Трибунал (СИ) - Смородин Павел

— Я вас не понимаю, — продолжал своим тихим голосом охотник на медиаторов, — и никогда не пойму. Но я готов вас выслушать.

В эту самую секунду Полковник приложил титанические силы, чтобы не начать говорить. Вместо слов он только покачал головой, как-то медленно и болезненно. Гулану показалось, что он буквально видит тот груз ответственности и вины, который давит на его тюремщика.

— Нет, святой отец, может быть потом, когда все закончится, вы отпустите мне грехи. Но пока у нас с моими подчиненными полно работы.

— Не будет никакого «потом», Генрих.

На последних словах Полковник внутренне сжался. Давненько он не слышал собственного имени. Сейчас оно казалось каким-то незнакомым и чужим, словно обращались не к нему. Пленный уловил это и пояснил:

— Да, я вас сразу не узнал при свете, господин генерал. Прошу прощения.

— Не за что. Не припоминаю вас.

— Отец служил у вас под командованием в двенадцатом полку.

— Это было лет тридцать назад.

— Ну да. Он показывал ваш портрет в газете, когда вам дали чин. Пил три дня кряду, рассказывая, какой вы были командир.

— Не припоминаю солдата по фамилии Гулан.

— Рядовой Клаус Шмидт. Гулан — фамилия матери.

— Простите, святой отец, все равно не помню. Так или иначе, но ни один этот факт ничего не меняет.

Полковник помолчал, обдумывая следующие слова, а затем произнес спокойно:

— Я закончу начатое. Вы меня не остановите. Мои люди заслужили отмщение.

— Ваши люди заслужили покой, как и вы, генерал.

— Может быть… но потом. А сейчас, простите, мне нужно на воздух. К вам еще зайдут.

Глава 15

Падре Палаццо еще называли площадью Креста. Изначально, когда город закладывался, никто не планировал отдавать под нужды церкви целую площадь, но как-то постепенно и незаметно под ее нужды уходили все новые и новые куски, пока наконец, лет триста назад, площадь не перешла в ее собственность целиком. Сейчас иногда особенно смелые остряки шутили, что Падре Палаццо — единственное место в мире, где Царство Божие установилось, но этому почему-то никто не рад.

Особенно эта шутка нравилась служителям Службы Церковного Дознания и Посмертия. Большинство из них улыбались по-доброму, а затем задавали один только вопрос: а что вас так насмешило? Как правило, после этого люди бледнели и начинали спешно извиняться перед всеми.

Нелин оставил машину у въезда на площадь и поспешил за медленно бредущим другом. Возвращение Кузнечика здорово его подкосило. Чего уж скрывать, д’эви и сам сейчас хорошенько так выбит из колеи. Мальчишка ему нравился. Да, он был неумехой, постоянно ныл и искал виноватого, но это каким-то причудливым образом работало на его харизму. Он был словно великовозрастный ребенок, оказавшийся на войне случайно.

Камаль шел вперед, не сворачивая, и больше напоминал ледокол, нежели человека. Люди, идущие ему навстречу, расступались, резонно предполагая, что поворачивать инспектор не собирается.

— Думаешь, Гай что-то знает? — спросил Нелин, когда молчание слишком уж затянулось.

— Даже если он не в курсе, то все равно должен узнать. Иначе проблем не оберемся.

Незаметно для самих себя они прошли до самой площади и остановились. Полюбоваться тут было на что. Падре Палаццо окружали исторические здания с фасадами из камня и кирпича, выстроенные в то время, когда у людей еще имелся нормальный вкус. Главной доминантой площади считался массивный кафедральный собор. Его стрельчатые шпили и витражные окна величественно возвышались над окрестными постройками. Перед входом в собор располагался небольшой сквер с фонтаном и статуями святых.

Даже сейчас Камаль мог спокойно перечислить всех их в любом порядке. Кто в каком веке жил, кто во сколько лет умер, кто умер мучеником, а кто просто блаженным. Строгое церковное воспитание в приюте иногда давало о себе знать. По периметру площади тянулись ряды аккуратных особняков и бывших доходных домов с черными и красными крышами и резными ставнями на окнах. На первых этажах обычно размещались лавки, ремесленные мастерские. Таверны тут были явно не в чести.

