Турист (СИ) - Демченко Антон

— Уже вырос, — отозвался Иванов, и его усреднённое лицо так же усреднённо скривилось. Впрочем, почти тут же оно вернуло себе прежнее бесстрастное выражение, — И что с этим чудовищем делать теперь, совершенно непонятно.

— Ну уж точно не пытаться контролировать так, как это нынче попытался вновь провернуть наш преподобный, — отмахнулся государь. — Кстати, как он там, взгляни?

— Жиыыой, — прокряхтел в ответ отец Илларион, отрывая голову от столешницы. Обвёл мутным взглядом помещение, споткнулся на фигуре Иванова и, с силой втянув в себя воздух, попытался подняться на ноги при виде стоящего у окна Романа Третьего, с любопытством наблюдавшего за его трепыханиями. Наконец отцу Иллариону удалось водрузить своё ватное тело на дрожащие ноги, и тут же попытался отвесить короткий приветственный поклон государю. Но непослушное после жуткой передряги, устроенной ему мстительным Скуратовым, тело повело и Илларион чуть снова не хряпнулся мордой в стол. Едва успел руками в столешницу упереться.

— Что ж вы, ваше преподобие, так себя не бережёте, а? — в голосе Романа послышались обманчиво-ласковые нотки, от которых отца Иллариона словно холодом по спине продрало. — Здоровье-то у вас, чай, не казённое. И голова на плечах всего одна, а вы так этими дарами Господними расшвыриваетесь. Жить надоело? Так вы бы сообщили о том, да вот, хотя бы совету клуба, и мы решили бы этот вопрос без всяких… Скуратовых. Ну, право, отче, к чему такие сложности⁈ Или в вас тщеславие со скупостью взыграли, что вы решили не просто помереть, а уйти в мир иной за чужой счёт, да так, чтоб о вашей смерти во всех салонах судачили? Так то грех, отче. Помните?

— Ва-ва… Государь! — справившись со слабостью, отец Илларион нашёл в себе силы выпрямиться, но вот как оправдаться, придумать не успел. Впрочем, судя по злому взгляду Романа Третьего, оправдания здесь не помогут.

— Государь, государь, — покивал тот, и неожиданно сменил тон на отстранённо-холодный. — Вы, отец Илларион, должно быть, за делами своими забыли мой приказ по клубу о прекращении каких-либо игр вокруг младшего Скуратова. Или, уверившись в своём исключительном положении первого советника клуба, решили, что этот приказ вас не касается? Так я напомню, что не так давно другой советник уже был мною отстранён от активной деятельности клуба и отправлен фактически в ссылку за нарушение этого же приказа. Имя напомнить? О, вижу, сами вспомнили. А цесаревич Михаил, в отличие от вас, действительных членов клуба под молотки не подставлял, — кивнул государь. — По крайней мере, целенаправленно. Вы же, зная, с кем придётся иметь дело, бесстрастно толкаете весьма перспективные кадры на верную смерть. И ради чего?

— Контроль, — хрипло выдавил из себя отец Илларион.

— Контроль? — Роман Третий смерил преподобного долгим, полным неподдельного удивления взглядом, и неверяще покачал головой. — Отче, вы это серьёзно? Желаете контролировать человека, способного в любой момент переместиться на две-три сотни вёрст? Умеющего скрываться от любых средств наблюдения и оставаться незамеченным даже в пустом освещённом зале? Может быть, вы и других грандов попытаетесь контролировать, а?

— Ты… в своём уме, Севастьян? — поддержал государя седой. От упоминания своего мирского имени преподобный передёрнулся, но тут же взял себя в руки. В конце концов, он вошёл в совет клуба не за красивые глаза и не по протекции. Так что силы воли Иллариону-Севастьяну было не занимать.

— Кирилл Николаев-Скуратов слишком молод и неопытен, — тихо заговорил он. — Он нуждается в контроле и наставлении. Иначе велик шанс, что мы его упустим. Стоит кому-то другому получить над ним влияние, и ещё одним грандом в стране станет меньше.

— Пока только ваши собственные действия ведут к такому исходу, — процедил государь. — И доказательство тому не далее как четверть часа назад чуть было не отправило вас на тот свет. Я уж не говорю про содержание полученного вами письма, отче.

— Что же до молодости и неопытности… — Иванов внезапно оказался в шаге от отца Иллариона. — Ты, росший в достатке, любви и заботе, повзрослел в двадцать пять лет, после первого боя. Семь лет назад, помнишь? Кирилл повзрослел после смерти родителей, десять лет назад. И все эти десять лет он выживал. С тобой сюсюкались, его убивали. Тебя мамки закармливали ватрушками в награду за пятёрки, а он не вылезал из библиотеки, только чтобы найти ещё один способ выжить. Он старше тебя, Севастьян.

