Человек государев (СИ) - Горбов Александр Михайлович

— Как ты посмел⁈ Что тебе нужно⁈

Глаза человека вылезли из орбит. Он побагровел и хрипел, пытаясь глотнуть воздуха.

— Говори!

Человек под моими руками дёрнулся в последний раз и вдруг обмяк. Перестал биться.

— Говори! — рявкнул Захребетник.

Встряхнул человека за плечи. Я увидел, что глаза у него закатились.

— Он не может говорить. — Мне наконец-то удалось вернуть себе контроль над телом. — И есть подозрение, что уже никогда не сможет.

Я разжал руки, сжимающие верёвку. Голова человека повернулась набок. Глухо тюкнулась виском о доски.

«Чего это он?» — удивился Захребетник.

— Того, — буркнул я. — Людей, к твоему сведению, не из чугуна отливают!

«Скажите, пожалуйста, какие мы нежные, — проворчал Захребетник. — Нашёл, тоже, человека! Он тебя, между прочим, чуть не убил. Если бы не моё вмешательство…»

Я бросил верёвку и отсел подальше от мертвеца. Чувствовал себя паршиво. Сердце колотилось, как бешеное. Ещё сильнее, чем сердце, стучало в висках. И дико болел затылок. Я почувствовал подступающую тошноту.

«Сотряс, — прокомментировал Захребетник. — Сейчас подлатаю. Сиди спокойно, не дёргайся».

Я оперся руками о дно телеги — сидел, оказывается, в ней, на досках. Костяшки на правом кулаке саднило. Я взглянул на руку. Обнаружил, что кулак разбит в кровь.

— А это что?

Захребетник вздохнул.

«Ой, ну вот чё ты начинаешь? Нормально же разговаривали… Погоди маленько, тоже починю».

Я вынул из кармана платок, замотал разбитый кулак. Огляделся. Телега стояла на пустыре — тёмном, заваленном строительным мусором и заросшем бурьяном. Кобыла, запряженная в телегу, вела себя на удивление спокойно, только ушами подёргивала. А на дне телеги лежал задушенный человек.

— Дяденька Михаил, — осторожно окликнули меня. Из-за кучи мусора выглянула знакомая растрепанная голова. — Вы живой?

— Оживаю, — буркнул я. — Ты как здесь оказался?

— За вами прибежал…

«Тебя пасли, — сказал Захребетник. — Видимо, от полицейского участка. Поняли, куда пойдёшь, и поджидали. Огрели по затылку так внезапно, что я не успел среагировать».

«То есть, когда я сплю, шастать по воровским малинам ты можешь, — проворчал я. — Ничего не мешает! А вот когда меня пытаются убить, не успеваешь среагировать».

«Здоровый сон — не равно потеря сознания, — буркнул Захребетник. — Скажи спасибо, жив остался! Если бы не я, сейчас вообще бы не разговаривал».

На протяжении нашего мысленного диалога Савка настороженно смотрел на меня.

— Вам, дяденька Михаил, может, водички принесть? Тут колодец есть неподалеку. Али, может, сбегать, позвать кого?

— Спасибо, не надо. Расскажи лучше, что произошло? Ты видел?

— Не. Отстал маленько.

— В смысле — отстал? Ты следил за мной?

— Ага. Расспросить хотел, чего там с Силантием. Вся улица уж знает, что с моста упал. Я видал, как его из реки вытаскивали и как вы потом с городовым в участок ушли. Вот и поджидал вас, думал, может, чего расскажете. Долго ждал, дремать начал. Глаза открываю — а вы уж из участка вышли, в переулок идёте. Ну, я за вами. И увидал…

— Что?

— Как вы лежите, а они рядом на коленях. По карманам у вас шарят. Я и заорал на всю улицу — пожар! Помогите, люди добрые! Ногами затопал — будто бегут. В переулке окна открывать начали, зашумели. Они огляделись, подхватили вас, да потащили куда-то. Я-то думал, напугаются, бросят! А они — не.

— Они?

— Ну да, их двое было. А в подворотне телега стояла, вас на неё затащили. Я следом побежал потихоньку, чтобы хоть поглядеть, куда везут. Так и думал, что на пустырь. Купец Маркелов тут неподалеку склады строит, а сюда мусор скидывает. Они остановились, верёвку достали — вас вязать. А вы вдруг как вскочите! Одному кулаком по морде — р-раз! Другому ногой — р-раз! Он аж опрокинулся. — Глаза у Савки светились от восторга. — Тот: «А-а-а-а!» А этот ему по кумполу, тот: «Та-а-ах!», а этот с катушек, а этот ему по чайнику, а тот по кумполу, р-раз, д-дах, а-а, дах! А вы этого, которому по морде дали, как схватите! Над собой подняли, да как шмякнете о землю! И кричите: «Как посмели, нечестивцы⁈» Этого, который на телеге, коленом придавили, верёвкой прижали, и ругаете всяко-разно. Кто хоть это? — Савка покосился на мертвеца.

