Повтор (СИ) - Каляева Яна

— Ну, допустим, — нехотя произносит старый чекист. — Допустим. Это так глупо, что даже уже по-своему умно́. Допустим, ты жертвуешь свободой, принимаешь Дар и усиливаешь его… безумству храбрых, как говорится, поем мы песню. Но зачем тебе нужен именно твой прежний Дар? У него пренебрежимо малое поражающее действие. Почему, раз уж есть выбор, не принять Дар убийцы или телекинетика?

Забавно — над этой частью я сам не задумывался. Так естественно было: раз Дар, то мой.

— Наверно, потому, что у моего Дара неожиданное и непредсказуемое поражающее действие. И еще… Дары пришли к нам не просто так. Как бы люди ни пытались отмазаться, списать все на минутную слабость — Дар каждого передает его суть… или, наоборот, формирует. Я прожил со своим Даром год, мы стали одним. Чужой Дар был бы… как не пристрелянное оружие.

— Ладно, ладно. Я все обдумаю и, может быть, посоветуюсь с… ну да это уже не твоя печаль, Саша. Твое дело пока — сидеть тише воды, ниже травы и ждать очередного задания.

— Есть города — кандидаты в объекты преобразования?

— Кандидаты-то всегда есть… Сотни человек круглосуточно мониторят любую статистику, ищут любые всплески. Уже выявили вспышку дифтерии, которую врачи-убийцы пытались замести под ковер, и махинации с отчетностью на паре крупных предприятий. Некоторые деятели реальность наизнанку выворачивают безо всяких, знаешь ли, демонических сверхдаров. Едва появится такое, что мы не сможем объяснить — тут же тебя вызовем. Пока на тебе самая трудная работа: ждать.

Глава 16

И зачем ты рыпаешься, Саня?

— Скажи мне как родной брат родному брату: как тебя теперь зовут?

Олежа выглядит веселым и оживленным — словно мы летим в отпуск, а не на задание, которое может оказаться смертельно опасным.

— Я — Саня, как и был. Все прочее поменялось, но только не это.

— Везуха… А меня вот, прикинь, переименовали в Ефима.

— Ефим? Да это же… Узнаю́, узнаю́ брата Фиму!

— Вот так и знал, что ты будешь издеваться над маленьким! — Олежа притворно надувает губы. — Вечно ты так!

Его бодрый настрой не может не радовать. Впрочем, я и сам полон энтузиазма: неделю пусть и добровольного, но все же заточения в унылой квартире не существовавшего никогда Успенского я на стенку лез от жажды хоть какого-то действия.

Звонок Юрия Сергеевича стал для меня лучом солнца посреди унылой хмари.

Старый чекист начал, по обыкновению, с места в карьер:

— Твои предложения в работе, Саша. Особо пока губу не раскатывай, но товарищи заинтересовались перспективами. Я делаю что могу, давлю на все рычаги… хоть и в курсе, что спасибо от тебя не дождешься.

— Да я как раз собирался сказать спасибо. За укрытие, и за то, что идеи мои рассматриваете.

— Ну да спасибо, как говорится, на хлеб не намажешь, — Юрий Сергеевич никогда не упускает возможности воспользоваться тем, что кажется ему ослаблением позиции собеседника. — Родина тебя защищает и ждет, что ты тоже ее защитишь.

— Это само собой. Где-то нашлась статистическая аномалия?

Юрий Сергеевич называет крупный сибирский город. В те края меня до сих пор не заносило. Город знаком мне в основном по истории Гражданской войны — там у белых было что-то вроде временной столицы, пока наши их не вымели поганой метлой. Но то дела давно минувших дней, а теперь город как-то не на слуху.

— И что у них стряслось?

— Ничего катастрофического, даже как будто наоборот. Знаешь, что в стране почти во всех регионах давно уже число разводов превышает число браков? Хлипкая молодежь пошла и эгоистичная, не понимает, что значит «в горе и в радости». Ну а в этом городе статистика резко переломилась месяц с небольшим назад. Мало того, что новые заявления на расторжение браков поступать почти перестали, так и те граждане, которые их уже подали, в ЗАГС или на суд просто не являются. А вот на вступление в брак, наоборот, подаются массово, причем до половины заявлений — от ранее разведенных супругов. Некоторые уже лет по десять в разводе, имущество и детей поделили, а теперь, ишь, восстанавливают, как говорится, ячейки общества. Очередь в ЗАГСы на три месяца вперед, а заявления все поступают. В другое время возрождению семейных ценностей можно было бы только порадоваться, это сейчас для страны главное. Но, сам понимаешь, подозрительно такое торжество любви и гражданской сознательности в отдельно взятом областном центре.

