Проклятый Лекарь. Том 5 (СИ) - Молотов Виктор

Только Марина смотрела и хлопала глазками.

Все окружили Ольгу, наперебой спрашивая о самочувствии, засыпая вопросами, трогая за руки, как будто проверяя, что она настоящая.

— Девочки, мальчики, спокойно! — смеялась Ольга. — Я в полном порядке! Даже лучше, чем была до болезни!

— А что с тобой было? — спросил Костик. — Никто точно не знает. Рудаков всем говорит — переутомление, но это же чушь!

— Это… сложно объяснить, — Ольга замялась. — Редкое заболевание. Энергетическое истощение.

Хороша формулировка. Технически правда — проклятие действительно истощало ее энергию. Но звучит как медицинский диагноз, а не как мистика.

И тут я заметил кое-что тревожное.

Ольга смотрела на меня.

Не просто смотрела — пожирала глазами.

В ее взгляде горел странный огонь — смесь благодарности, восхищения, обожания и чего-то еще. Чего-то, что заставило меня внутренне напрячься.

Только этого не хватало. Синдром спасителя в чистом виде. Пациентка влюбилась в врача, который ее вылечил.

Это даже в учебниках психиатрии описано — перенос положительных чувств на терапевта, смешение благодарности с романтическими чувствами. Обычно проходит через пару месяцев. Обычно.

Классика жанра. Она и до этого неровно дышала, а тут совсем с катушек слетела. Прямо как Варвара.

Я перевел взгляд на нее и увидел, что она тоже заметила, как Ольга на меня смотрит.

Лицо окаменело. Челюсти сжались, ноздри раздулись, в глазах полыхнула такая ревность, что, казалось, воздух вокруг нее нагрелся на несколько градусов.

Вот дерьмо. Любовный треугольник в отделении. Две женщины, готовые вцепиться друг другу в волосы из-за меня. А у меня еще Анна Бестужева на горизонте маячит.

Нужно срочно что-то с этим делать, пока они не устроили тут «Санта-Барбару» с выяснением отношений, битьем посуды и прочими женскими радостями.

Я уже собирался уходить, когда в дверь постучали.

Стук был робкий, неуверенный, словно человек за дверью сомневался, стоит ли вообще беспокоить.

— Войдите! — крикнула Глафира Степановна, отвлекшись от Ольги.

Дверь приоткрылась на пару сантиметров, и в щель просунулась голова.

Я едва не выронил историю болезни, которую машинально взял со стола.

Это был барон Михаил Долгоруков собственной персоной.

Что он тут забыл?

У него сегодня должна быть операция с Ильюшиным.

— Доктор Пирогов, — прошептал он хриплым, сломанным голосом. — Можно вас на минутку?

В его голосе звучало отчаяние, граничащее с паникой. Глаза бегали, не фокусируясь ни на чем конкретном — признак сильного стресса или страха.

Странно видеть такое от бывшего военного.

— Конечно, барон, — я встал. — Коллеги, извините.

Долгоруков поманил меня пальцем — жест был судорожный, почти истерический. Палец дрожал так сильно, что казалось: он пытается дирижировать невидимым оркестром.

Я вышел в коридор. Долгоруков огляделся — влево, вправо, даже вверх посмотрел, словно ожидал, что враги могут свалиться с потолка.

Убедившись, что коридор пуст, он вдруг схватил себя за волосы обеими руками. Его лицо исказилось гримасой абсолютного ужаса:

— СПАСИ МЕНЯ!

Глава 13

— Барон, выдохни, — сказал я, заметив, что он начинает синеть от недостатка кислорода. — Вдох-выдох. Медленно. Что случилось?

— Свят! — он схватил меня за рукав халата. — Я погиб! Окончательно и бесповоротно погиб!

— Это медицинский диагноз или фигура речи?

— Хуже! Это социальная смерть!

Ах да. Похоже, он все-таки последовал моему совету.

— Барон Долгоруков, — я использовал официальный тон, чтобы привести его в чувство. — Объясните внятно и по порядку, что произошло.

Он огляделся по сторонам, словно ожидая, что из-за угла выпрыгнет опасность:

— Я идиот, Свят! Полный, законченный, безнадежный идиот!

— Это самодиагностика? — уточнил я. — В Международной Классификации болезней такого диагноза нет. Есть олигофрения — или умственная отсталость, но ты под критерии не подходишь. Хотя еще минут пять такого поведения, и я начну находить симптомы этой болезни.

