— Уверена, Ашья что-нибудь для тебя подобрала, — утешающе сказала Челия. — У нее безупречный вкус.
— Она уже дважды сняла с меня мерки, — мрачно проговорил я, думая о наложнице отца и о том, как она, склонив голову, разглядывала меня, словно говяжью тушу, которую намеревалась разделать и подать на стол в день имени.
— Ты будешь неотразим, и все девчонки в тебя влюбятся, — поддразнила Челия.
— Она оденет меня, как манекен, а ее портной воткнет в меня булавки.
— Чи. Я помогу тебе, Давико. Встану рядом и буду охранять. Как Полонос и Релус защищают твое тело от мечей, так и я защищу его от портновских булавок.
Я рассмеялся.
— Обещаешь?
— Обещаю, что не позволю портному тебя колоть, а когда Ашья закончит работу, ты будешь выглядеть столь сногсшибательно, что любая сиалина упадет в обморок при виде твоей прекрасной фигуры.
— Все равно Давико не знает, что делать с сиалинами, — сказал Полонос. — Он будет похож на пирог из тех, что Этруаль ставит в витрину. На вид эти пироги очень красивые, но сделаны из бумаги и покрыты цветным сахаром.
— Я не дурак, — возразил я, нахмурившись. — Я знаю, что делать с девушками.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Полонос. — В вашем возрасте мальчишка может разве что несколько секунд подергаться, точно кролик.
— Ты переоцениваешь его выдержку, — сказал Релус. — Взгляни, как он краснеет!
К моему смущению, Челия тоже смеялась.
— Тебе известно, что твой отец держит в библиотеке книги с крайне непристойными картинками?
— Правда? — встрепенулся Джованни. — Они старые?
— Ну и вопрос! Старые ли они? Ты ничуть не лучше Давико. Следовало спросить, предосудительные ли они.
Я покраснел при воспоминании об этих книгах, о лобках и фаллосах, грудях, о девушках на четвереньках перед варварского облика мужчинами. Эти образы нахлынули с такой силой, что я ощутил неконтролируемый трепет в паху. Разумеется, Челия приняла мой стыдливый румянец за признак невинности.
— Это правда! — сказала она. — Прямо под бюстом твоего деда. У всех на виду! Тебе бы на них посмотреть! Мужчины и женщины, сплетенные друг с другом. Женщины и кальмары. Женщины и минотавры. Мужчины и демоницы... Ай! Столько секса! Столько непристойности!
— Хватит, Челия, вы его сломаете, — вмешался Аган Хан, но Челия лишь рассмеялась.
— О Давико, все прекрасные сиалины будут рядом с тобой и с твоим прелестным румянцем! Тебе столько предстоит узнать теперь, когда ты станешь мужчиной! Изучи эти книги, иначе отправишься в битву совершенно неподготовленным!
С этими словами она вскочила и унеслась прочь, смеясь.
И к моему отчаянию, Ленивка последовала за ней.
ВЕСУНСКАЯ ПЕСНЯ
О, наволанцы любят золото,
В драконьих логовах таят,
Лишь нависоли в их умах, мечтах
и банковских счетах,
Но срежь кошель — а там змея!
Ай! Наволанцы любят золото.
О, торре-амонцы! Те любят женщин,
Их одевают в тонкие шелка,
Пусть в волосах алмаз сверкает ярче глаз,
А кожу гладит смелая рука.
Ай, торре-амонские женщины!
О, боррагезцы! Эти любят кровь,
Пьют кубками из черепа врага.
В Борраге сыты кошки, лакают понемножку
Из мисок кровь, что вместо молока.
Там жизнь красна, там красное вино,
и Джеваццоа улицы красны.
Ай! Ай! Все боррагезцы любят кровь!
О, люди из Парди — те любят сыр,
А дамы из Мераи — свой нефрит,
А Треппо сыновья — свою обувку,
А дочери Корреджи — свою спесь,
Мужи Ромильи — стрелы и свой лук,
Ай, ай, они как чудища в лесах.
Но хоть все земли обойди, мой друг,
Прекраснее детей Весуны нет,
Что бороздят прозрачную Лазурь,
Качаются Урулы на груди
И поклоняются ее красе —
Нет, никого прекрасней не найдешь.
Нет никого прекраснее. Ай! Ай!
Ревниво наволанец прячет золото,
А боррагезец кровью бредит смолоду,
Но нет людей прекрасней, чем весунцы,
Чьи ветер ловят свежий корабли,
Плывя за горизонт, за край земли.
Ай! Ай! Ай! Ай!
Земли за край!
Глава 13
Как и предсказывала Челия, у Ашьи, наложницы отца, были весьма конкретные мысли насчет моего образа. Я должен был выглядеть царственно, но не пафосно. Богато, но не пошло. Изысканно, но не тщеславно. Однако в первую очередь (к моей тревоге и веселью Челии) я должен был выглядеть достойным претендентом. Приняв имя, я официально стану наследником отца. Наследником его состояния. Его власти. И Ашья твердо намеревалась позаботиться о том, чтобы в глазах патро каждого архиномо я выглядел обстоятельно, а в глазах каждой матры — романтично.
А потому по мере приближения торжества Ашья все чаще кружила вокруг меня. Она приводила портных и выбирала наряды для грядущих мероприятий, и ее сверкающие глаза постоянно высматривали недочеты. Когда я пожаловался, что вышивка на воротнике натирает, Ашья шлепнула меня по ладони, предостерегающе цокая языком, как было принято на ее родине.
— Так и есть, — сказала она. — Вы будете терпеть. Ваша одежда не для комфорта. Это статус.
В тот день все окна были распахнуты настежь, потому что весна подходила к концу и стояла теплая погода. Ветерок с моря и реки дразнил и соблазнял, касался кожи, заставляя желать облегчения, но не приносил его. Вскоре наступит лето, которого так страшится Челия, — зной укутает город плотным, неподвижным одеялом.
— Где Челия? — спросил я, когда хмурая Ашья, ухватившись за высокий вышитый воротник моего камзола, заставляла меня поворачиваться то вправо, то влево.
— На уроках. — Ашья указала на мои рукава портному и неодобрительно щелкнула языком. — Слишком длинные. Он не какой-то веланский актер. Подшейте их.
— Да, госпожа, — ответил портной.
На щеках Ашьи выделялись рабские шрамы, по три пореза на каждой, как было принято в Наволе. Она попала в наш дом, когда ей было четырнадцать: отец купил ее в качестве наложницы, чтобы согревала постель после смерти моей матери. Хотя Ашью пометили еще в юности, шрамы были отчетливо видны даже по прошествии стольких лет. Она умрет с этими знаками на щеках, сколько бы ни прожила.
Тем не менее Ашья управляла нашим хозяйством с властностью истинной аристократки, которой была когда-то в своей далекой стране.
