Между добром и злом. Том 5 - Кири Кирико

— Речь не о том, что она могла, а что нет. Я хочу просто понять, она могла постоять за себя или нет? — ответил Кондрат.

— Ну могла, и?

— Ничего, — покачал он головой. — Хочешь кофе?

Лита моргнула, не совсем поспевая за мыслями Кондрата, но кивнула.

А ему и не надо было, чтобы она поспевала за ним. Не надо было, чтобы она что-то понимала. Понимать будет он, а её дело рассказать о девушке. Шейна для Кондрата оставалась тёмной лошадкой, и он пытался понять, что это был за человек. Иногда есть люди, которые тише воды, ниже травы, а оказываются жуткими убийцами, что проявлялось ещё в детстве. Были и те, кто казался боевым и вообще оторви и выбрось, но на деле и мухи пальцем не обидят.

— Спасибо, — тёплым голосом поблагодарила Лита, когда он передал ей кружку. — Я просто хочу понять, зачем ты расспрашиваешь меня о ней так, будто подозреваешь её.

— Потому что я ничего не знаю ни о ней, ни о графе. Вернее, о графе говорят, как у уравновешенном человеке, который был строг, но при этом абсолютно лоялен тем, кто был под его крылом. Я примерно понимаю, что он за человек, а вот Шейна…

— Ты подозреваешь её, — теперь уже Лита не спрашивала.

— Пока нет.

— Пока.

— Да, пока. Ты не думала, что она способна на это? — поинтересовался Кондрат, взглянув на Литу. — Без эмоций, если убрать то, что ты её давно знаешь и для тебя она как младшая сестра?

— Я думаю, нет. Она никогда не была агрессивна.

— Вообще никогда?

— Да, никогда. Она умела держать себя в руках. В этом плане она всегда была уравновешенной, принимала решения всегда с холодной головой и осмысленно. Это её мать, Чуна, была всегда такой… знаешь, которые на горячую голову что-то сделают, а вот Шейна была всегда спокойной.

— Понятно…

Кондрату до сих пор было интересно, куда можно было пристроить Литу, раз уж она предложила свою помощь. В голову сразу лезла даже не Шейна, а дело с убийством чиновников. Вот ту её магия бы пригодилась, умей она как-то читать следы или восстанавливать прошлое образами или как-нибудь ещё, как показывали в фантастических фильмах…

По местным меркам это было даже быстро, полторы недели, что Кондрат и Дайлин ждали. Некоторым подобное шло буквально месяцами, а здесь просто невиданная по местным меркам скорость.

Военное ведомство четыре папки, которые по толщине совсем обнадёживали. Всё досье на троих разместилось на трёх страницах в то время, как на судью и вовсе ничего не было. Просто папка с одним листом и одной строчкой: «воинскую службу не проходил».

— Ну по судье я не удивлена… — пробормотала Дайлин, перелистывая листы. — Но вот на остальных — это совсем уж какое-то разочарование…

— Да, соглашусь, — ответил Кондрат. — Слишком мало для того, чтобы хоть что-то найти.

Документы не изобиловали какой-либо информацией. Личные данные и где служили. Всё было настолько скромно, что аж слёзы наворачивались. Так посмотреть, и могло показаться, что ни один из них и не служил толком.

Кондрат пробежался взглядом по всем трём делам, где скромно описывалось, где проходили службу, под чьим начало служили и когда были уволены в запас. Все трое никак и нигде не пересекались, и на этом можно было бы закрыть дело, если бы Кондрат не заметил одну странность. Конечно, в своём мире свои правила и тем не менее…

— Ты помнишь фотографию директора? — спросил он Дайлин.

— Да, а что?

— Здесь нет отметок о наградах, — пояснил он. — На фотографии у директора на груди было по меньшей мере семь медалей. Здесь же нет не единой пометки о них, будто и не получал.

— Может их не вносят, — предположила Дайлин.

— Нет, такое обычно вносят в личное дело. Награды, поощрения, благодарность, дисциплинарные взыскания, рапорты, служебные записки… Да даже достижения и характеристики — всё это всегда вносится в личное дело служащих.

— Может забыли отметить?

