Пока вы вкалываете и из кожи вылезаете, чтобы не потерять достигнутого, свободный человек идет на прогулку.
Прогулка — самое увлекательное скажу я вам, предпочитал её даже когда был богат и мог заходить в любое заведение города с ноги.
Брожу и жизнь ноздрями втягиваю.
На свалках ржавые холодильники зияют пустыми ртами, словно кричат — Мы тоже были нужны!
Речка несет окурки и обрывки чьих-то писем — Любимая, я прощу измену и куплю тебе шубу!
Манекены в дорогих костюмах смотрят и говорят глазами — Ты победил, вырвался.
Но больше всего на людей люблю смотреть.
Мужчины странные нынче. Большая часть полный отстой — озабоченные, слабые, сутулые. Это не бойцы, а продукт подчинения. При моих обстоятельствах подохли бы за неделю. Сгорбились не под тяжестью лет, а под гнетом кредитов.
Красивый мужик редок — твердое лицо, костистый подбородок, плечи как балки моста, движения с запасом как у грузовика. Я кажется был таким… От нас излучалась уверенность и превосходство.
Хорошо, что женщины не изменились… У них чаще есть на что посмотреть. Женщины — такие люди, которые имеют ценность сами по себе.
Иногда мне кажется — я святой.
Последний диссидент эпохи потребления. Не молюсь, не пощусь, не каюсь. Моя святость — отказ играть по их правилам.
Вы строите храмы из бетона в виде небоскребов, а я верю в Бога, он гораздо выше.
Утром наступает голод и холод пробирается под куртку…
— "Свобода". Напоминаю себе, выискивая в мусоре недокуренную сигарету. Это когда ты выбираешь голод между голодом и унижением.
Нюансы конечно есть…
Для бомжа заболеть уже наполовину умереть, а смерть бомжа — спектакль без зрителей.
— Сам дурак… Бормочу я, сжимаясь под ледяным ветром.
Перепил, уснул на лавочке и заморозил поясницу…
Легкие тонут в киселе из мокроты, горло запершило так — что жить перехотелось, если кашляну — кусок печени вылетит.
Даже таблетки в кармане нет… Чего и следовало ожидать от иммунитета. Ты постоянно пьешь отраву и толком не ешь, организм ослаблен…
До подвала далеко…
Из ближайшего подъезда выгнали, в поликлинике сказали — Ты не в списках живых… а в ночлежке дали таблетку и попросили тихо уйти…
Заскочить бы в дурку, но там своих девать некуда, в дурдоме людей быстро превращают в овощей, и они гниют на койках в собственных лужах мочи.
Вот, пожалуй, главный минус быть бомжом — ты смертный как муха и всем на тебя насрать, собственно, как и тебе на всех…
Чаще всего бомж умирает в отключке, отрубившимся по пьяни или отравившись суррогатным алкоголем.
Один из неплохих вариантов — ночью во сне. Засыпаешь, словно согреваешься, а утром уже окоченел.
Потом менты составляют протокол и труповозка увозит в морг.
Но раньше или поздно вызывают скорую, а фельдшера бомжей ненавидят, я их понимаю — бухой, вшивый, воняет…
Где клятва, а где зарплата… Они сами наполовину бомжи.
Кое как доковылял до подвала и своих труб, выпил пару глотков из заначки и лег спать… Температура испепеляющая, лоб жарче чем утюг…
Зато умру свободным человеком… Буду лежать тут пока крысы не съедят или жильцы не почувствуют страшную трупную вонь…
Надеюсь моя душа превратится в эфир, и энергия свободны навестит каждого жителя четырехэтажки.
Жаль мне вас — рабов своих желаний.
Я в отличии от вас умру свободным человеком…
Федька-философ как-то говорил: смерть — единственный работодатель, который платит авансом…
— Умирать необязательно… Медный голос в голове…
Вот и горячка…
— Ты свободен от телесных мук и недугов… Продолжил он…
Вот тут уже возникло два состояния… Облегчения от того — что температуру как рукой сняло и страх…
Что тут происходит!?
Глава 17
Тень на стене изгибалась, как петля на шее повешенного.
