Сотри и Помни - Небоходов Алексей

Девушка сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить сердце, колотившееся быстрее обычного. Раньше система автоматически регулировала бы сердечный ритм, поддерживая в оптимальном диапазоне. Теперь пульс ускорялся от каждого нового впечатления, громкого звука или резкого запаха.

Дорога в институт была знакома наизусть – наблюдала за этим маршрутом сотни раз через системы камер, следя за Романом. Сейчас, шагая по тем же улицам, Ильга узнавала каждый поворот, каждое здание, но всё выглядело иначе – объёмнее, насыщеннее деталями. Невысокие дома хрущёвской постройки, серые и одинаковые, но с мельчайшими отличиями, которые не передавала даже совершенная камера: разные занавески на окнах, спутниковые тарелки под разными углами, сохнущее бельё на балконах.

Проходя мимо старой липы, Ильга остановилась, зачарованная игрой света в листве. В стерильном мире Северной Башни не было настоящих деревьев – только голографические проекции или идеально выращенные в лабораториях экземпляры, лишённые изъянов. Эта липа, с неровной корой и несимметричной кроной, казалась живее, настоящее, чем всё увиденное прежде. Ильга протянула руку и коснулась ствола. Шершавая текстура коры, прохладная и влажная от утреннего тумана, посылала в мозг сигналы, которые не мог симулировать ни один сенсорный интерфейс.

Дорога привела в центр города – оживлённый, с магазинами и кафе, открывающимися для утренних посетителей. Чувства перегружались от обилия информации: звук открываемых роллет, запах свежей выпечки из пекарни, мелькание ярких вывесок и рекламных щитов, голоса прохожих, шум машин. Ильга замедлила шаг, позволяя впитывать этот сенсорный шторм, вместо того чтобы пытаться отфильтровать его, как сделала бы обычно.

В витрине магазина электроники она заметила своё отражение и остановилась, разглядывая с научным любопытством. Елена Светова выглядела моложе, чем настоящая Ильга, но не из-за корректировки возрастных маркеров, а благодаря иному выражению лица – открытому, менее напряжённому. Русые волосы, собранные в небрежный хвост, оставляли несколько прядей свободными, обрамляя лицо мягким ореолом. Кожа не имела фарфоровой безупречности, характерной для обитателей Верхнего Города, – румянец от утренней прохлады, следы усталости под глазами, маленькая родинка у уголка рта, которую Ильга добавила для аутентичности.

Рюкзак за плечами ощущался странно уютным, почти домашним. В нём лежали вещи, созданные специально для этого момента – книги по программированию с загнутыми страницами и карандашными пометками, блокнот с записями лекций, пара энергетических батончиков, бутылка воды, механические часы, завёрнутые в мягкую ткань. Каждый предмет имел вес, текстуру, запах – был реальным в том смысле, в котором не могла быть реальной ни одна симуляция.

Когда здание института появилось на горизонте, сердце Ильги сбилось с ритма. Она видела его тысячи раз через объективы камер, изучала каждый угол, коридор, аудиторию. Но теперь это было не изображение на экране, а материальная конструкция, возвышающаяся перед ней, – четырёхэтажное здание сталинской архитектуры с широким крыльцом и потемневшими от времени колоннами. Окна с деревянными рамами, многие из которых никогда полностью не закрывались, пропуская сквозняки. Выщербленные ступени, ведущие к массивной двери. Надпись "Технический институт", когда-то позолоченная, теперь тусклая, с пятнами окисления.

Ильга поднялась по ступеням, ощущая, как одна плитка чуть просела под весом тела. Руки дрожали, когда толкнула тяжёлую дверь. Не от страха – от предвкушения. Где-то внутри этого здания был Роман. Настоящий, живой, дышащий, а не набор пикселей на экране.

Холл института оглушил эхом голосов, шагов, скрипом старого паркета под ногами. После тишины Северной Башни, где каждый звук был выверен и сбалансирован, этот акустический хаос казался почти болезненным. Воздух – затхлый, наполненный запахами мела, дешёвого кофе из автомата, влажной одежды студентов, пришедших под моросящим дождём – обволакивал, проникал в лёгкие, заставляя дышать глубже, чем обычно.