— Да хуже! — он всплеснул руками. — Вчера вечером я… я кинул клич!

— Клич? В больнице? Видимо, не боевой.

— Я написал всем знакомым! — простонал он. — Всем! Что лежу в больнице, что мне предстоит серьезная операция! Ну как ты и говорил.

— Логично. И что в этом плохого?

— А то, что откликнулись ВСЕ!

— Популярность — это же хорошо, — пожал я плечами.

— Не все, а ВСЕ ОНИ! — он смотрел на меня с ужасом человека, приговоренного к четвертованию. — Все мои… как бы это сказать…

— Кредиторы? — предположил я с усмешкой, хотя прекрасно понимал, о чем речь. Видеть его в таком состоянии было забавно.

— Хуже! Поклонницы!

Это неудивительно. Барон Долгоруков — молодой, богатый, титулованный, да еще и смазливый — лакомый кусочек для всех московских невест на выданье.

— И сколько их? — поинтересовался я.

— Как минимум десять! — он начал загибать пальцы. — Графиня Воронцова, княжна Оболенская, баронесса фон Штейн, купеческая дочь Золотарева — у нее отец миллионер, очень настойчивая девица. Потом сестры Веселовские — они близнецы, всегда ходят парой. Генеральская дочь Карпова, две фрейлины императрицы — не помню фамилий, они недавно ко двору приехали. И еще статс-дама Курагина!

— Статс-дама? — удивился я. — Но ей же лет сорок!

— Сорок два! — подтвердил барон. — Но она очень… целеустремленная. Говорит, что я напоминаю ей покойного мужа в молодости.

Десять женщин разного возраста и социального положения. И все хотят заполучить молодого барона. Прямо как в плохом водевиле.

— Ну и прекрасно, — пожал я плечами. — Будет кому принести тебе бульон после операции. И компот. И почитать вслух. Десять разных наложниц. Да большинство мужиков об этом даже мечтать не могут.

— Ты не понимаешь! — Долгоруков выглядел так, словно я предложил ему прыгнуть с крыши. — Они все друг друга НЕНАВИДЯТ!

— С чего бы это?

— Потому что каждая считает, что я принадлежу именно ей!

— А разве не так? — я прищурился. — Ты что, всем обещал жениться?

— Нет! — он запротестовал. — То есть… не совсем… может, немного флиртовал…

— Немного? — зная его, он преуменьшил. Сильно.

— Ну, может, чуть больше, чем немного. Но я не обещал! Почти не обещал! Во всяком случае, не всем!

Типичный ловелас. Играл с огнем со всеми подряд, раздавал авансы направо и налево, а теперь боится, что придется платить по векселям.

— Графиня Воронцова, — продолжал барон, — уверена, что между нами тайная помолвка. Я как-то раз в пылу момента сказал, что она могла бы быть прекрасной баронессой. Она восприняла это как предложение!

Графиня? Стать баронессой? Ну что за сюр? Хотя женщины на что только не пойдут из-за любви…

— А княжна Оболенская? — спросил я.

— С ней я танцевал четыре танца подряд на последнем балу! Четыре! По правилам этикета это практически объявление о помолвке!

— Баронесса фон Штейн?

— Я написал ей сонет! Правда, я был пьян и не помню, что там написал, но она хранит его у сердца и цитирует при каждой встрече!

— А купеческая дочь?

— Ее отец намекнул, что готов дать за неё миллион приданого. Миллион! Я сказал, что подумаю. Она решила, что я уже думаю в положительную сторону.

Он запутался в собственных любовных сетях. И теперь все нити сходятся в одной точке — в больничной палате.

— Так ложись на операцию и все, — предложил я. — Она же сегодня по плану, в десять утра. Ильюшин тебя оперирует — лучший хирург больницы. Извлечение инородных тел — для него рутинная процедура. Пока ты будешь под общим наркозом, девушки устанут ждать и разойдутся.

— Ага! — Долгоруков посмотрел на меня как на наивного ребенка. — Знаешь, сколько длится операция? Два часа максимум! А потом еще час-два отхождения от наркоза. Я очнусь в палате, а они вдесятером уже там! Устроят смертельную битву прямо над моей койкой! Морта-а-ал Комба-ат!