Император Пограничья 12 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

Разворачиваюсь. Фимбулвинтер выскальзывает из ножен. Древнее лезвие рассекает воздух… и проходит мимо. Всего на два пальца. Два проклятых пальца отделяют лезвие от шеи Химеры. Рука Синеуса падает на каменный пол, но голова остаётся на плечах.

Видение прокручивается снова. И снова. Десятки, сотни раз я промахиваюсь на эти два пальца. Вижу, как Астрид вынуждена подхватывать выпадающий из моих слабеющих рук меч. Как девятнадцатилетняя девушка сражается с чудовищем, которое должен был убить я.

Второй барьер обрушивается на меня всей тяжестью: «Я умер слабым».

С кинжалом в сердце, с пробитым лёгким, опутанный аркалием — я всё равно должен был справиться. Я же Хродрик Неумолимый, император, победитель тысячи битв! Но в самый важный момент моей силы не хватило. Если бы я был быстрее, сильнее, точнее — остался бы жив. Астрид не пришлось бы убивать любимого дядю, не пришлось бы жить с этой травмой.

Барьер давит, сжимает, душит. Проще принять эту истину — да, я был слаб. Недостаточно хорош. Подвёл тех, кто на меня рассчитывал.

Но что-то во мне сопротивляется. Воинская гордость? Или просто упрямство?

«Покажи мне всё, — требую я от видения. — Не только мой провал. Всю картину».

Видение дрожит, сопротивляется, но потом меняется. Теперь я вижу ту сцену со стороны — словно парю под потолком собственных покоев. Вижу себя со спины — кинжал торчит между лопаток, кровь заливает одежду. Аркалий на запястье искрит, высасывая остатки магии.

И всё же я разворачиваюсь. С пробитым лёгким, с разорванным сердцем — разворачиваюсь и бью. Фимбулвинтер поёт свою смертельную песню, и даже отсюда, сверху, вижу — это идеальный удар для умирающего человека. Максимум возможного с такими ранами.

Рука Синеуса падает. И вот тут я замечаю то, чего не видел, умирая — культя не регенерирует. Чёрные отростки пытаются вырасти, но застывают, покрытые инеем. Мой удар не просто отсёк конечность — холод Фимбулвинтера замедлил регенерацию Химеры на критические секунды.

Металл, который я обрушил на брата после того, как сорвал аркалий, продолжает его сковывать даже после того, как я падаю. Моя воля всё ещё пульсирует в железе, выполняя последний приказ.

Астрид подхватывает Фимбулвинтер, и меч вспыхивает в её руках. Но теперь я вижу больше — это не просто её магия активирует артефакт. Морозная сила дочери сливается с остатками моей воли, всё ещё дрожащими в металле клинка.

Она не начинает бой заново. Она завершает мой удар.

Траектория её атаки — идеальное продолжение дуги, которую начертил я. Словно мы вместе держим меч. Словно это один удар на двоих — начатый отцом, завершённый дочерью.

Лёд взрывается из лезвия, и Синеус рассыпается на тысячи осколков. Но убивает его не Астрид в одиночку. Это наш общий удар. Наша общая победа.

«Два пальца до цели — не слабость», — понимаю я с кристальной ясностью. — «Это предел возможного для человека с кинжалом в сердце. Я сделал невозможное, умирая. А Астрид довела до конца то, что я начал».

Второй барьер трещит. Вина за слабость оказывается ложной — я не был слаб. Я был смертельно ранен, но всё равно нанёс решающий удар. Просто для его завершения понадобились двое. Отец и дочь. Прошлое и будущее империи.

Второй барьер рассыпается в прах, освобождая ещё один пласт моей силы.

Третье видение приходит не образами, а ощущениями. Я не вижу лабораторию Трувора — я чувствую её. Запах серы и ртути, треск магических разрядов, шелест пергаментов. Мой старший брат всегда предпочитал книги мечам, знания — силе.

Но сейчас все его знания бессильны.

Нечто древнее материализуется из теней. Не Бездушный, не Химера — само воплощение энтропии, распада, небытия. Тот-кто-за-Гранью не приходит лично, он посылает свою тень, свой голод.