Интересно, и кто у нас в этот раз виновник торжества? Какая-нибудь дамочка, обчитавшаяся любовных романов? В них романтическая межполовая любовь волшебным образом решает все проблемы, от личного счастья до спасения вселенной включительно. Мария, помнится, рассказывала, что сегмент любовных романов обширнее и денежнее, чем рынок так называемой мужской литературы, но очень уж нетерпим к любым отклонениям от шаблонов.

— Это все, что там выбивается из нормы? Только волна повторных браков?

— Еще снижение уровня преступности, хоть и не полное обнуление. Но это общемировая сейчас тенденция. Естественная смертность — без значимых изменений. И есть еще кое-что. Эти каналы, по которым общается молодежь… как это называется, чаты, да? Мы их теперь мониторим по всей стране. И вот некоторые дети из этого города отмечают, что родители и другие взрослые стали уделять им больше внимания. Появились на горизонте много лет назад исчезнувшие отцы, возродилась мода на семейные походы, посиделки и все в таком духе. Детей, то есть неодаренных, это удивляет, а для взрослых само собой разумеется.

— Ясно-понятно… то есть не ясно и ни черта не понятно, но будем наблюдать.

— Будете. Вылет через три часа. С братом встретитесь в аэропорту. Сейчас тебе на телефон придут билет и выдержки из этого их молодёжного чата. Оружие не бери, много мороки с авиаперевозкой… На месте тебя встретят и новое выдадут.

— Пожалуй, не надо оружия.

Потерял я веру во всемогущество огнестрела. В истории с отравленной пиццей от него толку никакого не было. Враг коварен и изворотлив, и лучше пусть он как можно дольше не знает, где я и кто. А выдача оружия гражданскому лицу — событие заметное. Моя лучшая сейчас защита — ординарность и неприметность гражданина Александра Успенского.

Видимо, Юрий Сергеевич рассуждал так же, потому что билеты у нас с Олегом — ныне Фимочкой — оказались на лоукостер, в экономический класс. Сперва мы сорок минут ждали посадки в самом занюханном углу аэропорта, потом упихались вместе с толпой пассажиров в душный автобус, который сначала стоял битых полчаса, потом почти столько же тащился по летному полю, словно решил отвезти нас в Сибирь сам, проигнорировав авиацию, но в какой-то момент все же передумал. В салоне самолета густо пахло туалетной отдушкой, мой городской рюкзачок едва влез в багажный отсек, а колени намертво уперлись в спинку переднего кресла. Не думаю, что Штаб решил сэкономить на внештатных сотрудниках — на командировочные-то он не поскупился, пачка пятитысячных купюр, выданная вместе с новыми документами, едва поместилась в кошелек. Дело, наверное, в том, что в толпе из переполненного лоукостера проще затеряться, чем среди немногочисленных пассажиров статусных авиакомпаний.

Почему-то нас с Олегом зарегистрировали в разные концы салона, и сосед мне попался не только толстый — он даже потребовал у стюардессы удлинитель ремня — но еще и до невозможности разговорчивый. Пользы для расследования от его болтовни никакой — он сам впервые летит в этот город. Втыкаю наушники и старательно демонстрирую полное отсутствие интереса, но это не останавливает жирдяя от подробного рассказа о старом доме, который он продал, и новом, который невероятно удачно купил. Потом он переходит на своих родственников, перекрикивая и бесконечные объявления из самолетного динамика, и музыку в моем плеере, чтобы подробно рассказать, кто из них как облажался в жизни, а ведь он, толстый сосед, каждого из них предупрежда-ал… Главное, ставить его на место неловко — пожилой человек все-таки. Сжимаю зубы и пытаюсь погрузиться в работу. Поняв, что ответа от меня не дождаться, толстяк начинает вслух, громко читать молитвы — видимо, полагает, что Бог никогда не устанет его выслушивать.