Я пришел править (СИ) - Прядеев Евгений

— Ага, — буркнул я. — Только это вы достали. А я так, рядышком постоял. Давайте не будем преувеличивать мои заслуги.

— Это ты зря, — посерьёзнел врач. — В операционной не бывает бесполезных рук. Только недальновидные люди могут делить бригаду на нужных сотрудников и не очень. На самом деле, здесь важно, чтобы все работали, как единый спаянный организм. Иногда просто неловко поданный зажим может испортить весь ход операции. А без тебя так и вовсе ничего бы не получилось. Сердце у мужика и впрямь сильно изношено. Видно, правильный офицер. Не только не привык за спинами отсиживаться, но и за ребят своих всегда искренне переживает. А нервные клетки и восстанавливаются плохо, и организм весьма сильно изнашивают.

— Ну хорошо, — согласился я. — Мы все молодцы. Даже я в качестве батарейки. Вот только где бравого полковника так сильно зацепить могло — ума не приложу.

— Ну и не надо, — махнул рукой хирург. — Он же из спецназа, а их дела всегда с грифом, даже если они где-то всего лишь по малой нужде отойти решили. Мне поначалу тоже всегда жутко любопытно было, где и в каких краях они те или иные болячки найти умудряются, а потом быстро понял, что не надо нам всем подобных знаний. Лишнее это. Теперь просто скромно интересуюсь у сопровождающих, надо ли делать анализ на экзотические болячки.

— А что, бывает нужно? — усмехнулся я. — Эболу могут принести?

— Тю-ю-ю, — рассмеялся Дмитрий Сергеевич. — Мелко плаваете, уважаемый. Про укус мухи Це-Це что-нибудь слышал?

— Чего? — поразился я. — Я про такое только в книжках читал, да и то считал, что это больше выдумка, чем реальность.

— Конечно, выдумка, — продолжал улыбаться хирург. — Тем более, не по моему профилю. Но инфекционисты вокруг парня тогда чуть ли не танцы с бубнами устроили. Мне кажется, что, если бы им волю дали, так они бы вообще пациента на запчасти разобрали. У меня то все легко — резать, шить, складывать… А у этих, можно сказать, экспериментаторов, страницы учебника ожили.

— Ну да, легко, — в очередной раз хмыкнул я, вспомнив, как в первый раз меня замутило при виде простого надреза. Так-то я в госпитале уже больше неделю обретаюсь. Можно сказать, живу здесь. В прямом и переносном смысле.

Надежда Владимировна как-то чересчур серьёзно отнеслась к новостям о моих последних приключениях, поэтому довольно быстро договорилась с госпитальным начальством о моей внеплановой стажировке. Мне выделили палату, а затем фактически сдали в аренду Дмитрию Сергеевичу.

Кстати, я так понял, что сам доктор давно в курсе существования чего-то потустороннего и не сказать, чтобы сильно этому существованию сопротивлялся. Не знаю, насколько целительство билось с его личной картиной мира, но он, как минимум, признавал его присутствие и не пытался ломать то, что работает. Просто воспринимал, как ещё один инструмент в своей врачебной практике.

Мы с ним эту тему не поднимали, а уж о чем они с Надеждой Владимировной периодически тет-а-тет разговаривали, мне и вовсе неведомо. Так-то меня собственная судьба гораздо больше интересует.

— Гена парень хороший, — описывала главному травматологу мои достоинства целительница. — В медицине разбирается также, как свинья в апельсинах. Но старательный, поэтому следить надо очень внимательно. Может случайно убить пациента, причём исключительно от излишней старательности. Диагностикой заниматься может, но в теории, с которой у него, конечно же, безумные провалы. Так что, на первых порах пусть смотрит и учится, а там разберёмся, куда кривая вывезет.

С такой лестной характеристикой я, естественно, стал максимально востребованным специалистом и в первый день под руководством Надежды Владимировны и Дмитрия Сергеевича мне доверяли исключительно в дверях постоять и на живых людей издалека посмотреть. На второй день разрешили попробовать кого-нибудь полечить. Кого-нибудь — это значит максимально здорового, кого, по выражению целительницы, «умертвить не так-то просто».