На стенах – выцветшие стенды с информацией, расписания, потускневшие фотографии выпускников прошлых лет. В углу – охранник, дремлющий на стуле, нарушая должностные инструкции. Всё было именно так, как видела через камеры наблюдения, но при этом совершенно иначе – насыщеннее, детальнее, подлиннее.

Ильга достала из рюкзака ежедневник и направилась к лестнице, ведущей на третий этаж. Знала, что Роман должен быть сейчас в аудитории 314, на лекции по дискретной математике. Ступени поскрипывали под ногами, перила были отполированы тысячами рук до блеска. В стерильном мире Северной Башни такая деталь была бы немедленно устранена – любой след времени считался недостатком. Здесь же эти следы создавали ощущение истории, непрерывности, жизни.

На третьем этаже коридор был заполнен студентами – перерыв между парами, гул голосов, смех, шелест страниц, стук каблуков по паркету. Ильга двигалась медленно, вглядываясь в лица. Она знала Романа лучше, чем кто-либо другой, – каждую чёрточку, привычку, микродвижение. Но увидеть его вживую, среди других людей, было иным опытом.

И вот, наконец, увидела его. Роман стоял у окна в конце коридора, погружённый в книгу, отстранённый от окружающего шума и суеты. Волосы, как всегда непослушные, падали на лоб, заставляя периодически откидывать их привычным движением руки. Иногда он машинально почесывал нос указательным пальцем – жест, который Ильга наблюдала сотни раз, но теперь видела без посредничества камер и мониторов.

Что-то сжалось в груди, словно невидимая рука стиснула сердце. Физиологическая реакция, которую не могла подавить никакая система контроля. Роман был настоящим – живым, дышащим, несовершенным, в потёртом свитере с растянутыми манжетами, с сутуленными плечами человека, привыкшего часами сидеть за компьютером. В нём не было идеальной геометрии синтетических тел, но присутствовала внутренняя гармония, неуловимая красота, которую не могла воспроизвести ни одна программа.

Ильга сделала глубокий вдох и двинулась к нему. Каждый шаг отдавался в ушах громче, чем следовало. Чувствовала, как кровь приливает к щекам, руки становятся холоднее, в горле пересыхает. Физические реакции, которые в Северной Башне были бы немедленно скорректированы, здесь просто происходили, непрошеные и неконтролируемые.

Роман поднял глаза от книги, почувствовав приближение постороннего. Взгляд – рассеянный, погружённый в собственные мысли – скользнул по лицу Ильги и вернулся к тексту. Затем, спустя долю секунды, что-то щёлкнуло в сознании, и он снова посмотрел на неё – внимательнее, с растущим удивлением, с проблеском недоверия в расширяющихся зрачках.

В его глазах – карих с золотистыми крапинками у зрачка, именно таких, какими создала их – промелькнула цепочка эмоций: недоумение, шок, смутное узнавание, непонимание. Он моргнул, словно пытаясь прояснить зрение, убедиться, что перед ним не галлюцинация, не продолжение странного сна.

– Извините, – произнесла Ильга, и голос прозвучал мягче, чем рассчитывала, с еле заметной дрожью, – вы не подскажете, где находится деканат?

Роман смотрел на неё, не моргая, словно загипнотизированный. Рука непроизвольно дёрнулась к карману, где лежал серебряный осколок – талисман, оставленный в ту ночь.

– Третий этаж, – ответил он, и голос звучал иначе, чем через систему аудиофиксации – глубже, с хрипотцой от утреннего воздуха, с едва заметными модуляциями, которые не мог передать даже совершенный микрофон. – Вторая дверь… слева. – Запнулся, всё ещё не отводя взгляд. – Вы… новенькая?

Ильга кивнула, позволяя нескольким прядям выбиться из хвоста и упасть на лицо – маленькая, рассчитанная небрежность, придающая образу Елены Световой.

– Перевелась из Москвы, – протянула руку, как это делали обычные люди при знакомстве. – Елена Светова. Четвёртый курс, ВМК.

Роман осторожно пожал протянутую ладонь, и Ильга почувствовала тепло его кожи, шершавость подушечек пальцев, лёгкое подрагивание – всё то, что никогда не смогла бы передать ни одна симуляция тактильного контакта. В этом простом рукопожатии было больше информации, жизни, чем во всех данных, собранных за годы наблюдений.