Испытание огнем (СИ) - Туманов Август

— Слушай, Стас, — начал он, уставившись в окно, где мелькали облупленные заборы. — Я вот что хотел сказать… Долг тебе скоро отдам. Всё, что должен. Прямо целиком. Серьёзно. На днях всё устаканится, и я тебе всё верну.

Я приподнял бровь. Роман задолжал мне тысяч сто, если не больше, ещё с тех времён, когда клялся, что «вот-вот разбогатеет» на каком-то мутном бизнесе с запчастями. Тогда я дал ему денег, думая, что брат есть брат. Теперь, глядя на его дёргающиеся пальцы, я уже не был так уверен.

— Ты не увлёкся там случайно? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Ну, знаешь… карты, казиношки? Лудоманишь потихоньку?

Я вспомнил, как он клялся бросить карты, а потом пропал на месяц, оставив меня разгребать его долги. Брат ведь. Только теперь я не был полностью уверен, что он вообще на моей стороне.

Ромка замер, потом медленно повернул голову, но глаза его тут же улизнули в сторону, к боковому стеклу.

— Да брось ты, — пробормотал он, почесав нос так яростно, что я подумал, он его сейчас сотрёт. — Какие автоматы? Я просто… в делах немного, вот и всё. Но всё под контролем, Стас. Честно.

— Честно, — повторил я, не скрывая сарказма. Метка на ладони зачесалась. Никак сзади тихо заворчал, и я почувствовал его тяжёлый взгляд. Он смотрел на Романа, и в этом взгляде не было ничего хорошего.

Мы проехали мимо ржавого ангара, за которым начиналась дорога к старому бетонному заводу. Ромка снова полез к телефону, ткнул в экран, потом сунул его в карман, но тут же достал опять. Его колено подпрыгивало, как у школьника перед экзаменом. Я не выдержал.

— Да что с тобой? — спросил, сбавляя скорость, чтобы взглянуть на него.

— Ты как на иголках. Нос уже красный, телефон чуть не выронил. Что за паника?

Брат дёрнулся, будто я током его ударил, уставился на меня, потом быстро отвернулся. Опять почесал нос и выдавил:

— Ты серьёзно? Стас, ты вообще понимаешь, куда едешь? Это же не просто трындеж с соседями по гаражам. Эти люди… они опасные. Серьёзные. А ты такой спокойный, как будто на шашлыки собрался. Я, знаешь, за тебя переживаю!

Его голос сорвался на высокой ноте, и я почти поверил. Почти. Но метка грелась всё сильнее, да ещё и Никак издал низкий рык, который больше походил на гул проводов. Я остановил машину на обочине, повернулся к Роману.

— Давай-ка уточним, — сказал я медленно, глядя ему в глаза. — Это моя стрелка. Я её забил. А ты напросился за компанию. Если тебе не по себе — выходи. Пешком дойдёшь до своей машины, тут недалеко.

Брат открыл рот, но слов не нашёл. Его пальцы замерли на рукаве, лицо побледнело, и он уставился в пол, будто там была подсказка.

— Ладно, — пробормотал он наконец. — Поехали. Я с тобой.

— Вот и славно, — ответил я, трогая с места. Но внутри всё сжалось. Ромаш снова врал. Я знал это, чувствовал всем нутром. Что-то было не так, и это «не так» воняло хуже, чем гарь за окном.

Никак положил морду на спинку сиденья, и я почувствовал его горячее дыхание на своей шее. Метка пульсировала в такт моему сердцу. Я сжал руль и прибавил газу. Пора было заканчивать этот цирк.

Я свернул с шоссе на грунтовку, ведущую к бетонному заводу. «Калина» подпрыгивала на ухабах, щебень хрустел под колёсами, а в воздухе висела пыль, смешанная с запахом мазута и чего-то горелого, что уже стало фоном моей жизни. Небо было тёмным в цвет старого асфальта, сумерки сгущались, хотя до вечера ещё оставалось время. Часы на приборке показывали 16:40.

Роман молчал, уткнувшись в телефон, но его пальцы дрожали, а нос он чесал так, будто реально хотел стереть его с лица. Никак на заднем сиденье сидел настороженно, уши торчком, глаза блестели. Я чувствовал его напряжение — оно было таким же тяжёлым, как моё собственное. Метка на ладони зудела, словно под кожей копошился раскалённый уголёк.

Грунтовая лента дороги кончилась у ржавых ворот завода. Перед нами раскинулась площадка — пустырь, усыпанный битым кирпичом и щебнем, окружённый серыми коробками заброшенных цехов. Стёкла в окнах были давно выбиты и чёрные провалы зияли глазницами мертвеца. На дальнем краю стояли три чёрных внедорожника и два микроавтобуса, все тёмных цветов, с тонированными стёклами. Двигатели тихо урчали.

