Я доктор Пирогов. Вы в безопасности. Как вас зовут?

— Анна… — она попыталась сесть, но я мягко удержал её за плечо.

— Не торопитесь. Препарат ещё не полностью выведен из организма. Как вы здесь оказались?

— Главврач… — её глаза расширились от ужаса при упоминании имени. — Он… я пришла на собеседование. На должность младшей медсестры. Он проводил его лично. Сказал, что я идеально подхожу, предложил выпить чаю… за успешное трудоустройство. А потом… я помню только, как голова закружилась… и очнулась уже здесь.

— Как давно вы здесь?

— Я не знаю, — она задрожала, её взгляд метался по тесной каморке. — День? Неделю? Я не помню. Он приходит… делает уколы… и я снова засыпаю…

— Так, пойдёмте, нужно выбираться отсюда, — сказал я, поднимаясь на ноги.

Девушка медленно покачала головой, и в её глазах, до этого затуманенных, появился настоящий, осознанный ужас.

— Нельзя, — прошептала она. — Я здесь не одна!

Глава 11

Её слова подтвердили мои подозрения. Теперь нужно было перейти от общего факта к конкретике, но её состояние было нестабильным.

— Хорошо, — сказал я, снова присаживаясь на край койки. Мой тон стал мягче, как у врача, работающего с травмированным пациентом. — Расскажите мне о них. Где они?

Она моргнула несколько раз, пытаясь сфокусировать затуманенный взгляд на моём лице.

— В большом зале, — пробормотала она, её голос был тихим и неуверенным. — Там, где проходило собеседование. Мы все там… ждали своей очереди.

Я активировал некро-зрение, фокусируясь не на органах, а на тонкой архитектуре её нервной системы. Картина была ясной. Следы барбитуратов создавали характерные завихрения в потоках Живы, текущих по нейронным путям — классическая картина наркотической интерференции.

Но главное я увидел в области её гиппокампа, отдела мозга, отвечающего за формирование долговременной памяти. Потоки энергии там работали с перебоями, как старый синематограф. Короткие вспышки осознанности… и снова откат к одной и той же зацикленной картинке.

Временная петля.

Классический симптом длительного воздействия седативных препаратов, подавляющих функцию гиппокампа. Мозг, неспособный формировать новые воспоминания, раз за разом возвращается к последнему яркому, эмоционально заряженному событию перед началом химического воздействия. Она была заперта не только в этой комнате. Она была заперта в одном-единственном моменте своего прошлого.

— Анна, — произнёс я ровным, спокойным голосом. — Послушайте меня внимательно. Вы сейчас не в зале ожидания. Вы находитесь в тайной комнате за кабинетом главврача. Собеседование давно закончилось.

Она нахмурилась, её взгляд выражал полное недоумение. Её мозг отчаянно сопротивлялся информации, которая не вписывалась в его зацикленную программу.

— Но… это невозможно. Я же только что была там. Я видела девушек. Светлана плакала, а Маша пыталась её успокоить. Мы сидели на деревянных скамейках… там пахло свежим лаком и чьими-то духами.

Её показания были бесценны, но абсолютно ненадёжны. Она была ключом к местонахождению других жертв, но её разум — повреждённым, зацикленным архивом.

Просто вывести её отсюда было нельзя — в таком состоянии она могла наделать глупостей и поднять тревогу. Моя задача усложнилась: мне нужно было не просто спасти остальных, но и как-то «перезагрузить» её сознание, не вызвав при этом необратимых повреждений.

Я сменил тактику.

— Анна, — сказал я, меняя тон на более деловой. — Расскажите мне об этом зале. Опишите девушек, которых вы там видите. Каждая деталь, каждая мелочь может быть важна.

Охота на «коллекцию» Морозова началась. И моим единственным проводником была пациентка, застрявшая во времени.

Костомар стоял неподвижно за моей спиной, но я услышал тихий, сухой щелчок — звук костяных суставов, сжимающихся под нечеловеческим давлением. Он понял. Понял всё без слов.

— Я ем грунт, — произнёс он, и это был не вопрос и не утверждение. Это был низкий, вибрирующий звук, похожий на скрежет камней глубоко под землёй. Холодная, абсолютная ярость.

Даже для меня, Архилича со стажем, существовали границы. От моей руки падали легионы. Но это была война. Это была политика. Это было выживание вида. Я никогда не опускался до того, чтобы ломать беззащитных ради садистского удовольствия.

Власть, построенная на страхе и насилии — это власть рабовладельца, признак фундаментальной слабости. Она хрупка и требует постоянного контроля. Настоящая власть — это когда сильнейшие следуют за тобой добровольно, не из страха, а из уважения к твоей силе и мудрости. Мои личи, мои рыцари смерти — они служили мне, потому что видели во мне порядок и цель.