Товарищ Йотунин (СИ) - Гельт Адель

Вошли, пусть и — конкретно я — ненадолго. Колобок честно выждал время: я накинул все тот же, слегка волшебный, халат, более или менее удобно устроился за столом, открыл, за позабытой прямо сейчас надобностью, некий отчет.

— Я это чего, — встрепенулось начальство, и мне подумалось: а не успел ли Пакман уснуть? — Как ты относишься к командировкам? — немного вкрадчиво спросил толстяк.

— Как к работе, — пожал плечами. — Пункт назначения, задачи. Транспорт.

— Ехать недалеко, — оживился начальник, ожидавший, судя по тону, решительного сопротивления новой инициативе. — Но транспорт… Все равно будет.

— Только я не вожу эсо… машину, — оговорившись, решительно применил я вновь выученное слово. — Как-то не сложилось.

— А тебе и не надо, — хохотнул Пакман, радуясь непонятно чему. — И мне, заодно. Есть тут один…

Машина ожидала меня на заднем дворе: я вышел, зачем-то, через главный вход, обошел здание по периметру, и там, в середине обнесенной решетками площадки, обнаружил ее. В смысле, это: легковой мобиль класса седан, старенький, квадратных форм и тесный внутри даже при взгляде снаружи. Общее впечатление только усугубляла неожиданно глубокая расцветка — темно-фиолетовая, с некоторым даже металлическим отливом.

Назвать ни марку, ни, тем более, модель, я бы не решился, поскольку так и не сподобился полистать местные справочники: сами понимаете, недосуг.

При машине, на уместном сиденье, обнаружился водитель — тот самый, который один, тут, есть.

— Здрасьте, — помахал я рукой, пробуждая шофера от утренней дремы.

— Привет, — буркнул тот. — Куда?

— Щас, — я развернул путевой лист, выданный мне, честь по чести, в транспортном цеху. — Крематорий.

— Который у реки или который на горе? — водитель решил, что здорово подколол новичка: даже собрался рассмеяться. Я, однако, уже был в курсе темы — чуть раньше и совершенно случайно просветил кто-то из охранников.

— Оба, — совершенно серьезно сообщил я. — У реки. И на горе.

— Паря, крематорий-то один! — почти торжествующе сообщил водитель.

— А я как сказал? — сделал я невинное выражение лица. Осталось только ножкой шаркнуть, честное слово.

— А, ну да, — шофер будто бы утратил ко мне интерес, но для чего-то же меня сюда отправили те, кто не послал?

— Вот, — оконное стекло со стороны водителя было приспущено, но совсем чуть-чуть: для воздуха, поэтому я не стал давать путевой лист никому в руки — только прижал тот к стеклу.

— А, ну ладно, — водитель вчитался в печатный текст. — Падай, погнали.

Я обошел мобиль, открыл пассажирскую — переднюю — дверь, да и уселся.

— Закрой, — потребовал водитель. — Хлопнешь — прибью!

Не, не прибил: вместо этого завел двигатель и тронул машину с места. Решетчатые ворота перед нами открылись сами собой — или, что вернее, кто-то, нас сейчас видящий, нажал на кнопку или дернул рычаг.

Казанский крематорий… Внушал.

Довольно объемное здание его, выстроенное из тяжеловесных форм красного гранита, высилось на обрыве над рекой: парой сотен метров ниже нес свои не самые чистые воды местный приток Волги, вполне себе река, именуемая просто и без претензий: Казанка.

Я, кстати, прикинул, и получилось, что приболевший Водокач поселился на берегу той же речки, только немного подальше, за двумя или тремя изгибами русла.

Так вот, крематорий…

— Солидно, — поделился я первым впечатлением.

— А то, — согласился водитель. — Не местный, что ли?

Мы вышли из машины, и шофер немедленно закурил.

— Ну, почти, — не стал отрицать очевидного я. — Всякое бывало.

Постояли, посмотрели.

— Труба-то! И это, сверху… — я вернулся к интересной теме.

На самой вершине отдельно стоящей, квадратной в плане, трубы, постоянно крутилась какая-то фигура, напоминающая то ли трехзубую вилку, то ли поднявшего руки кверху человека, одетого, притом, в широкую складчатую драпировку.