— Приехали, — сказал я, заглушая мотор.

Брат кивнул, но не двинулся, будто приклеился к сиденью. Я открыл дверь, и Никак тут же рванул наружу, как будто его подбросила пружина. Он выпрыгнул на землю, шерсть встала дыбом, и он зарычал — низко, почти утробно, напоминая тембром далёкий гром. Его глаза метались по площадке, а хвост хлестал, словно кнут.

— Никак, назад! — рявкнул я, наклоняясь к нему.

Но пёс не слушался. Он закружил вокруг меня, то прижимаясь к ногам, то отскакивая, будто хотел сказать: «Я тут нужен». Мне удалось ухватил пса за ошейник, но он вывернулся, рыча, и закружил вокруг, словно чуял беду. Метка заныла сильнее, и я понял — он не даст мне себя спрятать.

— Да чтоб тебя, — пробормотал, выпрямляясь. Пот стекал по спине, рубашка липла к телу. Роман наконец выбрался из машины, захлопнул дверь и замер, оглядываясь. Его лицо было белым, как мел, а пальцы теребили молнию куртки.

На площадке, шагах в двадцати, стояли двое. Я узнал их сразу — подвозил как-то вечером, не так давно. Тогда они болтали всю дорогу, и их разговоры, как и взгляды, до сих пор сидели занозой у меня в памяти. Первый — высокий, крепкий, бритый наголо, с длинным шрамом, который тянулся от виска к подбородку, будто кто-то пытался разрезать его лицо пополам. На нём был тёмный костюм, дорогой, сшитый на заказ, и белая рубашка, с расстёгнутой верхней пуговицей. Второй — пониже, кряжистый, с широкими плечами и сломанными ушами, которые выдавали борца. Его пиджак, тоже не из дешёвых, топорщился на груди, а галстук был завязан небрежно, словно он надел его в спешке. Они стояли рядом, плечом к плечу, скрестив руки, и смотрели на меня. Старые, расплывшиеся татуировки на пальцах и кистях точно указывали на их род занятий. Заметив, как я гоняюсь за Никаком, расхохотались.

— Что, собачку не удержишь, рулевой? — крикнул высокий, и его голос был глубоким, с хрипотцой, как у человека, который привык, что его слушают. — Может, её тоже в счёт долга запишем?

Я стиснул зубы, но не ответил. Никак наконец подбежал ко мне, ткнулся носом в ногу и замер, всё ещё рыча. Его шерсть колыхалась, будто от ветра, хотя воздух был неподвижным. Я выпрямился, чувствуя, как метка на ладони пульсирует в такт сердцебиению.

Чуть позади этих двоих стояли ещё двое — лысые, бородатые, в одинаковых серых костюмах, словно их клонировали в каком-то офисе.

Один держал папку и прижимал её к груди, как щит. Я узнал его — он приходил к Нине Семёновне, соседке Романа, с этими «выгодными предложениями обмена», после проведения которых одинокие пенсионеры бесследно исчезали, а их недвижимость успешно и выгодно продавалась. Второй просто смотрел на меня, не моргая, и в его глазах было что-то звериное, как у кошки, что следит за мышью. Их костюмы были слишком чистыми для этой грязной площадки, а на пальцах блестели кольца с красными камнями, которые казались живыми в вечернем свете.

На заднем плане, у машин, мелькали тени — несколько фигур в чёрных капюшонах. Один из них замер у микроавтобуса, держа руку на двери, и что-то в его позе заставило метку жечь сильнее.

И тут я увидел её. В окне одного из внедорожников мелькнуло лицо Кати. Бледное, словно вырезанное из бумаги, с глазами, пустыми, как выключенный экран. Она смотрела прямо на меня, и на шее у неё что-то блестело — скорее всего цепочка, которой я раньше не замечал. Кулаки непроизвольно сжались. В груди что-то шевельнулось. Я смотрел на неё и в голове крутился один вопрос: когда ты стала чужой? Её записки, пропажи, этот проклятый пакет с шашлыком — всё кричало, что она уже не моя Катя. Но я всё равно не мог отвести взгляд, надеясь, что ошибаюсь.

— Ну что, таксист, — начал высокий, чуть шагнув вперёд. Его шрам блестел в свете фонаря, и он улыбнулся, показав ровные, слишком белые зубы. — Приехал долги закрывать? Или думал, что мы шутим? У нас тут бухгалтер есть, сейчас схему погашения распишем.