— А ты его не знаешь?

— Не разглядел. Я ж близко не подходил, боязно. А темнота — эвон какая! И в переулке тоже темно было.

— Ясно. Спасибо.

— За что? Я ж ничего не сделал.

— За то, что пытался помочь.

Я протянул Савке руку. Он, обтерев чумазую ладонь о рубаху, осторожно её пожал. А я полез в карман за бумажником.

«На месте», — недоуменно сказал Захребетник.

Я, вынимая из бумажника монету, замер. Савка тоже уставился на бумажник с изумлением.

— Нешто не упёрли? Уж кошелёк всегда первым делом хватают!

— Выходит, нет.

Кобура с револьвером тоже была на месте. И планшет с бумагами злоумышленник не тронул. И фуражка, соскочившая с моей головы, лежала в телеге.

— Не успели? — вслух предположил я.

На лице Савки появилось скептическое выражение. Дескать, что это за грабители такие бесталанные? Захребетник был с ним согласен.

«Бумажник вытащить — много ума не надо. И времени тоже. А они ни деньги, ни оружие не тронули. Хотя, по словам пацана, тебя обыскивали. Значит, им нужно было что-то другое».

«И почему это, интересно, мы не можем спросить, что именно, — мысленно съязвил я. — Тот, которого ты, как выразился Савка, шмякнул о землю, чувствует себя, полагаю, не лучше первого и тоже вряд ли ответит на вопрос. — Я покосился на тело, лежащее на земле чуть поодаль. — Пацан-то ещё какой крепкий попался! Другой бы со страху убежал подальше».

«Этот мальчик — уличный бродяжка. Есть вероятность, что мертвецов видел не раз. Хотя, скорее всего, просто не осознает, что грабители мертвы, у детей иное восприятие мира. Может, сумеет их опознать? Тебя ведь однозначно погрузили на телегу и повезли прочь, чтобы продолжить обыск».

Но я уже и сам задавал вопрос.

— Слушай, Савка. А если я сейчас спичкой подсвечу, можешь поглядеть на этих жуликов? Вдруг узнаешь их?

— А они не вскочут? — Савка опасливо покосился на задушенного, лежащего в телеге.

— Вскочат — уложу обратно, об этом не беспокойся. Я могу, ты видел.

Я нащупал в кармане мундира спички. Чиркнул одной и, подождав, пока загорится поярче, поднёс к лицу грабителя.

— Ну как? Не узнаёшь?

Землистое, помятое лицо оказалось приметным. Через левую скулу и щёку тянулся кривой, длинный шрам.

— Знаю, — едва взглянув, кивнул Савка. — Мотька Плешивый. Вор… Тьфу, — он с негодованием сплюнул.

— Плохой человек?

— Дрянь. Воры, они ведь тоже разные бывают. Так Мотьку этого даже свои едва терпят.

— Ясно. А второй?

Я спрыгнул с телеги. Савка при опознании продемонстрировал удивительную стойкость, поэтому второе тело перевернул на спину уже без опасений. Чиркнул спичкой.

— Ох… — Савка, взглянув на лицо грабителя, вздрогнул и отпрянул.

— Что? — это мы с Захребетником спросили в один голос.

— Это тот, что к Силантию подходил.

— Точно? Не путаешь?

— Не. Я его рожу, помирать буду — не забуду! — Савка передёрнул плечами.

— Не бойся. Видишь — не такой уж он и страшный. И на него управа нашлась… Вот, держи, — я сунул Савке гривенник. — И давай уже, беги отсюда. Нечего тебе здесь делать. Только запомни: никому больше о том, что тут было, не рассказывай! Ни единой живой душе. Понял?

— Это как же? — удивился Савка. — Что же вы, даже в полицию жалиться не пойдёте?

— Нет.

— Почему?

Потому, что городовой Бабашкин нам с Захребетником не нравится. Как не нравится вся эта история с полётом Силантия с моста и с нападением на меня. Я пока толком ничего не понимаю, но твёрдо знаю одно: вмешивать сюда посторонних не нужно. По крайней мере, сейчас…

Вслух я этого, конечно, не сказал. Проворчал:

— Да что тут полиции делать-то? Я уж сам со всем разобрался. Какой от них толк?