Господь не пил, и вам не следует!

Вообще, инспектор не мог не отметить, что тут в погожий день очень даже красиво. Падре Палаццо регулярно подметали, в клумбах высаживали цветы по весне, а летом, в самую жару, включался фонтан. Когда-то давно, когда мама еще была жива, она привела маленького Йону и Диану посмотреть на то, каким еще бывает город. Была зима, и до Нового года оставались считанные дни. Тогда площадь Креста оставила неизгладимое впечатление в душе инспектора. Вся заставленная торговыми рядами, она напоминала сказочный или кукольный городок. Родители пили теплый глинтвейн, а они с сестрой ловили языками снежинки и перебрасывались снежками.

А затем, уже под вечер, двери кафедрального собора открылись, и всех желающих пустили внутрь. Было светло, ярко и красиво. Откуда-то сверху звучало прекрасное хоровое пение, и хотя слова для мальчика ничего не значили, но он все равно был поражен. Мальчишка из низов увидел что-то настолько величественное и красивое, что всякий раз, когда оказывался здесь, вспоминал ту памятную прогулку с мамой. Вот и сейчас в груди у него потеплело от воспоминаний. И хоть сегодня здесь особенно людно, это нисколько не портило впечатлений.

В солнечные дни здесь всегда так. Площадь буквально оживала. Торговцы расставляли свои лотки, звучали крики немногочисленных зазывал. Предлагали купить свечи, совсем крошечные карманные молитвенники, переписанные вручную. Кто-то впаривал проходящим вино и церковный мед. Мед, по уверениям продавцов, достался им с личной пасеки кардинала Роллана и, разумеется, по дружбе.

Камаль был готов поспорить, что если отправить этот мед на анализ, то ничего, кроме подкрашенной патоки, в банке эксперты не найдут. Вот только зачем бы ему это делать?

Йона и Нелин прошли насквозь торговые ряды, оставив за собой половину площади, после чего свернули к восточной стороне. Дом, отведенный под нужды дознания и посмертия, казался абсолютно невзрачным и терялся на фоне величавых соборов по соседству. Этот симпатичный трехэтажный особняк выглядел весьма скромно. Его фасад из красного кирпича и белые оконные рамы были выдержаны в позднем классическом стиле, характерном для многих городских домов того времени.

Не было ни украшений, ни знаков веры. Только короткая надпись, выбитая на табличке над входом, могла намекнуть несведущему гостю города, что именно тут располагается. Tranquillità per i vivi. Riposo per i morti. «Спокойствиедля живых.Покой для мертвецов», — по памяти перевел медиатор третьего класса Камаль. Девиз этот сохранился еще с тех времен, когда Служба Церковного Дознания и Посмертия называлась просто — инквизиция. Кто-то из особенно ревностных сторонников личных свобод сказал бы, что это лишь смена названия. Но Йона отлично знал и третью строчку девиза, которую с фасада убрали.

Morte ai nemici di Dio — «Смерть врагам Бога».

Йона переступил порог и почувствовал давящую атмосферу этого места. Послушник в черной рясе, сидевший на входе, взглянул на него спокойно, но строго.

— Добрый день, вы по делу? — спросил он спокойно и поднял пронзительные голубые глаза на гостя.

— Да. Личное дело к дознавателю Гаю Варломо. Он сейчас на месте?

— Не могу вам сказать. Покажите ваш знак, пожалуйста, и документы.

Йона вытащил из плаща жетон медиатора и свой значок. Он протянул все охраннику и увидел, как пристально тот все изучает. Что ж, пусть лучше так.

Все данные Йоны переписались в солидного вида журнал, после чего дежурный протянул вещи ему. Инспектор осторожно принял их, но парень, похоже, не собирался их отпускать. Он пристально взглянул в глаза и тихо произнес:

— Простите за вопрос, господин Камаль, но этот д’эви с вами?

— Да, с этим проблемы?

— Нет, святой отец оставил о нем пометку, но я хотел бы напомнить, что часть помещений, в которые вам открыт вход, являются режимными и доступ туда посторонним запрещен. Ему придется…