— Печи под землей, понятное дело, — согласился так и оставшийся безымянным шофер. — Потому и труба. Тяга, все такое… Дым сносит на реку.

— Должно быть наоборот, — не понял я. — Вон, ветер. С реки же. Или не всегда так?

— Всегда, — водитель — совершенно явно — обрадовался возможности поговорить. — На то и фигура… Ярканат-кеше, как мы говорим.

— Ә син татар кешеме әллә? — проявил я понимание.

— Югыйсә син үзең күрмисең! — почти удивился шофер, и повторил на местном диалекте советского языка: — Будто сам не видишь.

— Слышу, — уточнил я. — Так что с ярканатом? — слова «летучая мышь» и «человек» по отдельности я, конечно, знал, но такое их сочетание встретил впервые. Человек-летучая мышь — это, наверное, вампир, фигура неприятная и к демонстрации на весь гор… то есть, конечно, сервитут, непригодная.

— Ветряной проектор это, — сообщил водитель. — Как мельница, только наоборот: дует в нужную сторону. Сам понимаешь, не дело пеплу лететь в город — мало ли, кого перед тем сожгли.

— Заодно, выходит, прах — развеять над водой, — понял я. — Романтика!

— Ладно, романтик, — засобирался шофер. — Ты как обратно? Самоходом или подождать? Я, так-то, могу и потом приехать. Через пару часов.

— Давай так, — согласился я. — Зовут-то тебя как, скажем? — вдруг вспомнил.

— Бахыт, — водитель протянул руку. — Я думал, ты и не спросишь.

— Ваня, — ответил я. — Извини, так получилось. Больно уж ты…

— Неприветлив? — догадался водитель. — Ага, я такой.

Встретили меня странно.

— Задрали вы своими проверками, — сообщил мне, не вставая из-за стола, крупный худой дядя в пиджаке: неопределенного возраста эльфийский квартерон, если судить по внешности, повадкам и глубоко посаженным глазам. — Вчера же только!

— Вчера было воскресенье, — поделился я наблюдением.

— Тогда в пятницу!

— Да я вообще не по этой части, — возразил я. — Морговские мы. Посчитать кое-чего. Кстати, здравствуйте.

— Тогда привет, раз не проверка, — обрадовался дядя. — Вэллаир Усманов. Можно по-простому, Вил Нургалиевич. Директор всего этого… Великолепия.

Представился в ответ.

До кабинета директора я, перед тем, добрался очень просто: на проходной крематория не обнаружилось никакой охраны, кроме очень пожилого и к происходящему безразличного, гоблина, едва видимого из-за входной стойки.

Тот, вооружившись огромными очками — минус, навскидку, семь, или даже больше, — читал книжку, аккуратно обернутую обложкой в газету.

— Мне бы к директору, — попытался я привлечь к себе внимание. — Йотунин моя фамилия.

— Там, — гоблин, не отрываясь от книги, протянул руку в некоем направлении.

— Что — там? — уточнил я.

— Где — там? — не понял гоблин. — А! Директор! Прямо до упора, потом направо. Там лифт, только он не работает. Еще раз направо, там лестница, по ней — на третий этаж. Кабинет триста один, найдешь же?

— Читать умею, — нашелся я с ответом.

— Вот и молодец, — обрадовался гоблин, вновь отдавая должное печатному слову.

Пошел, повернул направо, потом еще раз. Взбежал на третий этаж — не уставая радоваться новым своим легковесности да бегучести.

Постучался, вошел, нарвался… Хорошо, что все решилось наилучшим возможным образом.

— Что считать-то собрался, Ваня? — с некоторой долей снисходительного превосходства уточнил директор крематория.

— Да все, как обычно, наверное, — я потащил наружу из сумки лист описи. — Из пункта А в пункт Б выехала труповозка, на борту — эн подданных, усопших, комплектных частично. Дано: посчитать, сколько доехало. Простая сверка.

— Бухгалтер? — хохотнул Усманов.

— Прозектор, — не согласился я. — И упокойщик еще.

— Дела… В смысле, тела мы, допустим, сведем и посчитаем. Или наоборот, — неожиданно воодушевился директор. — Правда, есть тут еще один момент, как раз по твоему профилю… Который «и еще».

— У вас тут, говорят, столовая, — намекнул я. — Кормят, говорят, вкусно.