Проклятый Лекарь. Том 4 (СИ) - Молотов Виктор

Через пять минут всё было кончено.

— Готово. Теперь ты снова боеспособен.

— Я ем грунт! — Костомар вскочил и, отбросив стул, пустился в нечто среднее между казачком и ирландской джигой, лихо отбивая костяными пятками чечётку на кухонном линолеуме.

Завершив празднование, я подошёл к переноске с кошкой. Мой палец быстро начертил в воздухе простую сдерживающую руну — «Замок».

Серебристый символ на мгновение вспыхнул и впечатался в металлическую дверцу. Теперь её можно было открыть только снаружи. И только мне.

Из переноски донеслось короткое, недовольное шипение, которое тут же стихло. Кошка поняла, что спорить бесполезно.

Все фамильяры приведены в порядок. Команда в сборе и готова к действию. Пора возвращаться в «Белый Покров». Сегодняшний день обещает быть интересным. Особенно встреча с Анной Бестужевой вечером.

— Я пошёл, — объявил я, застёгивая пиджак. — Костомар, присмотри за кошкой. Если начнёт буйствовать — капни на клетку святой воды, должно помочь.

— Я ем грунт! — деловито кивнул он, возвращаясь к протиранию сковородки.

— Ростислав, можешь осмотреть квартиру, познакомиться с обстановкой. Только в мою спальню не заглядывай — там личные вещи.

— Я воспитанный призрак, доктор, не беспокойся, — донеслось из кресла. — Не буду нарушать личные границы.

По дороге на работу, сидя в комфортабельном седане, я старался ни о чем не думать. Медитировал, чтобы очистить разум.

В больнице меня первым делом встретил Рудаков.

Он стоял у сестринского поста, и его любезность была фальшивой и угрожающей. Его улыбка не затрагивала глаз. Она была как маска, натянутая на череп. Так улыбаются гробовщики, примеряя на тебя гроб.

— А вот и вы, доктор Пирогов, — он изобразил подобие радушия. — Я-то вас и жду.

— Доброе утро, Фёдор Андреевич, — ответил я ровным тоном.

Перемена в поведении. Открытая агрессия сменилась скрытой угрозой. Это значит, он перешёл от прямого давления к интриге. Он думает, что подготовил ловушку. Наивно.

— Вы опять опоздали. На целых двенадцать минут, — продолжил он, сверяясь с массивными золотыми часами.

— Были срочные дела. Пациентка в критическом состоянии, — я не стал вдаваться в подробности.

— Конечно-конечно, — Рудаков закивал с преувеличенно понимающим видом. — У вас всегда срочные дела. Особенно ночные.

Его слова про «ночные дела» — явный намёк. Он что-то знает или думает, что знает про события в «Славянском базаре».

Утечка информации? Или просто догадки, основанные на докладах его шпионов? Нужно проверить его источники. Скорее всего просто желтая пресса все растрепала.

— Я навёл кое-какие справки, — загадочно произнёс Рудаков, понижая голос. — Очень интересные справки. Пойдёмте за мной.

— Куда?

— Увидите. Это касается вашей… квалификации.

Мы шли по коридору, и я анализировал ситуацию. Его уверенность говорила о том, что он считает свою позицию неуязвимой. Он вёл меня к своей ловушке, предвкушая триумф.

Мы остановились у палаты номер тринадцать. Рудаков не лишён театральности. Однако это дешёвый трюк.

— Заходите, — он распахнул дверь с широким, гостеприимным жестом.

Я вошёл.

На койке лежал мужчина. Первичный визуальный осмотр выявил крайнее истощение и синюшность конечностей. Дыхание поверхностное, аритмичное.

— Что это за пациент? — спросил я, мой тон был абсолютно спокойным.

— А вот это вам и предстоит выяснить! — торжествующе объявил Рудаков. Он был в своей стихии, чувствуя себя вершителем судеб. — У вас есть ровно три минуты, чтобы поставить диагноз и назначить лечение!

— Три минуты, — спокойно повторил я, словно он предложил выпить чаю. — На постановку диагноза пациенту в коме неясного генеза.

Рудаков достал свои карманные часы, отщёлкнул крышку.

— Время пошло! Если не справитесь — я немедленно инициирую проверку вашей квалификации комиссией из Министерства. А там, глядишь, и до увольнения недалеко.

