Ведьма и столичный инквизитор (СИ) - Кайзер Анна

Эшфорд вздохнул.

- Разве ты не понимаешь, Тея? – в его голосе впервые прозвучало раздражение, нетерпение. – Мы ведем войну. Невидимую, но оттого не менее жестокую. Они – он резко кивнул в сторону столба, – нападают. Подкрадываются ночью. Калечат души и тела невинных. Превращают крестьян в чудовищ, как пастуха или сына кузнеца. Разве ты забыла, во что превратили того парня? Во что он мог превратить тебя или твою подружку?

Взгляд инквизитора впился в меня, требуя ответа, подтверждения его правоты.

- А мы? Мы лишь отбиваемся. Ловим их. Обезвреживаем. Пресекаем зло. Что ты предлагаешь? Сдаться? Поднять лапки вверх? Пустить их в свои дома, к своим очагам? Чтобы они творили здесь, что хотят?

- Но вот так? – прошептала я, чувствуя, как подступают слезы – слезы ярости и беспомощности. – Так жестоко? Сжечь заживо? Это варварство!

Я вспомнила запах гари, который всегда витал над городом после «очищений». Вспомнила крики. Никогда не видела самой казни, но слышала. Этого было достаточно.

- Жестоко? – Эшфорд усмехнулся, коротко и беззвучно. – А что они делают, Тея? Разве не жестоко то, что они творят? Ты же сама видела, во что превратила ведьма пастуха! Он был почти зверем! Он мог убить. И убил бы, если бы его не остановили.

Голос мужчины стал жестче, холоднее.

- Огонь – единственное, что их останавливает. Очищает. Это не жестокость. Это необходимость. Суровая, но справедливая. Как ампутация гниющей конечности, чтобы спасти все тело.

Толпа загудела сильнее. К столбу подошли люди с факелами. Ведьма замерла, ее глаза расширились. Я увидела, как по ее грязной щеке скатилась слеза. Одна. Потом вторая. Не театр. Не маска. Страх. Настоящий, животный страх смерти. И боль от веревок, от побоев.

Кажется ее губы шепнули «стойте, не надо», но ее голос потонул в реве толпы.

- А среди людей что, убийц нет? – спросила я тихо, но четко, поворачиваясь к нему наконец. Мои глаза встретились с его серыми безднами. – Людей, которые режут, насилуют, грабят? Их тоже сжигают?

Эшфорд нахмурился.

- Это уже не моя проблема, Тея. Ведьмы – вне закона человеческого и божественного. Они – порча на теле мира. Их уничтожают. А убийцы, насильники, воры… это дело жандармов и светского суда.

Мои слова до него не дошли.

- Сравнивать их нельзя, - уверенно сказал мужчина.

- Но ведь люди тоже не идеальны, – настаивала я, чувствуя, как гнев придает сил и не понимая сама, зачем я все продолжаю с ним спорить. – Они тоже творят зло. Иногда страшнее, чем…

Я чуть не сказала «чем мы», но поправилась.

- …чем то, в чем обвиняют ведьм. Почему к ним один подход, а к ведьмам – другой? Почему для ведьм нет суда, только костер?

- Потому что их зло – иного порядка! – его голос зазвенел, как сталь. В глазах вспыхнул знакомый холодный огонь. – Потому что они продали душу! Потому что они не люди! Они – слуги тьмы, порождения хаоса! Их нельзя судить, как людей. Их можно только уничтожить.

Эшфорд сделал шаг ко мне.

- Твоя наивность опасна, Тея. Она ослепляет тебя. Ты видишь слезу и не видишь кинжала за пазухой. Видишь синяк и не видишь десятков жизней, которые она сломала своими чарами.

На помосте судья закончил чтение. Он махнул рукой. Люди с факелами шагнули к вязанке хвороста и соломы, сложенной у подножия столба. Толпа затихла, затаив дыхание. Наступила зловещая тишина, нарушаемая только треском факелов. Ее глаза, полные ужаса, метались по толпе, ища спасения, которого не было.

Я тоже мучилась, потому что не могла ей ничем помочь. Но что мои страдания в сравнении с тем, что она испытает? Слезы собрались в глазах. Я постаралась их смогнуть.

- Смотри, – прошептал Эшфорд, его голос был жестким, как приказ. – Смотри и запомни. Вот цена их зла. И цена нашей победы.