Я выслушал тысячу советов и собрал, наверное, столько же восторженных отзывов о своей криворукости. Матвею Ильичу, кстати, тоже частенько доставалось. Если загробный мир существует, то у него наверняка уши горят с завидной регулярностью.

«Потому что думать надо, прежде чем Дар передаёшь, ещё и в руки заведомо необучаемого».

Несложно догадаться, что это была прямая цитата. Причём периодически у меня складывалось впечатление, что, на самом деле, я не так уж сильно и косячу, просто сама целительница нервничает сверх меры и не хочет меня к действительно реальной практике подпускать. Зато, я научился взаимодействовать со змейкой. Имя, правда, ей пока не придумал, но понимал посылаемые мне образы с каждым разом все увереннее.

В результате, Надежда Владимировна прожила в госпитале три дня, по итогам которых они с Дмитрием Сергеевичем договорились, что он будет использовать меня исключительно в качестве вспомогательного средства на операциях. Все остальное мне категорически запретили даже пробовать, а заодно и травматологу самыми страшными карами пригрозили, если он за мной не уследит. Причём, самой главной угрозой, судя по всему, была фраза «И ноги моей больше в вашем госпитале не будет!»

Единственным развлечением, право на которое я сумел отстоять в ходе долгой перепалки, было разрешение практиковаться в диагностике. Я ходил вместе с Дмитрием Сергеевичем на осмотры и пытался определить, с какой хворью в госпитале находиться тот или иной пациент, а травматолог подтверждал или опровергал мои предположения. Получалось пока что так себе.

Правда, существенным подспорьем стал «Атлас человека», который я выпросил у травматолога. С его помощью я начал гораздо лучше ориентироваться в тех картинках, которые передавала мне моя змейка. Не самый идеальный способ прокачки своих навыков, но хоть какое-то развитие.

— Всё, хорош демагогию разводить, — хлопнул меня по плечу Дмитрий Сергеевич. — У нас ещё в ординаторской неоконченная партия стоит.

Вообще-то, доктор практически сразу предложил перейти на ты и просил называть его просто по имени, но меня пока что-то останавливало от подобного шага. Может быть, та самая виртуозность, с которой хирург производил операции, а может огромное уважение, с которым доктор относился ко всем без исключения коллегам.

— Давай, думай быстрее, — подначил меня Дмитрий Сергеевич в ординаторской, умудряясь одновременно смотреть на шахматную доску, включать чайник и рассыпать растворимый кофе по чашкам. — Все-равно, у тебя уже давно проигранная позиция стоит.

— С чего это вдруг? — обиделся я, изо всех сил вглядываясь в доску. — Мне просто допинга не хватает. После пяти часов глаза сами собой закрываются, а у вас энергия через край бьёт.

— Так рано спать ещё, — улыбнулся доктор. — Дежурство только началось. Я ж предупреждал тебя, что на сутках выспаться не получится.

— Ну тогда можно было операцию на дежурство не планировать, — пробурчал я. — Если вы дежурный, то значит нельзя отвлекаться на плановых пациентов.

— Если нельзя, но очень хочется, то значит можно, — усмехнулся Дмитрий Сергеевич, присаживаясь к столу и набирая номер на внутреннем телефоне. — Кстати, спасибо, что напомнил.

И сказал уже кому-то на другом конце провода.

— Девочки, это Дмитрий Сергеевич. Скажите Валере, что операция завершена, так что спасибо ему большое. Пост сдал, пост принял. Если что, я у себя. Ага, хорошо. Спасибо.

И положив трубку, добавил, теперь уже обращаясь ко мне.

— Не мог этот пациент ждать. Завтра, боюсь, мы бы его даже с твоей помощью не вытащили. Слишком тяжёлое состояние было, к тому же сам слышал, сердце. Поэтому операцию на сегодня и поставили. А меня подстраховали, так что Родина, как видишь, в безопасности.

— Так я же не спорю, — согласился я, передвигая на клетку вперёд свою пешку. — Правильное планирование — залог успеха.

— Это верно, — кивнул. Дмитрий Сергеевич. — Вот только планировать тебя, похоже, в Голицыно учили плохо. Вот смотри, шах! Закрываться нечем, для отхода короля всего одна клетка. Ещё шах! И опять всего одно поле для отступления! И мат! Красиво же?