— Или не внесли по какой-то определённой причине.

— Но почему?

Кондрат взглянул на Дайлин. Она не понимала.

— Потому что они что-то хотят скрыть от посторонних глаз. И чаще всего это что-то, что не подлежит публичному оглашению, будь то секретная операция или…

— Или? — нетерпеливо произнесла она.

— Или что-то очень постыдное. Что хотят закопать и никогда не раскапывать.

— Военное преступление, — догадалась Дайлин.

— В том числе, — кивнул он.

— Но они все служили в разных местах. И все трое что-то натворили?

— Очень даже вероятно. На войне такое не редкость. А может они служили все вместе, и вместе что-то сделали, и чтобы это прикрыть, они быстренько скрыли всё, создав липу.

— Ради них? — недоверчиво произнесла она.

— Не ради них, ради себя, — взглянув на девушку, Кондрат понял, что она не совсем представляет, о чём он говорит. — Чтобы сохранить лицо и не выносить на всеобщее обозрение какую-нибудь грязь, которая может бросить на империю тень, подпортить репутацию армии и солдат или даже вызвать возмущение у общественности.

— Империя никогда бы не сделала ничего подобного, — даже с каким-то жаром произнесла Дайлин. — Даже будь война, никто бы не стал такое прикрывать.

Она с вызовом встретила взгляд Кондрата, и чем дольше смотрела ему в глаза, тем её уверенность становилась меньше, пока девушка совсем не стушевалась, отведя взгляд. Кондрат не имел ничего против её патриотизма, однако и работой было смотреть на вещи трезво, а у неё этой трезвости не наблюдалось.

— Война, Дайлин, это не про благородство и честность. Это про победу любой ценой, где люди ломаются, ожесточаются и теряют человечность. И как следствие, иногда творят такие вещи, от которых в нормальной жизни у людей волосы встали бы дыбом.

— Их бы засудили на военном трибунале за подобное.

— И признать тем самым свои ошибки? Свои преступления? — хмыкнул он. — Нет, Дайлин, легче всё отрицать, чем признать свои ошибки.

— Признать свои ошибки — это сильная черта.

— Не в политике. А теперь, возвращаясь к вопросу, нам надо узнать, что произошло. И сразу отвечу на твой невысказанный вопрос — в министерстве нам не скажут ничего.

— Мы из специальной службы!

— А они из военного ведомства. У них свои правила, они перед нами не будут отчитываться.

— Тогда как нам узнать, что произошло?

— Здесь написано, где кто служил, — ответил Кондрат. — Можно найти тех, кто с ними служил, и спросить у тех напрямую.

— А судья? Как по нему мы будем что-то искать.

— Возможно, искать ничего не придётся, ­— ответил он задумчиво. — Возможно, наш судья мог вести какое-то дело по ним и тем самым стать одной из мишеней.

Что можно было предположить? Что все четверо знали какую-то неприятную тайну, о которой никто не должен был знать. И сейчас или кто-то им мстит, или кто-то пытается замести следы, чтобы никто не проговорился. Во втором случае всё будет сложнее, так как единственное заинтересованное лицо будет государством, а ему ничего не предъявишь. В первом же кто-то из жертв.

Но на эту тему надо будет разговаривать с Дайлин осторожнее. Он доверял девушке, однако её взгляды ему совсем не понравились. Нет никого хуже, кто слепо верит сказочному, отрицая любые противоположные факты. Того глядишь, и посчитает предателем. Патриотизм — это хорошо, но всё-таки критическое мышление никто ещё пока не отменял, особенно в их работе.

— Единственная проблема ­— нам сейчас придётся заново подавать запрос и ждать неделю, а то и больше, — вздохнул Кондрат.

— Может и не придётся, — произнесла Дайлин в ответ. — Можно попробовать найти всех иным способом.

— Каким же?

— Они ведь все получают пенсию, верно? Каждый, в зависимости от того, где служил, когда, сколько и в каких войнах участвовал. Можно запросить у них все пенсионные выписки.

— Ты представляешь, сколько их будет?

— Да, — кивнула Дайлин. — Но ты думаешь, что нам пришлют списки, с кем те служили? После того, как мы ими заинтересовались?