Я не смогла. Не смогла смотреть. Отшатнулась, как от удара. Не от него, а от всей этой сцены – от его слов, от его ледяной убежденности, от предстоящего ужаса.

- Нет, – выдохнула. – Я не стану.

Повернулась и почти побежала, расталкивая толпу, не обращая внимания на ворчание и толчки. Корзина билась о бедра. Запахи рынка – хлеба, фруктов, кожи – смешались с запахом дыма, который уже начал подниматься от подожженного хвороста. Пахло смертью.

Я бежала, не видя дороги, пока не вырвалась за пределы площади, в узкую, темную улочку, где пахло помоями. Прислонилась к холодной каменной стене, закрыв лицо руками. Дрожь пробегала по всему телу.

Не только от страха. От глубины пропасти, которая открылась между мной и Эшфордом. Он был по ту сторону костра. С палачами. С судьями. С теми, кто видел в моей сестре по крови только монстра, подлежащего уничтожению. Но я ведь и сама догадывалась. Потому и пряталась от него все эти дни.

Мир Блэкторна был черно-белым: Добро и Зло, Инквизитор и Ведьма, Жизнь и Смерть. В моем мире были оттенки. Была боль. Была сила, которую можно было использовать по-разному. Была жалость. И любовь к жизни – как к своей, так и к чужой.

Его слова «они не чувствуют» звенели в ушах. Я чувствовала. Чувствовала всё – и боль той женщины, и страх, и его холодную жестокость, и свое собственное бессилие. И этот разрыв, эту рану, которая только что открылась между нами, и казалась глубже и страшнее любой пропасти.

То, что было между нами на берегу реки – то притяжение, та искра – казалось теперь далеким, наивным сном. Нас разделял не просто костер. Нас разделяла сама суть нашего существования, наше понимание мира.

Он охотник. Я – дичь.

И никакие поцелуи, никакое спасение из воды не могли изменить этой простой, ужасной истины.

За моей спиной, со стороны площади, донесся первый, душераздирающий вопль. Потом еще. И еще. Крики толпы слились в единый гул. Запах гари стал гуще, насыщенней.

Оттолкнулась от стены и пошла прочь. Быстро. Не оглядываясь. Унося с собой тяжелый груз страха и одиночества. Город, еще недавно шумный и живой, теперь казался чужим и враждебным. Как и весь мир, в котором инквизитор Эшфорд вершил свой «порядок».

Глава 24

Эшфорд

Я шагал по знакомому коридору, плиты под сапогами отдавались глухим эхом, сливавшимся с отдаленным гомоном из кабинетов и камер. Замок жандармерии. Каменные стены впитали столетия пота, страха и формальности. Воздух здесь был вечно спертым, тяжелым, как мокрая шерсть.

После недавнего «торжества правосудия» на площади во рту оставался привкус пепла и горечи. Крик той ведьмы, тот последний, душераздирающий вопль, когда пламя пожирало ее тело, все еще звенел в ушах.

И слова Теи, острые, как бритва: «А среди людей что, убийц нет?».

Я отмахнулся от них тогда.

Дело жандармов. Не мое.

Порядок должен быть.

Вместо протоколов и улик в голове упрямо крутился образ: рыжие волосы, зеленые глаза, полные вызова и чего-то еще, когда наши губы соприкоснулись.

«Концентрация, Блэкторн», – яростно приказал я себе, сжимая кулак.

Она травница. Интересный случай. Не более того. Но память услужливо подкинула ее холодный взгляд в ту последнюю встречу.

Когда успела обидеться?

Еще недавно казалось мы в двух дюймах друг от друга. А после той казни она значительно отдалилась. Словно чужие.

Неужто она так сильно сочувствует ведьмам? Это неправильно.

Даже опасно.

Едва я переступил порог просторной залы, где ожидали своей очереди местные пострадавшие, моё внимание привлекла сцена у стола дежурного. Пожилая женщина, в простом, но опрятном платье, с лицом, искажённым горем и бессильной яростью, цеплялась за рукав жандарма.

- Пожалуйста! – её голос дрожал, срываясь на шёпот, но был слышен через весь зал. – Моя Саяна… Она же никому зла не сделала. Работала, улыбалась… Кто мог? Кто?! Вы обязаны найти! Обязаны!

- Мадам Фарида, успокойтесь, прошу вас. Дело ведётся. Протоколы составлены. - Жандарм, упитанный мужчина лет сорока с пяти с вечно усталым выражением лица, пытался аккуратно освободить рукав.