Аркадий щурился, вглядываясь в её расплывчатые контуры и затягивался сигаретой до хрипа.
После сделки с демоном, рака легких можно не бояться…
Дым клубился в форме вопросительного знака, будто сама вселенная допытывалась у него о смысле бытия…
— Плохо… Какое смешное словечко…
Усмехнулся он, обращаясь к тени как к старому армейскому товарищу. –
— Кто его выдумал? Какой-то трус, не сумевший отстоять кусок мяса и любимую женщину? Или хитрец, понявший, что проще запретить другим кусаться, чем самому отращивать клыки?
Ставленник Абаддона сжал кулак — чувствуя, как костяшки наливаются свинцовой тяжестью.
— Ломать нос куда честнее, чем калечить душу проповедями о добре. Проговорил он, вспоминая последнего мальчишку в подворотне: хруст хряща, алый фонтан из ноздрей, а в глазах страх…
Смотреть в такие глаза приятнее — чем в очи любимой женщины во время секса.
Боль — универсальный международный язык.
— Снова играешь в бога… Прошипела тень, сливаясь с пятнами плесени на стене.
— Абаддон сукин сын, вот ответь, как одна из его основных составляющих — Разве он не играет в нас?
Создал мир, где волк извиняется перед овцой, где львы молятся в церквях, а овцы учат их морали.
Юноша мог позволить себе фамильярности с архидемоном.
Аркадий знал: Абаддон ценил его не за поклоны, а за то, что в его жилах текла та же ядовитая грязь, что и в реках преисподней.
Люди плодят законы, как крысы блох — чтобы чесать свою совесть.
В животном мире слабый становится удобрением для сильного. А здесь? Почему у человека всё верх ногами.
Зачем слабых лелеют, кормят байками о “правах” и позволяют плодить себе подобных…
Рецессивных…
Аркаша выдохнул ядовитый дым с отвращением…
В кармане зашевелился ножик…
Старый и верный, вернее, чем все его прихвостни вместе взятые.
Юноша провел пальцем по острию — капля крови смешалась с ржавчиной.
— Боль — это правда… её трудно симулировать… а доброта — сладкий яд, превращающий людей в говорящих кукол… Их глаза пустые.
Я же… заставлю их чувствовать…
Где-то вдали завыла сирена милиции. Аркадий улыбнулся, представив, как эти звуки станут гимном его нового порядка.
Охх и веселое же вас время ожидает…
— Моя конституция будет писаться не чернилами, а кровью… Пообещал он себе, а тень за его спиной удовлетворенно вытянулась.
* * *
Прошлый выходной я развлекался как Бог, ой — то есть — как мог.
В магазинах одежды ломал стойки с костюмами и сшибал головы манекенам — пусть “успешные” люди ходят голышом.
Охранников в торговом центре бил до тех пор, пока их рвотные массы не сливались с узорами на плитке.
Тяжелые ботинки бьют по лицу и крошки зубной эмали застревали в подошве.
В раздевалках лапал чужих женщин, а их мужьям дарил выбор — смотреть и умирать от стыда или умирать в луже своей крови.
Большинство отдавали женщин на откуп.
Трусы.
Мелкую собаку в дорогом костюмчике пнул так — что её тушка прокувыркалась через эскалатор и хлопнулась о стену. Терпеть не могу собак, по пути домой обязательно раскидаю отраву по дворам.
Они самая яркая иллюстрация того — чем может стать благородный волк, если позволить слабым размножаться.
В кинотеатре показывают фильм ужасов. На экране — сцена убийства. Я смеюсь так громко, что зал оборачивается.
— Ложь! Кричу я и вскакиваю. — Настоящая боль звучит не так!
Вытаскиваю парня из первого ряда и ломаю указательный палец.
— Вот так звучит настоящий ужас! Запомните! Зрители побросали места и выбежали прочь…
На следующем сеансе поставил грязную обувь на макушку парню, сидящему с девушкой впереди.
Он конечно пытался возражать и корчить из себя героя, но недолго… Я быстрее сломал ему руку…
Хруст костей и вопли заглушили саундтрек.
А что касательно подруги — зачем добру пропадать?