Я никогда не встречал его, я не знаю, что произошло на самом деле, но именно так я вижу случившееся…

Трувор сражается. Наблюдаю вспышки заклинаний — он использует всё, чему научился за годы исследований. Огненные печати, рвущие пространство ледяные барьеры… Как и мне, ему подчинялись сразу две стихии, но против первородной тьмы всё это — детские игрушки.

И тут происходит странное. Трувор опускает руки. Перестаёт сопротивляться. На его лице — не страх, не отчаяние. Спокойствие. Даже… гордость?

Его фигура словно говорит: «Семена посеяны. Ты можешь убить нас, но не можешь убить то, что мы создали».

Он делает шаг навстречу тьме. Не в страхе, не в отчаянии — как учёный, идущий навстречу последнему открытию. «Я выбираю мою смерть. На моих условиях».

Тьма поглощает его, но в последний момент вижу — Трувор не проигрывает. Он просто заканчивает свою часть работы.

«Старший — в спокойствии, сделав свой выбор». Так сказал Кощей…

Третий барьер обрушивается на меня с сокрушительной силой: «Я сделал нас мишенью».

Кощей был прав — мой род всегда стоял на пути тёмных сил. Но именно я, построив империю, объединив земли, привлёк внимание Того-кто-за-Гранью. Все три брата умерли в одну ночь — это был хирургически точный удар по всему роду. Если бы я не стремился к величию, если бы остался простым воином, братья были бы живы.

Вина давит, как горная гряда. Проще принять её, дать ей себя раздавить. Но последние секунды жизни Трувора всё ещё стоят перед глазами. Именно так я представляю себе его смерть.

Заставляю себя посмотреть шире. Что было бы, если бы я не построил империю? Разрозненные княжества, вечные междоусобицы, слабые границы. Когда пришёл бы следующий Гон — а он всегда приходит — человечество встретило бы его раздробленным, слабым.

Сколько бы погибло? Сотни тысяч? Миллионы?

Империя выстояла даже после нашей смерти. Астрид удержала трон, передала его достойному наследнику. Созданная нами система пережила создателей.

«Мы не были жертвами, — понимаю я с абсолютной ясностью. — Мы были щитом».

Братья знали цену этой войны. Синеус шёл в катакомбы, понимая риск. Трувор исследовал магическое искусство, зная об опасности. Они были воинами — не только меча, но и знания. И они сделали свой выбор.

— Мы защищали человечество, — говорю я в пустоту. — Каждый по-своему. И даже смерть не освобождает от этого долга. Я продолжу нашу войну — за всех троих.

Последний барьер рушится не с грохотом, а тихо — как последний выдох умирающего. И первый вдох воскресшего.

Боль в груди, мучившая меня все эти видения, сменяется теплом. Не жжением, а мягким, обволакивающим теплом. Понимаю — не клятва связывала нас, братьев. А любовь, которая остаётся несмотря на смерть и предательство. Эта любовь не ограничивает. Она даёт силу.

Магия внутри меня меняется. Не становится сильнее — становится целостнее. Больше нет разделения на «безопасную» и «опасную», которой подсознательно избегал. Есть просто сила, которая течёт свободно, без преград и ограничителей.

Я больше не император. Не воевода. Просто один из трёх братьев, который продолжает защищать мир. Потому что младший и старший уже не могут.

Всплытие со дна собственного разума произошло резко, будто из глубокого омута. Первое ощущение — воздух. Настоящий воздух, а не призрачная субстанция транса. Лёгкие жадно хватали его, словно я не дышал целую вечность.

Открыл глаза. Белый потолок больничной палаты казался самой прекрасной картиной в мире. Реальный, твёрдый, материальный.

— Слава Богу! — Георгий Светов склонился надо мной, проверяя пульс. — Вы очнулись! Прошло двадцать шесть часов.

Попытался сесть, и тут накрыла эйфория. Каждая клетка тела пела от избытка силы. Магия бурлила во мне как горная река, сорвавшая плотину.

Мимолётное усилие, и скальпель на столике целителя начал меняться. Металл потёк как жидкость, сталь обернулась серебром, потом золотом, потом обратно. Раньше я тоже мог это, используя заклинание Рудная трансмутация.