Я достал из саквояжа стетоскоп и фонендоскоп.

— Хорошо. Три минуты. Но при одном условии.

— Условии? — он недоверчиво прищурился.

— Вы остаётесь здесь и наблюдаете. И не произносите ни слова. Ваше время вышло. Теперь настало моё.

Глава 16

Рудаков не принял всерьез мои слова. А зря!

Он демонстративно щелкнул крышкой карманных часов и наслаждался моментом. Прислонился к стене, скрестив руки на груди, часы держал так, чтобы я видел бегущую по кругу секундную стрелку. Его ухмылка была полна предвкушения моего провала.

Примитивная психология мелкого интригана.

Он думает, что давление времени выбьет меня из колеи. Не понимает, что для хирурга или некроманта три минуты — это целая вечность, за которую можно успеть принять десяток решений, от которых зависит даже не одна жизнь. Или смерть.

Я начал с классики: стетоскоп в уши, холодная мембрана на грудь пациента. Вдох… выдох…

Тоны сердца приглушены, но ритмичны. Тахикардия, сто десять ударов. Неспецифический симптом, как и повышенная температура у простуженного.

Пусто. Дыхание везикулярное, ослабленное, хрипов нет. Отёка лёгких нет. Тоже мимо.

— Две минуты сорок пять секунд! — услужливо напомнил Рудаков, его голос сочился ядом.

Я проигнорировал его, переходя к пальпации. Руки положил на живот.

Методично ощупывал пациента, квадрат за квадратом. Правое подреберье: печень не увеличена. Левое — селезёнка не чувствуется.

Это уже что-то, но слишком размыто. Может быть гастрит, панкреатит, язва… Десятки вариантов, и ни одного точного.

Стандартные методы не давали результата. Это было ожидаемо.

Рудаков не идиот, он бы не стал подсовывать мне случай с очевидным диагнозом, который можно поставить, просто взглянув на пациента. Значит, ключ к разгадке в деталях. В том, на что обычный врач в спешке не обратит внимания.

Я на долю секунды изменил фокус восприятия. Мир на мгновение потерял краски, превратившись в полотно из серых и чёрных потоков.

Картина была ясна: системная интоксикация. Потоки Живы были загрязнены, вялые, с тёмными сгустками, как река, в которую слили промышленные отходы. Не магия. Химия. Яд.

Я оставил живот и грудь. Подошёл к изголовью кровати.

Рудаков усмехнулся. Он, видимо, решил, что я сдался и просто проверяю зрачки для проформы. Но я сделал другое. Аккуратно, но твёрдо я надавил на подбородок пациента, открывая ему рот.

Запах. Первое, что ударило в нос — лёгкий, едва уловимый, но характерный запах прелых яблок.

Ацетон. Признак кетоацидоза. Уже теплее.

Я оттянул нижнюю губу пациента. И вот он. Ответ на все вопросы, начертанный прямо на слизистой.

Шах и мат, Фёдор Андреевич.

Они смотрят, но не видят. Диагноз практически готов, но для чистоты эксперимента и для максимального унижения Рудакова нужно собрать полный анамнез.

— Две минуты! — его голос стал резче. Услужливый тон исчез, уступив место плохо скрываемому раздражению. — Вы собираетесь ставить диагноз или проводить стоматологический осмотр?

Он начинает нервничать. Прекрасно.

Ожидал моей паники, моих метаний от живота к груди, судорожных попыток нащупать пульс. А я стою и рассматриваю зубы. Это ломает его сценарий. Он не понимает, что игра уже закончена.

Он всё ещё думает, что управляет процессом.

Я отпустил голову пациента и взял его правую руку. Кисть была холодной, кожа сухой. Я повернул её ладонью вверх и внимательно осмотрел ногти. Вот и второе доказательство.

Для окончательного подтверждения — неврологический тест. Я поднял его предплечье и попробовал разогнуть кисть в лучезапястном суставе. Никакого сопротивления. Рука безвольно повисла, как у сломанной марионетки.

Классическая «свисающая кисть» — результат токсического поражения лучевого нерва. Симптом, который ни с чем не спутать.

Триада симптомов. Полная и неоспоримая. Диагноз ясен.

На всё ушло чуть больше минуты. Оставалось ещё почти две, чтобы насладиться выражением лица моего оппонента.