— Ничего не могу сказать о прошлом Кирилла, это его личное дело, но в одном соглашусь с господином Ивановым, — насмешливо произнёс государь. — Судя по действиям боярина и вашему поведению, взрослый из вас двоих именно он. Судите сами, отче. Пока вы закатываете истерики, как малое дитя, желающее во что бы то ни стало вернуть себе понравившуюся игрушку, боярин Скуратов приводит вас в чувства лёгким шлепком по заднице. И смею заверить, если этот шлепок не подействует, Кирилл примет куда более крутые меры. В угол поставит, например. Или на горох… Я же, честно говоря, даже препятствовать ему в этом не буду. Но! — голос правителя построжел и налился яростью. — Если по твоей вине от руки моего опричника пострадает хоть один член клуба или кто-то из людей членов клуба… Твоё имя окажется в моём поминальном синодике. Я ясно выразился?

— Да, государь, — отец Илларион склонил голову. А что ещё ему оставалось⁈ — Я всё понял.

— Надеюсь, — обронил Роман Третий и, кивком указав седому на дверь, первым покинул кабинет. Тяжёлые двойные двери мягко закрылись за их спинами, и рядом с государем тут же оказалась тройка личного конвоя. Впрочем, это не помешало охраняемому лицу перекинуться ещё парой фраз с моментально отставшим от него на два шага Ивановым. — Думаешь, он поймёт?

— Не дурак же, — безразлично пожал плечами седой. — Схлопочет ещё пару раз, проедет мордой по грязи, осознает. Так-то, толковый паренёк, дело делает рьяно, с головой дружит… в основном. Ну а огрехи… с опытом и их меньше станет.

— Да уж, польза от отца Иллариона изрядная, но… — государь чуть помедлил. — Но ведь может и не дожить, с такими-то ошибками.

— Я поговорю с Кириллом, — вздохнул Иванов, — Не хочется потерять столь перспективный кадр лишь из-за юношеской горячности.

— Это ты сейчас о Скуратове-младшем или об отце Илларионе? — с намёком на иронию осведомился Роман Третий.

— Об обоих, государь, — развёл руками седой. — Оно, конечно, Кирилл — парень разумный и в чём-то действительно выглядит и действует взрослее, чем наш преподобный. С другой же… Оба хороши. Один в силу тепличного воспитания, другой…

— Потому что слишком давно гуляет сам по себе, как тот кот… Кошкам на радость, — покивал государь.

— Одной кошке, государь, — усмехнулся Иванов. — Остальные под его охраной, словно котята. Пока…

— Вот же шельмец везучий, — вздохнул Роман Третий и тут же потешно оглянулся, словно в поисках любимой супруги. Ну а что? А вдруг? Жёны — они такие. Вот их нет и нет, а стоит прозвучать какой «крамоле», как тут же выскакивают, словно чёртик из табакерки. Оправдывайся потом, что говорил не о том, имел в виду другое, и вообще, дорогая, это всё не я… Впрочем, уже через секунду эта игра государю наскучила и он договорил серьёзным тоном: — Ладно, на том и порешим. Ты, господин Иванов, пообщаешься с «крестником», чтоб тот не поубивал ненароком кого не следует, я же приставлю к преподобному пару контролёров, чтоб не учудил чего… сверх меры.

— Детский сад, штаны на лямках, — пожаловался в пространство седой. — Чувствую себя воспитателем младшей группы.

— И это при том, представь, что у тебя их всего двое, а у меня таких оболтусов целая армия… — Роман Васильевич сочувствующе покивал старому соратнику.

— Ну да, ну да, — вздохнул Иванов. — Помню. Солдат — тот же ребёнок, только игрушки из железа да елда длиннее.

Свияжск встретил нас по-летнему жарким маревом солнечного полдня, запахом полыни и видом на старую, многажды перестраивавшуюся крепость, когда-то поставленную здесь из сплавленного по Волге леса, а ныне облачившуюся в грубый камень, кокетливо прикрытый белоснежной побелкой. Но нет-нет да мелькнут над каменными зубцами Воеводского двора крытые деревянные галереи, серебрятся осиновым тёсом островерхие шатровые крыши приземистых башен, да надвратная часовня над Летним въездом по-прежнему сияет медовым цветом свежих дубовых венцов. Традиция. За прошедшие со времён Иоанна Монаха века крепость успела целиком одеться в камень, но по уставу её надвратную часовню требовалось раз в четверть века перекладывать из нового муромского дуба. Как было, так и осталось. Ни один из воевод, сидевших в Свияжске, не посмел править устав, писанный рукой Иоанна Четвёртого. Вот и высится над каменной стеной дубовый сруб, сияет золотом из-под высокой, словно крытой рыбьей чешуёй, шапки-крыши.